Глаза заливала кровь, не то своя, не то чужая. Он бился молча, ворочаясь под навалившимися со всех сторон телами, казавшимися ему слабыми и невесомыми. И как бывает порой в таких дурных снах, укусы узких щучьих щипцов борзых не причиняли ему почти никакого вреда он не чувствовал боли, мышцы работали великолепно, словно и не терзали их острые собачьи клыки. А противникам доставалось всерьёз: то одна, то другая борзая вылетали из кучи сплетённых тел одни тут же бросались обратно, не обращая внимания на страшные раны и волоча за собой свисающие внутренности, другие оставались лежать на месте. Он победил бы, он перебил бы их всех до единой, но по мягкой земле глухо зашлёпали копыта наезжали охотники. Передний, явно среди них главный, одетый в роскошный, сверху донизу расшитый серебром охотничий кафтан, предостерегающе поднял руку: Мой! Спутники послушно придержали коней, и главный, подъезжая, протянул уважительно, с ударением на последнем слоге: Матеро-о-ой Но с седла не спрыгнул, не стал пытаться брать живым Колыванов видел всё это урывками, не прекращая драки, но понял одно: надо убить, надо немедленно убить этого самого опасного тогда остальные не в счёт, тогда они разбегутся или погибнут. Он изготовился прыгнуть, стряхнуть борзых, стряхнуть пусть даже с кусками собственной плоти на зубах. Охотник тоже выбирал удобный момент, свесившись с седла и перевернув плеть-камчу вверх тяжёлым серебрянным шаром, венчавшим рукоять. Колыванов успел первым, вывернувшись, выскользнув ужом из-под рычащей и взвывающей груды; разминулся в полёте с рассёкшей воздух камчой и вонзил клыки в расшитую серебром грудь нет, попытался вонзить неведомая сила отбросила его, отшвырнула без всякого видимого удара, ошеломив на мгновение резкой, пронзившей насквозь болью Собачьих зубов, впившихся в его тяжело рухнувшее тело, он опять не почувствовал мгновенно, как каучуковый мячик, оттолкнулся от земли и от затрещавших под лапами (или всё же ногами?) вражьих костей, взмыл в воздух, целясь в глотку, в беззащитную, не укрытую проклятым металлом глотку. На этот раз охотник не оплошал: серебряный шар с маху вломился в висок Колыванову тот почувствовал, как голова с отвратительным хрустом разлетается на куски, и это было безумно больно. Осколки черепа с огромной скоростью неслись к разным концам Вселенной, и каждый осколок беззвучно вопил от нестерпимой, ужасающей боли. Но что-то осталось, что-то осталось от Колыванова и на этой грешной земле, и это что-то беспощадно вцепилось в горло врага, круша и разрывая мышцы, позвонки, артерии Он торжествующе взвыл, победно и яростно, несмотря на разбитую голову и забивавшее кровавое месиво, взвыл так, что шарахнулись в стороны вроде ко всему привычные кони остальных охотников, а уцелевшие борзые начали пятиться, поджав хвосты, от залитого кровью места побоища. Взвыл и умер на самой высокой ноте своего победного воя. Глава V Разбудило его не солнце, как то обычно бывало. Комнату для спальни Колыванов выбрал так, чтобы окна выходили на юго-восток, чтобы первые лучи восходящего весеннего или летнего солнца падали первым делом на его кровать был он «жаворонком», обожал вставать рано, на заре, и часто дразнил засоней любившую поспать Катю Но сегодня солнце, напрочь затянутое тучами, к его пробуждению не имело ни малейшего отношения проснулся Колыванов от размеренных и болезненных ударов по голове. Это проклятый охотник никак не угомонится что ему ещё надо, он же убил меня, совсем убил и умер сам подумал Колыванов, просыпаясь; но уже в следующую секунду сообразил, что и охотник, и разбитая им голова остались там, за гранью реальности, в диком и безумном сне Гулкие удары по голове, впрочем, никуда от этого понимания не исчезли, но после шестого или седьмого он узнал их старинные часы, это били старинные напольные часы с маятником, в корпусе из резного дерева, стоявшие в спальне. Но почему так много ударов? Утром их должно быть гораздо меньше С этой мыслью Колыванов открыл глаза. С часами творилось что-то неладное. Во-первых, они стояли не на своём обычном месте; во-вторых, продолжали бессмысленно и тупо отбивать непонятно какое время Колыванов сбился со счёта, но был уверен, что с момента окончательного пробуждения прозвучало не менее двадцати гулких «бо-бомм!». Да и не одни часы, вся обстановка казалась странной, непривычной, чужой Он повернул голову, пытаясь оглядеться и разобраться, что же не так в окружающем мире, голова откликнулась ломящей болью, а глаза упёрлись в деревянную поверхность, секундой спустя опознанную как ножка кровати. Он лежал на полу. Понятно В памяти Колыванова всплывали события вчерашнего вечера: ужин и разговор у Горянина, внезапно застигнувший на пути к дому приступ застарелой болезни, бутылка с дешёвой водкой Дальше воспоминания обрывались, никаких даже кусочков-обрывочков, только давешний сон, но и он быстро тускнел в памяти. Колыванов повернулся на бок, сел, игнорируя возмущение протестующего организма; и тут же, не прерывая движения, встал на ноги. Это, пожалуй, было несколько опрометчиво он пошатнулся, ухватился за спинку кровати, но остался стоять, пережидая слабость и головокружение. В разламывающейся голове билась одна мысль: существовать в таком состоянии невозможно, надо срочно поправить дело, вернуть организму хоть какую-то способность к функционированию Антипохмельных средств Колыванов за ненадобностью не держал, оставалась лишь надежда, что в аптечке найдётся хоть что-то от головной боли. И он нетвёрдыми шагами, опираясь на мебель, двинулся в сторону гостиной. Тот факт, что он абсолютно обнажён, Колыванов проигнорировал. Даже не заметил этого. Одна бутылка лежала на столе, вторая стояла рядом, полупустая. Третью, валявшуюся на полу кучкой битого стекла, Колыванов поначалу не увидел заметил, наступив босой ногой на острый, вонзившийся в тут же закровоточившую ступню осколок. С трудом наклонился, тупо поглядел на поползшую из-под ступни липкую красную лужицу, на останки бутылки с синей этикеткой, от которых поднимался сивушный запах. То ли от этого запаха, то ли от отвращения к самому себе Колыванова затошнило он едва справился с сотрясавшими желудок спазмами и заковылял, стараясь наступать лишь на пятку, к настенному шкафчику-аптечке. Выгреб на стол всё его содержимое, тяжело плюхнулся на стул рядом; первым делом вьщернул из ранки на ступне застрявший неровный осколок и стал рыться в куче разноцветных упаковок, сразу отложив лейкопластырь Лекарства Колыванов мог позволить себе самые лучшие, сплошь импортные, и сейчас этот факт сыграл с ним дурную шутку он болел редко, не разбирался в написанных на иностранных языках названиях, а ничего похожего на памятные из прошлой жизни снадобья от мигрени не попадалось. Никаких аскофенов, димедролов и пенталгинов Любой его соотечественник, регулярно созерцающий рекламу чудо-лекарств, мгновенно бы сориентировался в этом фармацевтическом бардаке. Да вот беда, немногие интересующие его передачи Колыванов смотрел в записи, с заботливо вырезанными рекламными роликами. А когда у него что-то болело, просил Катю дать что-нибудь «от живота» или «от головы». Дурацкая ситуация: сидеть перед грудой лекарств и не знать, какое так необходимо тебе сейчас Он взялся за пластырь и вату, решив для начала продезинфицировать и заклеить ранку на ступне. Однако, странное дело, стёр с ноги кровь и обнаружил, что края ранки плотно сошлись, она уже не кровоточит и не болит. Хмыкнул удивлённо, но заклеил на всякий случай. Смахнул со стола кучу заграничной ерунды и решительно пододвинул недопитую бутылку. Народ недаром говорит, что клин вышибают клином, а подобное лечат подобным не может ошибаться наш народ в таком волнующем и близко знакомом предмете С утра пролетарское пойло казалось ещё гадостнее, долго болталось вверх-вниз по пищеводу, будто раздумывало лечь ли мирно в желудок, или извергнуться обратно; пришлось торопливо запить водой, всё той же артезианской водой. Однако подействовало быстро, боль из головы и из всего тела помаленьку ушла, оставив странное ощущение, что Колыванов весь с ног до головы изнутри наполнен чем-то вязким и полужидким, грозящим при неосторожном движении прорвать оболочку и растечься по полу Но способность мыслить вернулась, и мысли были крайне гнусные: Да-а Это надо же так умудриться и ни с того ни с сего На первой бутылке праздник, надо понимать, не закончился как жив-то остался после такой дозы к снастью, похоже, из третьей большую часть разлил, уронив Да, когда напивается малопьющий человек, это что-то Пол холодил босые ступни, всё тело наконец почувствовало озноб, и Колыванов отправился в спальню одеться. Шёл гораздо твёрже, аккуратно обойдя валявшиеся на полу стёкла. Одежды ни на кровати, ни на полу не было. Её вообще нигде не было Тяжёлый день был сегодня не у одного Колыванова. Два человека сидели за установленным в просторном кабинете столом напротив друг друга. Молчали, курили, хотя у Капитана табачный дым вызывал уже стойкий рвотный рефлекс. Помятый, невыспавшийся, он был мало похож на себя вчерашнего уверенного, жёсткого и собранного, одним своим видом гасящего у коллег даже малейшие намёки на панику. Сейчас он позволил выпустить наружу то, что на самом деле чувствовал: мрачную неуверенность и радость радость от возможности переложить груз ответственности на чужие плечи. Человек, сидевший напротив, всё знал, принимал все решения и, по большому счёту, один отвечал за всё происходящее в Лаборатории. Свои называли его Генералом генералом он и был. Было что-то общее в их глазах карих у Капитана, васильково-голубых у Генерала. Говорят, в зрачке убитого навсегда остаётся облик убийцы. Криминалисты утверждают: ерунда. Но, может быть, отчасти верно обратное Одеты они тоже были одинаково в зелёную камуфляжную форму. Из всех возможных знаков различия у Капитана лишь эмблема в форме дельтоида, обращённого тупым углом вниз (на фоне вписанного в дельтоид пылающего костра скрещивались два кривых клинка и надпись под ними: «Охрана»). У Генерала две обвившие рюмки змеи в углах воротника. Змеи-алкоголички, впрочем, были чистой фикцией, на самом деле вся служба их носителя проходила под другой эмблемой той самой, сочетающей оборонительное и наступательное холодное оружие. Резюме их разговора, изложенное Генералом после долгой паузы, оказалось достаточно неожиданным: В общем, всё вы сделали правильно. Кроме одного чересчур раздули проблему. По большому счёту ничего катастрофического и непоправимого не произошло, такие накладки бывают в любом большом деле. Сам знаешь, сколько народу гибнет на всяких масштабных учениях: то холостой заряд окажется боевым, то зенитчики вместо цели её буксировщик собьют, то вообще целый взвод ботулизм от просроченных консервов заработает. А у нас даже жертв пока нет. И оснований для паники тоже нет. Мысль о том, что продался один из тех, кто знает всё, ерунда. Тогда всё обставлено было бы по-другому. Просто в одно прекрасное утро не явился бы на службу, к примеру, Эскулап. Исчез бы. Канул бесследно. А через несколько лет из какой-нибудь закордонной лаборатории просочились бы сведения о работах по нашей тематике. Одна же порция 57-го погоды не сделает, даже если и попадёт в нужные руки. Без всего нами наработанного, без методик, без других препаратов В конце концов, у нас четырнадцать лет форы и мы фактически на финишной прямой никому нас уже не обойти. И толстосумы, мечтающие прожить подольше, будут приползать к нам, именно к нам. На коленках и с толстенными пачками купюр в зубах Капитан незаметно вздохнул. Он был не спец в науках, но даже ему казалось, что последние четыре года Лаборатория топчется на месте. Чудодейственные снадобья, грозившие перевернуть и обрушить всё медицину вкупе с фармацевтикой, обладали либо крайне избирательным действием, либо чудовищными побочными эффектами. Капитану было сомнительно, что даже умирающий толстосум выберет продление жизни в образе косматого и кровожадного мутанта. Хотя чёрт их знает, замораживать себя на пару веков в жидком азоте в надежде на прогресс медицины тоже отдаёт шизофренией, однако желающие находятся. Но Капитан не был уверен, что Генералу удастся то, чем он так упорно сейчас занимался, интенсивные и анонимные контакты с западными фармацевтами. Схема была задумана простая мы даём сырьё, полуфабрикаты, а вы превращаете их в чудо-лекарства, рекламируете и реализуете. Тут действительно пахнет миллиардными прибылями, и в таких делах никаким партнёрам верить нельзя, ни под какие гарантии. Сначала, конечно, те попробуют сами разобраться и синтезировать нужный продукт. Ни хрена у них не получится нужны ткани живых доноров-объектов. Потом в дело вступят разведки и всюду проникающая и всё вынюхивающая журналистская братия. А это будет уже борьба на два фронта сохранить тайну от западных партнёров-конкурентов и от собственного начальства, после сумятицы девяносто первого года имеющего, мягко говоря, не совсем полное представление о темах работы Лаборатории. И как Капитан ни уважал своего начальника, сомнения в исходе этой борьбы оставались. Особенно в свете ЧП с пятьдесят седьмым штаммом. Если джинн вырвется из бутылки, начнётся такое Ничего из этих мыслей вслух Капитан не сказал. Спросил только: А если подтвердится версия о случайной пропаже? И штамм спонтанно сработает? Что будем делать? Сначала пусть подтвердится, холодно ответил Генерал. А что делать, ты и сам знаешь. Выследим тварь или тварей и уничтожим. Не впервой. Да уж, не впервой Даже на пустынном Полигоне за эти уничтожения пришлось платить многими жизнями, а что начнётся в густонаселённых местах, лучше не думать Генерал, похоже, и не думает. Заранее планирует неизбежные потери с безразличием полководца, посылающего на смерть полки и батальоны Что же, может, это и правильнее, чем впадать в истерию, как Доктор Значит, так, стал закруглять разговор Генерал. Сейчас возвращаешься, на все запланированные мероприятия даю добро. Начни с Вивария, если кто станет копать там шансов засветиться куда больше. Постарайся всё, что можно, отработать побыстрее. Возможно, на днях предстоит командировка. Куда? не удержался от недоумённого вопроса Капитан, хотя жизнь давно отучила от излишнего любопытства. Но командировка в такой момент В Голландию. Они там, похоже, не поняли, с кем имеют дело. Считают нас не то изобретателями-одиночками, полусумасшедшими гениями, не то подыхающими с голоду российскими учёными, готовыми продать всё что угодно за пару тысяч зелёных. И относятся соответственно, хотят хапнуть всё, сразу и почти бесплатно. Сам понимаешь, что представляться по полной форме нельзя Поэтому проведёшь инсценировку. Создашь впечатление, что мы серьёзные люди из криминального мира, получившие доступ к дорогостоящим секретам и задёшево их отдавать не желающие. И шутки шутить с нами опасно. Демонстрация должна быть бескровной, но эффектной. К примеру, взорвать пару «мерседесов» наших потенциальных партнёров. Без седоков, разумеется Они там в своём сытом и сонном болоте к таким вещам не привыкли, должно хорошо подействовать Оборудование для демонстрации тащить через границу? Не стоит, да и времени нет надёжный провоз подготовить Возьмёшь с собой Деточкина. Он тебе из подручных материалов хоть ядерный заряд сварганит Вот так. Деточкин сварганит, это точно, из чего угодно из порошковой краски, из цветочного удобрения, из модельки радиуправляемой Но командировка, ясное дело, предстоит не «возможно», а совершенно точно. Генерал всё продумал и просчитал и менять свои планы из-за пропажи 57-го не намерен. Лишь бы он спланировал всё так же безошибочно для пропавшего контейнера. Генерал словно прочитал его мысли: Поезжай спокойно. За 57-й не волнуйся всё что можно я сделаю. Был в семьдесят восьмом году на «Векторе» под Новосибирском точно такой случай. А тогда даже название «Вектор» употреблять нельзя было, не говоря уже о профиле их работ. Это сейчас журналисты в спецхранилища лазают и телезрителей видом колб с чумой и оспой пугают А тогда приходилось искать, ничего не объясняя девяносто семи процентам ищущих. И ничего, нашли. Так что опыт есть, не беспокойся Капитан и рад бы был не беспокоиться. Не получалось.