Я делаю то, что мне говорят, и поднимаюсь на стол, слегка отклоняясь назад. Мои соски напряжены от прохладного сквозняка в комнате, а может быть, из-за того, что Паркер смотрит на меня. — Если вы ляжете поудобнее, я начну осмотр. Его пальцы соблазнительно скользят по своду моей ступни, поднимаются по икрам к стыку бедер, где он едва касаются моего центра, прежде чем продолжить движение вверх. Невозможно оставаться неподвижной под его прикосновениями. Самый лучший и самый худший вид возбуждения — чувствовать, как его пальцы исследуют мое тело. — Скажите, где у вас болит, мисс Скотт, — говорит он, наклоняясь, и его горячее дыхание опаляет мочку моего уха, вызывая мурашки на уже остывшей коже. Все, к чему он прикасается, словно горит. Огненная дорожка, которую может погасить только он. И только ему подвластен этот огонь. — Везде… — мой голос звучит тихо. Я полностью захвачена моментом и с трудом произношу слова. Каждая частичка меня полыхает от его прикосновения. — Здесь? — спрашивает он, проводя пальцами по нижней части моей груди, касаясь подушечкой большого пальца в перчатке чувствительного соска, заставляя меня выгнуться дугой в ответ на его прикосновение. — Да. Обеими руками он обхватывает мою грудь, перекатывая соски между пальцами и массируя их до тех пор, пока мои ноги не оказываются прижатыми друг к другу так плотно, что начинают болеть, но это ничто по сравнению с болью внутри меня. Я не свожу с него глаз, пока он «осматривает» меня, и почти смеюсь над серьезным выражением его лица. Он так сосредоточенно рассматривает мое тело. — А здесь? Его пальцы спускаются по моему животу к бедрам, где он осторожно раздвигает их, его зрачки расширяются, когда он видит, какая я мокрая от нашей игры в пациента-доктора. В том, как я хочу его, нет абсолютно ничего фальшивого. — Определенно и там. Воздух вокруг нас настолько густой, что кажется, будто трудно дышать. Все, на чем я могу сосредоточиться, это на ощущении его рук на мне, на том, как он благодарно бормочет, раздвигая мои бедра шире. — Я посмотрю, что можно сделать, чтобы вам стало легче, — он хрипит, проводя большим пальцем по моему пульсирующему клитору, а затем обводит его. Мои ногти впиваются в стол, пока он его гладит, и все мое тело приходит в движение с каждым прикосновением его пальца, — мне нужно понять, в чем проблема. Я киваю, снова и снова, пока не чувствую прохладный воздух на своем клиторе, а его пальцы не исчезают. Он садится на табуретку в конце смотрового стола и раздвигает меня, пристально разглядывая мои самые чувствительные места. — У тебя самая красивая киска, которую я когда-либо видел, любимая, — хрипловато бормочет Паркер, — я мог бы смотреть на нее весь день. Резиновые перчатки на его руках исчезают в мгновение ока, и он накрывает своим ртом мой клитор, сильно посасывая его, а затем просовывает в меня свои пальцы и грубо трахает меня ими. — О, Боже, Паркер, — я задыхаюсь, перебирая пальцами пряди его волос, притягивая его еще ближе к себе, потому что этого все еще недостаточно, мне нужно больше. Видимо, он чувствует мое разочарование, потому что отрывает от меня свой рот и начинает расстегивать брюки, вытаскивая на свободу свой член. Он такой твердый и ОГРОМНЫЙ. Толстая головка его члена красная и плотная от долгого сдерживания. Обхватив руками мои бедра, он притягивает меня к краю смотрового стола и одним толчком входит в меня, и мы оба задыхаемся от этого. В этом положении он так глубоко, а я чувствую себя такой наполненной, что у меня голова идет кругом. Секс никогда не был таким. Так хорошо, так идеально. Я никогда не чувствовала себя в таком единении с другим человеком, как с ним. — В тебе так чертовски хорошо, — он хрипит, сильно толкаясь. Звуки нашего грязного траха заполняют смотровую, отражаясь от стен. Его неровное, рваное дыхание, мои мольбы о большем, звук шлепающейся кожи в ритм его толчкам. Я чувствую, как нарастает мой оргазм, и почти ловлю его, но он все еще недосягаем. Сегодняшняя прелюдия сводит мое тело от напряжения, и я чувствую, как приближаюсь к краю, готовая упасть. Паркер замедляет свои толчки и смотрит вниз между нами, наблюдая за тем, как его член заполняет меня. Большими пальцами он раздвигает меня шире, и шипит, когда я сжимаюсь вокруг него, его глаза встречаются с моими. Он снова входит в меня, так глубоко и так сильно, что мои пальцы поджимаются по бокам его бедер. — Кончи для меня, любимая, — приказывает он, опуская палец на мой клитор, это прикосновение — все, что требуется для оргазма, и мое тело сжимается от разрядки. — Паркер, — я стону, извиваясь на столе, пока он продолжает трахать меня сквозь мой оргазм. Я бьюсь о его пальцы, удовольствие слишком велико для моего пульсирующего, чувствительного клитора. — Хорошая девочка, вот так. Намочи мой член. Он глубоко входит в меня, одной рукой придерживая за бедро, а другой перехватывая мое горло, которое он слегка сжимает, когда кончает. Я чувствую, как он дрожит, как он спускает в меня, опустошаясь маленькими, неглубокими толчками. Я залита его спермой, и это ощущение быстро становится для меня привычным. Когда мы отходим от блаженства оргазма, я беру его за подбородок и ухмыляюсь. — Если ты так обращаешься со всеми своими пациентами, то неудивительно, что ты самый популярный врач в городе, доктор Грант. — Я единственный врач в городе, Квинн. Семантика. Глава 7 После более длительной, чем ожидалось, остановки в его офисе, не то, чтобы я жаловалась, мы едем к Паркеру на ночь. Как только открывается входная дверь, к нам вырывается Зефир, набрасываясь с поцелуями и целым ведром слюны. — Привет, сладкая булочка. Теперь я буду называть тебя так. Понял, Зефирка? — я говорю тонким детским голоском, поскольку, очевидно, собака — самое милое создание на свете, а Паркер только качает головой и смеется, закрывая входную дверь. Он вешает наши пальто на вешалку, все еще мокрые от выпавшего снега, и идет на кухню, обращаясь через широкое плечо. — У меня на тебя большие планы, Квинн Скотт. — О? И в чем же заключаются эти планы? — в моем голосе звучит возбуждение. Ничего не могу с собой поделать: этот мужчина вызывает у меня зависимость от него. — Грязная девчонка, мы будем печь печенье, — Паркер ухмыляется, достает емкость с мукой и ставит ее на столешницу, — ты готов, Скрудж? — Ха, ха. Да, я готова испечь печенье. — Когда ты в последний раз пекла печенье? Я переминаюсь с ноги на ногу, наклоняясь над гранитным островом, где он раскладывает ингредиенты и все необходимое для выпечки печенья. — Скорее, когда я в последний раз хоть что-то пекла? Честно говоря, я даже не могу вспомнить, когда в последний раз готовила. Обычно я ем еду на вынос в офисе или кусок пиццы по дороге домой. Очень полезно, я знаю. Паркер хмурится и качает головой. — Думаю, я могу оставить свою лекцию о питании на потом. Ты должна лучше заботиться о себе, милая, ты заработаешь себе проблемы на всю жизнь до тридцати лет. Я слышу это снова и снова, от мамы, от Оуэна. Даже от моих друзей. — Да, но я пробую новое занятие, где расслабляюсь, так что посмотрим, как все пойдет. К тому же, на работе меня ждет очень большое повышение, ради которого я выкладывалась на все сто, и когда я его получу, мне не придется проводить на работе так много времени. К должности прилагается помощник, и это будет чертовски здорово. Несмотря на то, что он не имеет ни малейшего представления о том, как проходит мой день, ни о том, чем я на самом деле занимаюсь, он внимательно слушает, и по выражению его лица видно, что ему не все равно. — Есть ли что-нибудь, чего ты не можешь сделать? — поддразниваю я, — ты врач, и притом отличный. Работаешь волонтером в доме престарелых и являешься чем-то вроде бога секса, и даже печешь печенье. Ты идеальный мужчина. — Нет, никто не идеален, Квинн. У всех есть свои недостатки, включая меня, — говорит он. Я не могу не закатить глаза. — Это говорит идеальный мужчина. Иногда это кажется странным, мне кажется, что я так хорошо тебя знаю. Мы ведь выросли вместе, я знаю твой любимый фильм, и каждый раз, когда тебе накладывали швы. Твои любимые виды спорта, сколько тебе было лет, когда ты потерял девственность. Но иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю. Того человека, которым ты являешься сейчас. — Что ж, узнай меня заново, Квинн. Я все еще тот мальчик, которого ты знала, но теперь я мужчина. Мы оба изменились за эти годы. В сотый раз с тех пор, как оказалась в его постели, я думаю о следующих нескольких днях и о том, что после того, как все закончится, я снова буду за сотни миль от него, а мой маленький сонный городок снова останется в прошлом. — Я уеду, Паркер, ты это знаешь. Он кивает, на его лице появляется любопытное выражение, когда он прислоняется к граниту. Материал рубашки обтягивает его руки. — Почему ты так хочешь сбежать? Вопрос застает меня врасплох, ударяя прямо в грудь с такой силой, что я делаю шаг назад. — Я никуда не собираюсь бежать, Паркер. Нью-Йорк теперь мой дом, не Клубничная Лощина. Больше нет. Моя жизнь там, моя карьера, мои друзья, моя квартира. Пожалуйста, давай не будем портить то немногое время, которое у нас осталось, переживая о вещах, которые мы не можем изменить. Давай испечем это печенье, хорошо? Какое-то время он просто смотрит на меня, взгляд его темных глаз напряженный, затем он кивает, подходит к холодильнику и берет упаковку яиц. Если мы хотим насладиться временем, которое у нас остается, мы должны вернуться к комфортному общению между нами. — Эй, Алиса, включи «Rockin’ Around the Christmas Tree», — тихо говорю я, обходя остров и занимая место рядом с ним. Рождественская классика, которую даже я могу признать запоминающейся, звучит в динамике, и я вижу, как губы Паркера сжимаются, когда он подавляет ухмылку. — А теперь иди и покажи мне, что нужно делать, потому что прошло столько времени, что я уже забыла. Где формочки для теста?