– А теперь – за мной след в след, – Сон-Сар вышла вперед. – У нас здесь ловушки. Оказаться в густой тени небоскреба – было все равно, что нырнуть с головой в прохладную воду. Лещинский невольно облизнул сухим языком растрескавшиеся губы. Перед глазами плыло, и голова трещала, словно с похмелья. А тут еще и ветер дохнул смрадом: Лещинский повертел головой и нашел взглядом припорошенного пылью человека. Тот лежал ничком, из-под лопатки торчал заостренный конец арматуры. – Гамацу, – не глядя, сказала Сон-Сар, – их всегда сначала узнаешь из-за вони. А уже потом – по гнили и болячкам. У Лещинского на языке вертелось множество вопросов. Кто они – эти гамацу? Откуда взялись? Похожи ли они на хитников или же вовсе утратили связь с цивилизацией? Но сил вести разговоры не оставалось, и каждый новый шаг давался со все большим трудом. Еще не хватало грохнуться лицом в пыль арсианцам на смех. Арсианцы – они, конечно, ребята выносливые. Но уж очень любят посмеяться… – Спокойно, браза, – Гаррель подхватил Лещинского под локоть, когда тот остановился с полузакрытыми глазами и слепо повел перед собой рукой, точно ощупывал невидимую преграду. – Убежище прямо по курсу, не отключайся. – Я в порядке, – Лещинский освободился, от резкого движения его повело, но он удержал равновесие и заторопился за Сон-Сар. Гаррель покачал головой и поплелся следом. На первый взгляд внизу здания не было ни окон, ни дверей. Куда вела Сон-Сар – непонятно. Не взбираться же по отвесной стене, подобно тараканам… Но вот из-под неплотно прилегающего к стене листа обшивки выдвинулась металлическая лесенка. – Вперед! – негромко приказала арсианка. Затем она огляделась и присвистнула. Из зазора между стеной и обшивкой выпростались две пары загорелых рук. Эти руки – слишком тонкие и слабые на вид – за плечи схватили Лещинского, который повис на лестнице, как новобранец на турнике, и затащили его наверх, как мешок с картошкой. – Ты кто? – спросили его по-русски. – Костя, – просипел он, видя перед собой лишь два нечетких, словно нарисованных акварелью силуэта. – Где вода? – Там! – Тонкая рука указала вперед по коридору – узкому, с арочным сводом. Из полумрака действительно доносилось вожделенное журчание. Лещинский побрел на звук. Сумрак дышал влагой, солнечный свет проникал в коридор только сквозь щели между листами внешней обшивки. Здесь были только бетон и железо; ни мебели, ни хлама, просто нора в бетоне. Лещинский увидел на стене вертикальную сине-зеленую полосу метровой ширины: это был роскошный мох. Вдоль полосы ниспадала серебристая струйка. Брала она начало из прохудившейся трубы, проходившей под сводом, а уходила в вымытую в перекрытии лунку, обрамленную таким же пышным мхом. Сначала Лещинский подставил иссушенные ладони. Набрал и жадно выпил. Почувствовал головокружение, будто глотнул не воды, а грибной настойки. Потом сунул под струю лицо и открыл рот. – Где Красный дракон, Сон-Сар? – услышал он. – Его убил Бакс, Ок-Сар, – ответила арсианка. – О, нет-нет-нет… Только не это! Только не Красный дракон! Когда же он сдохнет, этот Бакс! Напившись, Лещинский уступил место Сон-Сар. Сам отполз – сил не было держаться на своих двух – и привалился спиной к стене, удовлетворенно ощущая, как плещется и булькает в брюхе вода. – Человек… к нам давно не приходили люди… Лещинский вяло повернулся на голос. Мазки акварельной краски на сумрачном фоне приобрели очертания девичьей фигуры. Лет четырнадцать. Копна когда-то светлых, а теперь – грязно-серых волос. Большие зеленые, а точнее – лиловые глаза. Бесцветная хламида, прикрывающая худое тельце. – Нужно подняться выше. Здесь небезопасно. Сюда приходят гамацу. – Как тебя зовут? – выдавил Лещинский. – Оксана. – Вот-те раз… За спиной Оксаны снова возникло акварельное пятно. И опять из беспорядочных мазков возникла еще одна девочка – как две капли похожая на первую. – О, близнецы, – улыбнулся Лещинский. – А тебя как зовут, сестренка? – Оксана, – точь-в-точь повторяя интонации первой, ответила вторая. – А вот-те два… Шутишь? Обе девочки снова расплылись акварелью, а за ними расплылся и коридор, и лучи света, бьющие кинжалами сквозь щели. – Да какие тут шутки… – донеслось из сгущающейся темноты. – Красного дракона убили… Он уснул под шум воды и возню арсианцев, которые принялись шутливо бороться за место в этой нехитрой душевой. Сон был долгим. Когда его морок отступал и пелена беспамятства становилась чуть прозрачнее, Лещинскому казалось, что все в порядке, что он дома – в своей квартире: рядом спит Оксанка, можно протянуть руку и пристроить ладонь на ее теплое атласное бедро. Потом возникало тревожное осознание: что-то не так. Утомленный мозг отчаянно не желал вспоминать безумную пляску мазерных лучей по зданиям Колонии, столпы огня и дыма, что поднялись над жилыми и административными кварталами империи Корсиканца. Он видел перед собой Тарбака – эту богомерзкую, тошнотворную пародию на человека – и он снова и снова молил образину остановить апокалипсис, но гнев небес отвратить было невозможно. Тарбак не внимал словам, он стоял, как демоническое изваяние, окруженное ореолом синих тревожных огней, он смотрел, как гибнет город – некогда принадлежавший его расе, но ставший домом для тысяч разумных существ из разных уголков Вселенной. – Оксанка… – прохрипел Лещинский. – Оксанка! Бетонный свод, змеящиеся под потолком ржавые трубы, острые бело-голубые лучи, бьющие из щелей. Холодное прикосновение, после которого саднящая боль в ключице отступает. – Мы здесь, – сказала сидящая на корточках девочка. – Укусы гамацу плохо заживают. – Она провела тряпицей Лещинскому по плечу. – Может быть загноение, жар и видения. Лещинский заморгал, со стоном поднял руки и помассировал лицо. Он понял, что с него сняли одежду, оставили только трусы. Брюки, куртку, рубашку подложили под него, получилась комковатая, неудобная постель, пропитанная пылью мира под Чертовым Коромыслом и этой безымянной планеты… мертвой планеты, планеты-чистилища. Ботинки стояли рядом, из голенищ торчали носки. Помещение было просторным, оно тянулось от одной стены небоскреба к противоположной. Свод подпирали массивные, тронутые ржавчиной колонны. Зал – не зал… Коридор – не коридор… Для чего оно было нужно? Вряд ли, чтобы здесь кто-то жил. Скорее, у этого зала, да и у всего небоскреба было какое-то техническое назначение. Что-то вроде недостроенных заводских корпусов… Других предположений сбитый с толку рассудок делать отказывался. Лещинский снова потер лицо и переключил внимание на девочку. – Твоя сестра мне привиделась? – А вот и нет, – прозвучал девичий голос из глубины зала. – Зачем было вас одинаково называть? – Лещинский приподнялся на локтях. – У ваших родителей было плохо с фантазией? – У них была фантазия – о-го-го! – ответила девочка, сидящая на корточках. – Они назвали нашего брата Марсом. Потому что умерла бабушка, которая в свое время не позволила назвать нас Андромедой. – Мы не сестры, – пояснила «дальняя» девочка. – Мы – один и тот же человек. – Просто мы попали сюда разными путями, – продолжила сидящая. – Я – с Земли, а она – не говорит откуда. – И не скажу! – фыркнула «дальняя». – Много будешь знать – скоро состаришься! У «сидящей» появилось на лице виноватое выражение. Она снова провела тряпицей по ране Лещинского, словно извиняясь. – Строит из себя злючку, – прошептала, наклонившись к Лещинскому. – Трудно поверить, что она – это я. Лещинский мотнул головой. – Я вообще ума не приложу, что у вас тут творится. Старый танк в пустыне, арсианка путешествует в компании жука-переростка, гамацу… эта тварь, которую вы зовете Баксом. Мне одеться надо, вы бы отвернулись. Оксаны синхронно фыркнули. Первая отошла ко второй, подперла спиной колонну, принялась вертеть в руках тряпку, которой протирала бывшему гвардейцу рану. – Вообще, я вам сочувствую, – Лещинский принялся натягивать брюки. – Я не слышал, чтобы кто-то когда-нибудь оказался в такой же ситуации. Но теоретически это, наверное, возможно. Фаг проедает пространство и время… – Ты нас сильно не жалей, – отозвалась Оксана-вторая. – Сочувствует он! Одна голова хорошо, а две лучше. Сам-то чем занимался? На Земле? – Студентом был, – Лещинский застегнул пряжку пояса. – На педагога учился. А потом я оказался на другой планете, и там служил в армии. – В армии? – не поверила Оксана-первая. – Неужели там было не захолустье, вроде нашего? – Нет, там был город. Я как-нибудь расскажу… – Он поморщился, надевая рубашку. – А где остальные? Оксаны показали пальцами вверх. – На этаж выше. Придется подниматься по лестнице. Сможешь? – Вполне, – Лещинский и в самом деле чувствовал себя вполне сносно. Слегка пошатывало, да иногда перед глазами мелькали темные пятна, но в целом – хоть в кабину бронехода лезь. В сопровождении девочек он подошел к обшивке, там же обнаружилась лестница, похожая на пожарную. Лестница проходила между обшивкой, закрепленной на фермах, и бетонной стеной небоскреба. Лещинский посмотрел вниз – все равно, что в колодец заглянул. Посмотрел вверх и увидел лишь тьму, простроченную тонкими лучами дневного света. На следующем этаже Лещинского встретил тяжелый запах пригорелого жира. Что-то булькало в котелке над костром. Гаррель ковырялся в углях изогнутой на манер кочерги арматурой. Из котелка торчали черные перепончатые крылья. – А, очнулся! – Гаррель заулыбался. – Спешишь на аромат! Сейчас будем лопать: один раз в сутки суп должен быть в желудке, – и он помешал варево той стороной арматуры, за которую держался, когда переворачивал угли. Рядом возилась со стрелами и наконечниками Сон-Сар. Трое детей – все младше Оксан лет на пять – играли неподалеку в классики. Когда Лещинский появился, они прекратили скакать, с любопытством уставились на него, хлопая глазенками. Черная от многочисленных бородавок нгенка сидела возле бреши в металлической обшивке и напевала под нос что-то гипнотическое на языке праворуких. Лещинский различил лишь часто повторяющуюся фразу: «А оно все выворачивается, выворачивается…» На плечах и груди нгенки белел нанесенный известью шаманский узор. Лещинский кивнул нгенке – та никак не отреагировала, кивнул Сон-Сар, а затем подсел к костру. 5