– Я нахожу смысл в твоих словах. Найди и ты в моих. Я – наблюдатель. Меня ждет работа на Космодроме. Очень важная работа. От этого зависит все. – Так уж и все? – усмехнулся Лещинский. Тарбак указал в потолок, как в первую минуту их встречи на корабле. – У нас много объектов вне мира. Я должен следить за ними. Иначе они могут упасть на город. Ты видел кратер? – Видел, – Лещинский почесал лоб под повязкой. – Так это, оказывается, ты недоглядел… – Идем со мной на Космодром, – Тарбак положил руку Лещинскому на плечо. – Меня долго не было, и что-то уже, быть может, поздно спасать. Но я должен проверить. Я сделаю свое дело, а потом пойду с тобой в Колонию. Лещинский задумался. Заставить Тарбака выполнить то, что приказал Корсиканец, он не может. Джинн вырвался на волю, делает, что хочет. Точнее, что считает нужным. Это пришельцы ничего не знают об аборигенах и привыкли воспринимать их как абстракцию. А у местных, оказывается, тоже имеются свои заботы. – Как называется ваша планета? – спросил Лещинский, чтобы оттянуть время принятия решения. – Земля, – ответил Тарбак. Лещинский фыркнул. У него возникло подозрение, что абориген морочит ему голову. – Земля под Небесной Аркой, – поправился Тарбак. – Или Земля-под-Аркой. Я не вижу разницы. Мы все называем родные миры одинаково. «М-да, – подумалось Лещинскому, – Сахарнов будет счастлив, если я заявлюсь к его камельку в компании этого уникума». – Когда придем в Колонию, я познакомлю тебя с одним хорошим человеком. Он профессор… не понимаешь? Учитель. Старый, умный, местами занудный, вроде тебя. Ладно, – Лещинский махнул ладонью, словно муху отогнал. – Космодром далеко. Если у вас не изобрели телепортацию, то нам туда шагать и шагать. – Я собираюсь подыскать подходящую машину. Тарбак повернулся к «привидению». Призрачный шар послушно придвинулся к аборигену. В матовой глубине возникло переплетение спиралей, похожих на нити ДНК. Затем шар трансформировался в полусферу и развернулся плоской стороной к Тарбаку. Вязь мерцающих иероглифов отразилась в круглых глазах аборигена. – В двух кварталах находится лавка сложной механики, – сообщил он. – Предложение: не ждать окончания бури. Там мы найдем средство, которое на ходу. Лещинский натянул на голову мокрый капюшон. – Что ж, в путь – так в путь. Дождь все еще шумел. Пик его неистовства миновал, теперь он напоминал скорее холодный душ среднего напора. Тарбак снова шел впереди: размеренно и без лишних движений, словно бронеход на марше. Иногда, не сбавляя шаг, он выворачивал шею чудовищным образом и глядел на Лещинского, проверяя, а не отстал ли попутчик. Лещинский брел, посмеиваясь про себя. И дело было не в снадобье, которым Тарбак запечатал его рану, словно сургучом. Почему-то вспомнилась «Песня о друге» Высоцкого. «Если ж он не стонал, не ныл, пусть он хмур был и зол, но шел…»… Вот так, в одной связке. Да, до самой вершины: их цель возвышалась над остальными зданиями причудливым кособоким сооружением. – Почему вы всегда строите криво? – спросил Лещинский, разглядывая «Пизанскую башню», нависшую над крышей соседнего дома. – Как это – криво? – не понял Тарбак. – Проехали, – буркнул Лещинский и перевел взгляд на рифленую металлическую плиту, закрывавшую вход в строение. Навстречу Тарбаку выплыло «привидение». Струи дождя порождали внутри бесплотного шара помехи, похожие на водяную рябь. Все произошло быстро. Беззвучный диалог длился не больше пяти секунд. Над фронтоном вспыхнуло неоновое освещение, металлическая плита отъехала в сторону. За ней оказалась обычная пластиковая дверь. Лещинский хмыкнул. Похоже, у Тарбака были некие особые полномочия, и перед ним открывались все двери в городе. В таком случае, он мог стать втройне ценным союзником. Не следовало портить с ним отношения. Внутри башни сияли огни, да так ярко, что Лещинскому пришлось на какое-то время прикрыть глаза ладонью. Напротив входа располагался высоченный рекламный щит. Спиральный пандус поднимался к крыше, на нем бок о бок стояли шагающие машины самых разных типов и раскраски. Каждая из них была подключена к контактной сети; под открытыми «фонарями» угадывалось свечение пультов, находящихся в режиме ожидания. Вот такие сокровищницы встречались в неказистых с виду строениях. Можно было перерыть половину района, повсюду находя лишь рухлядь, черепки и ни на что не годные безделушки, но здание, забитое до отказа функционирующей техникой, попросту не заметить. Тут нужно было знать, где искать. Абориген знал, точнее, умел доставать такую информацию из городской сети. Тарбак поднялся по ступеням на платформу, что возвышалась над полом. Оглянулся в ожидании, когда Лещинский перестанет таращиться на технику и последует за ним. Как только гвардеец взобрался и подошел к Тарбаку, перед которым корчилось и меняло форму очередное «привидение», платформа вздрогнула и поползла вверх. Лещинский устало привалился к хромированным перилам и поинтересовался: – Мы в кредит берем или как? Абориген не ответил, теперь одним глазом он смотрел в глубь «привидения», на переплетение морозных узоров иероглифов, вторым – на машины. – Нам подойдет этот… С одной стороны платформы опустились перила. На пандусе ожил треножник с короткими мощными шасси, двойным «фонарем» и бульдозерным отвалом, покрашенным в «тревожный» синий цвет, на гидравлических манипуляторах. Его турбины подняли ветер и взметнули пыль. – Почему они все – на трех ногах? – не удержался Лещинский. – Неудобно ведь! – А как может быть иначе? – рассеянно удивился Тарбак. Бульдозер шагнул вперед и переместился на платформу. Абориген дважды фыркнул, затем обошел машину, отыскал лесенку и принялся взбираться. Лещинский поплевал на ладони и с привычной сноровкой поднялся в кабину. Сразу же закрыл «фонарь», вывел пульт из ждущего режима, приладил на перебинтованную голову гарнитуру. Тарбак возился дольше, но у него было время подготовиться: платформа опускалась неторопливо. Камеры заднего вида показали, что в стене башни открывается проход. Ворота были расположены напротив дверей, которыми воспользовались Лещинский и Тарбак, строители «лавки сложных механизмов» спрятали их за рекламным щитом. Лещинский увидел, как в свете, падающем из ворот, серебрятся струи дождя. Тарбак взялся за рычаги. Бульдозер, мелко переступая шасси, развернулся на платформе. А затем двинул размеренным шагом в ночь. 11 Тарбак направил трехногий «бульдозер» в тоннель, который был проложен под заливом. Абориген сверился с картой в бортовом компьютере и сообщил, что они доберутся до Космодрома кратчайшим путем, минуя Колонию на безопасном расстоянии. Лещинского этот маршрут устраивал. Чем дальше от патрульных флаеров и бронеходов – тем лучше. Ребята не обрадовались бы при виде прущей из диких кварталов дуры с опущенным отвалом. Такая бы проделала дыру в Заборе в два счета. Но прежде ее бы заметили с воздуха и встретили огнем тяжелых излучателей. Освещение в тоннеле не работало, в лучах фар то и дело появлялись кузова колесных и шагающих машин, брошенных посреди дороги. Тарбак не очень хорошо справлялся с управлением. Когда Лещинскому надоело терпеть сотрясения от ежеминутных столкновений, он взялся за рычаги сам. Гвардеец прибавил ходу, опустил отвал ниже и повел бульдозер, ориентируясь по радару. Малогабаритные машины сносил с дороги, а тяжелые огибал с привычной сноровкой, наработанной во время уличных боев. – Что за бедлам… – процедил он, направляя бульдозер в зазор между многоколесным грузовиком и уткнувшейся в стену тоннеля шагающей цистерной. – Что стряслось? Почему вы бросили все внезапно и вот так? Вы от чего-то бежали? – Мы не бежали, – ответил Тарбак невозмутимо. – Просто пришло время. Путь позвал. У вас разве такое не случается? – Что ты имеешь в виду? – Лещинский покосился на соседний «фонарь», за затемненным стеклом очертания Тарбака не просматривались, но ему казалось, что чужак тоже смотрит в его сторону. – Когда все растворяются в Пути, – пояснил Тарбак. – Нет, – усмехнулся Лещинский, снова поворачиваясь к дороге. – Случается, саранча мигрирует. Лосось плывет во время нереста против течения. Киты выбрасываются на берег. Но с людьми такого не происходит. – Предположение: ты не так хорошо знаешь свою расу, как думаешь. Лещинский не ответил, только переключил фары на дальний свет да повысил передачу: впереди был пустынный отрезок шоссе. После жизни бок о бок с арсианцами, нгенами и птичниками у него выработался иммунитет к нечеловеческой логике и заморочкам, понять которые представителям другой цивилизации не под силу. Лучше не спорить, суть все равно со временем прояснится. Заперты в этом мире, как заключенные в одной камере, не сбежать. Волей-неволей приходится искать пути к взаимопониманию. …На выходе из тоннеля они протаранили заслон из разномастных машин. Грохот при этом стоял такой, что, наверное, сам Корсиканец проснулся. Примерно через километр они бросили захромавший бульдозер в чаще укропных деревьев и продолжили путь своим ходом. Было раннее утро, дождь прекратился. Сквозь разрывы в тучах виднелось подсвеченное алыми рассветными лучами Чертово Коромысло. На востоке, на фоне кривобоких небоскребов, словно сошедших с иллюстрации к «Хребтам безумия», растекалось золотистое зарево. Примерно через полчаса послышался нарастающий гул турбин. На фоне низких фиолетово-черных туч флаер был незаметен; Лещинский и Тарбак поспешили спрятаться под мостом возле химзавода, на котором аборигены производили жидкий кислород для своей космонавтики. – Он не будет долго искать, – прошептал Лещинский, прижимаясь спиной к эстакаде. – Скоро повернет на базу. Но бдительность усилят. Не исключено, что направят к северной границе пару бронеходов. – Кого направят? – Тарбак удивленно уставился желтыми глазами на гвардейца. – Мы так величаем ваши шагающие боевые машины. Кстати, как вы их называли сами? – Это не имеет значения, – увильнул Тарбак. – Так, как ты сказал, – тоже хорошо. Вдали бабахнуло. Загуляло эхо среди пустынных дворов и глухих бетонных заборов. Зазвенели стекла в окнах заводского корпуса. Осыпалась листва с чахлых укропных деревцев. – Все, – Лещинский отвалился от эстакады. – Взял звуковой барьер над Космодромом. Можем идти дальше. И они пошли. Вдоль трубопровода, ведущего к стартовым столам и монтажно-испытательному комплексу. Держась в тени. В считаные секунды находя укрытие при малейшем подозрительном шуме. Фронтир Колонии проходил в пяти километрах южнее, но в буферной зоне можно было напороться на патруль гвардейцев или на головорезов-хитников. Тянулись пустыри: заросшие колючими кустарниками, замусоренные донельзя еще во времена аборигенов. В траве и среди поросших охряным мхом камней копошились угольно-черные аспиды. Насекомые, похожие на земных кузнечиков, скакали с ветки на ветку, с былинки на былинку и встревоженно стрекотали путникам вслед. Пахло пылью, сухой травой и какими-то цветами. Из жаркого марева на горизонте постепенно вырисовывался почти правильный параллелепипед монтажно-испытательного комплекса. Чуть в стороне обретала объем и осязаемость похожая на поганку башня Диспетчерской. Лещинский на ходу подкрепился глотком воды, передал флягу Тарбаку. Чужак без всякой брезгливости припал к горлышку. Задергал хрящеватым кадыком, захлюпал лицевыми жабрами, роняя на одежду капли.