Урод уродом, конечно, но гуманоид. Чего и следовало ожидать. Иначе бы люди не пользовались достоянием местной цивилизации столь успешно. – Я наблюдал, – ответило существо. – Я – наблюдатель. Оно было на голову выше Лещинского. В темной одежде, похожей на деловой костюм. Оно стояло и терпеливо ждало, пока Лещинский рассмотрит его с лысой макушки до обутых в бесформенные ботинки ног. Спокойное, чуть унылое, прекрасно говорящее по-русски. Казалось, спроси, и сейчас же получишь ответ на любой вопрос. Почему брошен город? Куда делись местные? Остались ли еще аборигены или планета отдана на откуп пришельцам? Ящик Пандоры. Этот образ внезапно пришел на ум, и Лещинский почувствовал страх. Словно в руках у него оказалась бутылка со сказочным джинном, способным с одинаковой легкостью и возводить дворцы, и разрушать города. Чувство было таким острым, что захотелось захлопнуть люк, приварить его створку к комингсу, замуровав, таким образом, желтоглазого до лучших времен, а быть может – навсегда. К черту дурные мысли. К черту предчувствия. Корсиканец будет должен ему отпуск. – Меня зовут Костя, – представился он, взяв себя в руки. – Тарбак, – назвало себя понятливое существо. – Ты ведь с этой планеты? – на всякий случай уточнил гвардеец. – Да. – Хорошо. А остальные ваши где? – не удержался Лещинский. Тарбак указал пальцев в подволок. На лунах? На орбитальных станциях? В другой галактике? На том свете? Что он имел в виду? – Ладно. Давай-ка выбираться отсюда, – Лещинский снова заглянул аборигену в желтоватые глаза. – Идем со мной. Я – друг. – Я знаю, – отозвался Тарбак. Они пробрались через пропахшую сырой нефтью и смертью утробу танкера, поднялись на верхнюю палубу. Пожары на набережной потухли. Порт был темен и мертв. Завывал ветер в трубках волноводов да заунывно скрипели ржавые стрелы подъемных кранов, нехотя покачиваясь под натиском бури. – Что, Тарбак, похозяйничали мы у вас, да? – проговорил Лещинский, вглядываясь во тьму. – Да, – согласился абориген. – Ты, надеюсь, в курсе, что мы не по своей воле оказались здесь? – Я знаю. – Вот и отлично. Думаю, претензий у тебя не будет. Выживали, как могли… – Идут ящеры, – перебил гвардейца Тарбак. – Вот бли-иин… – протянул Лещинский; в свете молнии он увидел, что возле трапа стягивается кольцо гротескных теней. Гвардеец схватил аборигена за локоть и потащил на бак. Тарбак двигался уже не так заторможенно, как в первые минуты их встречи, но все еще был якорем. Не стоило и мечтать, что с ним удастся пробиться сквозь рептилоидов. – Плавать умеешь? – спросил Лещинский, с отвращением глядя на бурную и грязную воду. Рана на голове болела, словно в череп забивали гвоздь: бум-бум, бум-бум. А гвоздь шел криво, с выкрутасами. Но другого выхода, похоже, не было. – Да. Я – двоякодышащее, – Тарбак медленно, точно страдал радикулитом, наклонился и стал так же неторопливо снимать ботинки: расстегивать какие-то пуговицы, липучки, замочки. А трапы уже содрогались от поступи рептилоидов. Шипение и клекот чешуйчатых хитников были отчетливо слышны даже сквозь шум бури. – Нет-нет! – Лещинский подтолкнул аборигена к лееру, огораживающему бак. – На это нет времени! Давай прыгай так, Тарбак! 10 Мир под Чертовым Коромыслом утонул в белом шуме дождя. Море – холодное, горькое, беспокойное. Дождь – тоже холодный, со вкусом ржавчины, навязчивый, словно попрошайка с заводской площади. У Лещинского было ощущение, что он поменял одни бездушные объятия на вторые точно такие же. И хоть под переполненными водой ботинками была бетонка, а не зыбкое песчаное дно залива, но каждый шаг давался с трудом. – Не умирай, – прозвучал из сенсорной мглы нечеловеческий голос Тарбака. – Не дождешься. – Он хотел усмехнуться, но боль в разбитой голове заставила лишь гримасничать, а глаза горели от слез, которые выступили сами собой. – Я тебе помогу. – Ну конечно… Где они? Дождь обесцветил и размыл город. Превратил в серый призрак. Вдоль улицы тянулись здания, похожие на водяные миражи. Лещинский утратил чувство направления. Просто переставлял ноги, как зомби, следуя лаконичным указаниям аборигена. Наверное, они еще в Грязном порту. Наверное, в южной его части. Наверное, все сильнее углубляются в дикие кварталы. Из тумана с гулом выкатил вечный обруч. Пронесся вокруг них, сильно наклонившись на вираже, затем снова исчез за стеною дождя. – Мы почти пришли. Не умирай. – Заткнулся бы, зануда… Гулкий удар, скрип. И дождь вдруг иссяк. Больше никто не хлещет мокрыми ладонями по лицу. Можно упасть где угодно. Повсюду сухо. Это не залитая водой улица. Не терзаемая волнами полоска грязного галечного пляжа. Не песчаное дно, которое не хотело отпускать. Темнота. Первозданная темнота эпохи до Большого Взрыва. И затем – вспышка. Это «привидение» вспухло, заполнило собой весь объем просторного цилиндрического помещения. По выгнутым стенам заструились световые разводы. В их пульсации был заложен какой-то смысл, и стоящий посреди зала Тарбак походил на ветхозаветного пророка, внимающего неопалимой купине. В глубине здания что-то ожило. Загудело, завибрировало, залязгало металлом по металлу, забулькало жидкостями и газами, устремившимся по трубопроводам. – Убери иллюминацию, кретин, – сквозь зубы просипел Лещинский. – Мы сияем на весь район. Тарбак взмахнул рукой, и свет погас, а «привидение» снова сжалось в бледный шар. Лещинский закрыл глаза. А когда открыл их снова, на голове уже оказались туго завязанные бинты. Рану прикрывала пористая, как губка, подушечка, и боли совсем не было. Тарбак сидел рядом с Лещинским на корточках, сложив руки, словно богомол. – Теперь я превращусь в одного из вас? – пробурчал, едва шевеля растрескавшимися губами, гвардеец. – Почему? – удивился Тарбак. – Да так, культурные стереотипы, – ответил Лещинский, и абориген, скорее всего, ничего не понял. – Ты спас меня, я спас тебя. И скоро тебе станет легче, – пообещал Тарбак. – Мы не очень отличаемся по крови. – Спасибо, – Лещинский ощупал повязку. Опасно было доверять латать раны инопланетянину, но в его ситуации выбирать не приходилось. Костоправы Колонии вообще резали по живому и лелеяли мечту обнаружить заменитель пенициллина. – Чем быстрее мы доберемся до Забора, тем лучше. Тарбак уставился на тусклый шар «привидения». – Я иду на Космодром, – сообщил он. Лещинский подобрался. – Черта с два! Мы идем в Колонию к Корсиканцу! – И видя, что чужак не понимает, договорил спокойным тоном: – Только в Колонии мы будем в безопасности. – Я в своем мире, и я не пленник. Я ведь не пленник? Лещинский развел руками. Мол, еле живой, без оружия. Какая я тебе угроза? – Нет. Конечно, нет. – Меня долго держали в плену. Я должен делать свою работу. – Слушай, твой мир – уже не твой. В городе поселилась орда самых разных инопланетяшек – от ящеров до птичников, и я не говорю о тысячах гуманоидов, вроде нас с тобой. Они пользуют этот мир по полной, и им твои законы – не указ. Ты попался один раз, попадешься и во второй. Тарбак склонил голову.