Трудно быть богиней и не обещать рай. Что поделать, ведь они и так жили, словно в раю: стройные, свободные от деспотов-мужей и осточертевшей работы; питаясь только нектаром и свежей рыбой, как в своих самых чистых мечтах. За верную службу и следование своему учению Старшая должна была пообещать нечто большее; она долго искала это нечто и не находила, но тут на выручку пришла выдумщица Ли. Ли обожала фантастику и аниме. Она впитывала все, до чего могла дотянуться: книги, фильмы, комиксы… Поглощала томами, библиотеками, гигабайтами. Однажды на Ли положил глаз молодой преподаватель дисциплины «Безопасность жизнедеятельности» Александр Прыжков. Александр с упоением работал в любимом Ли жанре и даже являлся членом одного из союзов писателей. По просьбе преподавателя Ли стала вычитывать только что написанные им, с пылу с жару, рассказы, повести и романы. Дни и ночи Ли проводила за планшетом, в который были загружены файлы Александра, все больше растворяясь в чарующих, совершенно неземных фантазиях. И однажды ей приснилась золотая подводная лодка, на которой служили счастливые и гордые люди. Мир был суров и неспокоен, как седой океан, мир был скуп и холоден, и только Ныряющий Корабль оставался единственным островком благополучия, надежности и радушия. Ли испытала во сне оргазм. Она проснулась, преисполненная неги и любви. Увы, но Александр Прыжков холодно отнесся к образу, который подарила ему окрыленная Ли. Он сказал, что подводные лодки уже были, но не золотые, а белые. И что служили на них не счастливые и гордые люди, а раскосые садисты и психопаты из Островной Империи. Ли затаила на кумира обиду. И только здесь, в зыбком мире, который чешуйчатые кхару называли Ша-Дааром, идею-фикс Ли смогли понять и по достоинству оценить другие женщины. Умница Старшая увидела в воображаемом Ныряющем Корабле то, чего не хватало островным фемен. Прежде всего – блага цивилизации, возможность вкушать обильную и разнообразную пищу, пользоваться техническими устройствами, вроде айфонов и ноутбуков с доступом в Интернет, ну и, конечно же, досуг с ангелоподобными и донельзя, до приторности, идеализированными мужчинами-подводниками. Ли увидела Ныряющий Корабль во сне и, в конце концов, поверила в его реальность. Более того, она заставила поверить в свою грезу остальных фемен. Заставила, конечно, не сама, а с помощью Старшей, но… – Ныряюси Корабль! – захлопала в ладоши Ли, когда подводная лодка легонько пнула скулой корневище плавуна. – Ныряюси Корабль! – Ли запрыгала на месте, расшатывая собранный из веток помост перед входом в жилище Старшей. Миха и Воха переглянулись: с моря повеяло уралмашевским запахом соляры, горячего железа и жженой резины. Они догадывались, что так рай пахнуть не будет. На разных ярусах плавуна звенели взволнованные женские голоса. Не осталось ни одной фемен, которая бы еще не знала о прибытии удивительного корабля. Старшая подавила порыв спуститься к корневищу, чтобы первой начать переговоры с подводниками и на месте руководить развитием событий. Ее посетили кроткие и пугающие, словно вспышки молний, видения убийств и надругательств над обитательницами острова. Что у прибывших на уме – неизвестно, какими они обладают силами – тоже черт знает… но уж явно большими, чем абсолютно безоружные островитянки. Действительно, богине следовало проявить благоразумие и не лезть на рожон. Этих мгновений, проведенных в раздумьях, хватило, чтобы мир гармонии, построенный Старшей, пошел трещинами. Слишком уж хрупка была островная идиллия. Плавун, который поил и кормил фемен, который позволял жить в полостях, проделанных в его толстом стволе, и отдыхать на раскидистых ветвях, любуясь океаном, стал западней. Если подводники прибыли с дурными намерениями, то жители островка не смогут ни защититься, ни даже сбежать. Только прыгать с ветви на ветвь, подобно мартышкам, оттягивая гибель… – Ли, спустись и выясни, кто это и зачем сюда прибыли, – велела Старшая, пятясь к дуплу. – Мальчики, никого-никого сюда не впускать до доклада Ли! Близнецы одновременно кивнули и стали плечом к плечу. – И передайте, чтобы нашли Карла! – потребовала она уже из своего жилища. – Нечего отлынивать: пусть тоже охраняет меня! Карл, даже если бы его нашли и известили о распоряжении, которое отдала на его счет Старшая, не стал бы спускаться с верхотуры. Среди парусных листьев он был невидим для остальных, зато мог наблюдать за всем, что происходит на плавуне и окружавших островок водах. Карл увидел, что за подводной лодкой тянется багровый шлейф, словно Ныряющий Корабль истекал кровью. Впечатление усиливали змеекрылы, которые вились над башней рубки, как будто ощущали падаль и предвкушали грядущую поживу. Карл увидел, как вьется дым над проемами открытых люков верхней палубы, разнося вонь горелой изоляции. Карл увидел, как из люков выбираются люди в униформе – крошечные, если смотреть с той высоты, на которой затаился вор из Гамбурга, – как они проворно перебираются на плавун: не выставляя трапов, кто – вплавь, кто – цепляясь за лианы или за корневище. Это скорее походило на паническое бегство, чем на организованную высадку. Карл тихонько присвистнул. Иногда случается так, что тревога прокрадывается в самый сладкий сон, отравляя грезу. В наполненном солнечном сиянием небе вдруг возникает грозовая туча, вода в океане внезапно становится мутной и грязной, в дальней комнате роскошного особняка обнаруживается накрытый простыней покойник. Белые зубы шатаются и кровоточат, маникюрные ножницы ломают ногти, поцелуй вызывает приступ тошноты. Ли ощущала, что эта зараза пробралась в ее чудесный сон наяву. Ныряющий Корабль окутывали клубы вонючего дыма, вода вокруг корпуса потемнела, а существа, которые выбрались на площадку, венчавшую верхнюю полусферу корневища, мало походили на ожидаемых ангелов. Их одежда – длиннополые сюртуки оливкового цвета с золотыми пуговицами, золотой шнуровкой и золотыми погонами, черные зауженные брюки, хромовые сапоги, светло-бежевые перчатки – худо-бедно вписывалась в образ подводников из сновидения. А вот грубо спаянные сварочные шлемы и уродливые железки в руках – несомненно, оружие – были пугающими тенями проникшего в грезу кошмара. И все же Ли не побоялась показаться прибывшим на глаза. Затаиться среди ветвей и листвы, подобно остальным фемен, значило для Ли предать саму себя. Она шла, осторожно ступая босыми ногами по шершавой коре, к предводителю. Главного подводника Ли определила сразу. Тот держал под мышками по глиняному горшку. В одном был розовый цветок, во втором – фиолетовый. «Олт! Олт!» – так начиналась каждая обращенная к командиру фраза. Возможно, это было имя. А возможно, это означало «господин» или «сэр», – Ли в первый раз слышала язык подводников и, само собой, ничего не понимала. Прибывшие вели себя суетливо: бесперечь говорили, размахивали руками. Даже появление Ли они отметили походя, как нечто само собой разумеющееся. И на Зорро, который вышел из зарослей, держа перед собой острогу – высушенный на солнце молодой побег – даже побрезговали взглянуть. Ли протянула к главному, к Олту, руки. Она смотрела на цветы в горшках. Розовый – с ворсистыми лепестками, с мясистыми, насыщенными влагой листьями и стеблем, фиолетовый – хрупкие трубчатые соцветия, похожие на китайские колокольчики. Наверняка это был дар обитателям островка. Розовый – для Старшей, а фиолетовый – для нее. Мундир подводника был довольно сильно замазан грязью и кровью, но Ли заставила себя не обращать внимания на этот досадный росток кошмара, проникший в мирок ее грез. Она улыбалась и увидела свое отражение в черном щитке командирского шлема. Олт выкрикнул резким голосом, и суета мигом оборвалась. Подводники рухнули, где стояли. Ли охнула и отшатнулась: она подумала, что пришедшие пали ниц перед нею. А что ей еще было подумать? Но в следующий миг грянуло так, что Ли оглохла. Сверкнуло пламя, взрывная волна сбила китаянку с ног, протащила по площадке, чувствительно приложила спиной к одному из уходящих в небо стволов. Дождь из воды и горячих металлических обломков обрушился на островок, сбивая листву и отсекая ветви. Вспухло облако зловонного пара, и окутало плавун горячей мглой. Сквозь стену пара, сквозь мечущиеся на ветру сор и листву Ли увидела, что нос Ныряющего Корабля вздымается скалой над кипящим морем и по темному золоту обшивки струится похожая на кровь жидкость. Ли прижала к груди руки и закричала. Под ее крик, под испуганные стенания остальных фемен Ныряющий Корабль в последний раз ушел под воду, оставив на волнах густую нефтяную кляксу и россыпь мелкого мусора. …Когда жахнуло, Карл все еще прятался среди парусной листвы. Гибкие ветви выгнулись под напором ветра, по кожистым «парусам» забарабанили обломки, прошивая навылет или застревая в волокнах. Карл вжал голову в плечи, распластался на ветви, обхватил ее изо всех сил. Эта подводная лодка ему сразу не понравилась. Какого черта ее вообще принесло! Не могла рвануть на несколько миль в стороне! Кусок обшивки, вращаясь, точно пропеллер, врезался в крону. Из перерезанных лиан брызнула теплая пресная вода. Ветвь под Карлом подломилась, воришка схватился за лиану, но она оказалась мокрой и тут же выскользнула из пальцев. Падать было высоко. Так высоко, что удар об воду мог стать смертельным. Но Карлу по-прежнему фартило: он врезался в волны под одним из немногих углов, который оставлял ныряльщику шанс. Ушел под воду глубоко и стремительно, словно торпеда. Давление выдавило из груди воздух. Карл открыл глаза и увидел роящиеся вокруг себя пузыри. Подводную лодку он тоже увидел: ее медленно сползающую во тьму изуродованную взрывом корму. Карл отчаянно заработал руками и ногами, ток воды тянул его следом за подводной лодкой. Словно некто невидимый вцепился в пояс, вознамерившись во что бы то ни стало утопить воришку. Он в отчаянии завертел головой: куда подевались эти болтливые ящерицы кхару? Когда нужны – и днем с огнем не отыщешь! Хоть бы кто-нибудь помог… Подводная лодка погружалась глубже и глубже, безостановочно извергая из перебитых трубопроводов мазут и прочую химию. У одного из узлов, похожего на турбину, сформировалось облако серой клубящейся мути. Облако, как будто живое, выпустило в разные стороны щупальца, оплело корпус подлодки. Карлу удалось перебороть течение. Тело изнемогало от усталости, но боролось. Воздуха не хватало, в легкие точно залили расплавленного свинца, но лучи солнца уже касались кожи, и поверхность была рядом. Еще немного. Еще несколько метров… Карл посмотрел вниз. Он не знал, зачем это сделал. Какая-то тревога, какое-то чувство, что помогало уходить от полицейских облав и водить за нос гамбургских паханов, заставило его опустить взгляд. Под его ногами клубилась муть, не было видно ни обломков, ни подводной лодки. Только муть. Серая, тускло серебрящаяся, если на нее попадали лучи, проворно поднимающаяся следом за Карлом муть. 7 Отшельник спал и видел сон о родном мире. Тяжелые влажные сумерки, блеск вымытого дождем асфальта. Пустынная улица, вдоль которой плавают, бормоча рекламную чушь, голо-терминалы. Серебристая Арка: один конец теряется за городом, второй упирается в океан. Рубиновые нити мазерных лучей, передающих энергию на зеркала приемных станций, похожи на застывшие в небесах росчерки метеоров. – Тарбак! – слышит Отшельник зов со стороны затененной набережной. Он следует на звук, он уходит с освещенной фонарями улицы во мрак. – Тарбак! – снова обращаются к нему под шелест волн и сиплые вздохи ветра. – Ты не забыл о своей миссии, Тарбак? Миссия! – спохватывается Отшельник, в его душе проклевывается беспокойство. Он действительно упустил что-то предельно важное. Он вспоминает, что должен торопиться, куда-то бежать, что-то делать. Но что именно… В обступившей Отшельника тьме мелькают бессвязные образы: какие-то люди, затем – ящеры с вооруженными когтями ластами вместо рук и ног, затем – синяя пустошь штилевого океана, затем – круглая, унизанная зубами, похожими на шипы, пасть, которая выворачивается, выворачивается, выворачивается… Отшельник проснулся. Исчез город, набережная, исчезла Арка. Но остались насыщенная влагой тьма и шум волн. В уединенном жилище Отшельника не было ничего. Ни мебели, ни тем более каких-то электроприборов. Просто полость в одном из стволов плавуна, выстеленная внутри похожей на плотный картон рубцовой тканью. Даже не каменный век, потому что камня не было тоже, а эпоха всеобщего благоденствия и жизни на деревьях, подобно примитивным пращурам. Отшельник ощущал присутствие Зверя. Он чуял эту прожорливую тварь каждый день и каждую ночь. Зверь жил в океане и время от времени оказывался неподалеку от островка. Отшельник, закрыв глаза, мог представить, как колышутся червеобразные отростки вдоль покрытых густой слизью боков Зверя, как тварь лениво выгибается, плывя по воле течений. Зверь дразнил Отшельника своими флюидами. Он был рядом, да – рядом… Но он не делал свою работу! Он просто плескался, он вел себя недопустимо! Зверь как будто впал в дрему, и Тарбак мог запросто подплыть к нему и подергать за торчащие наружу клыки. И нечем, абсолютно нечем было разбудить проклятое чудище и заставить его работать, заставить прокладывать Путь дальше. Потому что этот водяной мир, этот Ша-Даар, был тупиком. Планета-ловушка. На Ша-Даар можно было попасть, но покинуть его – никак. Мироздание отреклось от Отшельника: имея цель и мотивацию, он не мог продолжить Путь. Как ни прискорбно, Путь обрывался в Ша-Дааре, в этом галактическом аппендиксе. И это доставляло ему немыслимые душевные страдания. Какое-то время Отшельник надеялся, что во время сильной грозы Зверь все же проснется. Или что его способна разбудить вспышка на солнце… но время шло, и ничего не менялось. Все чаще Отшельник размышлял о судьбе своих собратьев: эмиссаров Кольца Света, отправившихся в дальний космос во имя продолжения Пути. Наверняка справиться с заданием удалось лишь единицам, остальные же или гибли, или оказывались взаперти, как он, Тарбак, прозванный людьми Отшельником. Отшельник повернулся на другой бок. На плавуне было шумно, люди вообще оказались очень неспокойными соседями. Они то и дело выясняли отношения тонкими голосами, часто и без видимой причины начинали визгливо булькать и перхать, показывая при этом все зубы и хватаясь за живот. К счастью, эти создания уважали его желание существовать в уединении, поэтому Тарбак до сих пор не убил ни одного человека. Шум стих. Воцарилась какая-то нарочитая тревожная тишина. Отшельник поймал себя на том, что он прислушивается. Было слышно, как скрипят ветви и как шелестит листва: обычные звуки их дрейфующего острова.