– Шесть с половиной. – Сколько осталось? – Четыре года. Сыщик и каторжник какое-то время смотрели друг другу в глаза, словно каждый хотел составить правильное мнение о собеседнике. Лыков понял, что Прохор – человек хитрый. Не то что себе на уме, а именно хитрый и умный. И с ним придется договариваться по-настоящему. – Я статский советник Лыков из Департамента полиции… – Слыхал про вас, – перебил сыщика арестант. – Где и от кого? – Да в камере, а от кого, не помню, – уклончиво ответил собеседник. – Там скучно, вот и болтают все с утра до ночи. Про ваше высокородие заходил разговор. Что вы будто бы в тюрьму угодили. «Иваны» обрадовались. А потом вдруг вас обратно выпустили, приговор отменили, и вы опять сыщик. – Верно, так и было. – Еще говорили, что вы самых, так сказать, кровожадных иной раз казните. Собственной волей, без суда. – И такое было. Чефранов сразу подобрался. До этого он стоял несколько развязно, позванивал ножными кандалами. А тут вытянулся по-военному: – Слушаю, ваше высокородие. – Ваша камера должна передать на волю письмо. В Петербурге фартовые готовят выборы «ивана ивановича». Слыхал про это? – Так точно. Лыков тоже посерьезнел: – Что именно слыхал, доложи. – Спор идет между Мезгирем и Сорокоумом, кому править. Еще Сашка Антихрист… как это? – Баллотировался? – сообразил Лыков. – Вот! Но его поймали, сейчас следствие назначено, и он, стало быть, вышел из кандидатов. Статский советник впервые услышал, что гайменник Ухов по кличке Сашка Антихрист тоже претендовал на роль главного вождя. Получалось, что Прохор – человек информированный. – В вашей камере голосование уже было? – Так точно, ваше высокородие. Поляки, знамо дело, не участвовали, а наши того… Постановили. – И кого выбрали? – Мезгиря, единогласно. Лыков обратился к Комиссарову: – Нерчинская каторга тоже за Мезгиря. Похоже, он соберет голоса всех «иванов», которые сидят сейчас за решеткой. И часть голосов тех, кто на свободе, особенно кто кормится с Горячего поля. Старший надзиратель кивнул: принял к сведению. Он давно состоял в должности, и выборы фартового атамана входили в круг его служебных интересов. Алексей Николаевич подступил к самому главному: – Давно ли прошло голосование? Бюллетень наружу уже передали? Разбойник поскреб немытую голову: – Точно сказать не могу… Разговор был неделю назад. Потом, вижу, маляву сочиняют. А что дальше – черт его матери разберет… Я же не «иван», мое дело маленькое. – Узнать можешь? Плачу двадцать пять. – Смотря что вы хотите получить, – возразил Прохор. – Как ушло письмо, если уже ушло, мне никто не скажет. Я могу разуть глаза, что-то заметить, сложить одно с другим и угадать. А могу и не угадать. Потом, вам же не только это надо. Вы хотите проследить, куда отправят маляву. Так ведь? – Так. – А это уж и вовсе мне не по чину. Сколько денег ни посулите, а выше головы не прыгнешь. – Но… – Стану интерес проявлять – лишь в подозрение попаду. И не уговаривайте, ваше высокородие: жизнь дороже. Алексей Николаевич отхлебывал чай и думал. Голосование прошло неделю назад. Этого в камере не скроешь, «иваны» обсуждали выбор в открытую, при поддувалах. Так же при всех оформили бюллетень. А дальше уже секрет. В камере, по словам Комиссарова, случайных людей нет, атаманы их оттерли. Из поддувал любой может вынести бумагу и сунуть украдкой надзирателю или вольнонаемному рабочему. Или спрятать во второе дно конфетной коробки, если трудится в переплетной мастерской. – Так, – поднялся Лыков. – Вот, держи. Это тебе «синенькая» за рассказ. Арестант схватил пятерку и упрятал в карман. – Дальше вот что. Глаза надо разуть. Понял? – Так точно. – Если узнаешь важное, немедля сообщи Акиму Петровичу. Кто передал, кому, как дальше пойдет депеша – мне все интересно. Условия я уже сказал: четвертной билет. Если же удастся обнаружить адресата, тогда с меня еще пятьдесят рублей. Семьдесят пять выйдет на итог! Постарайся. Чефранов кивнул, но всем видом показывал, что удача маловероятна. – Еще вопрос к тебе. Зуёк ходит в переплетную мастерскую. Он может передать маляву, если, к примеру, спрячет ее в конфетной коробке? Осведомитель опять зачесал в голове: – Про такое разговору не было. Хотя почему нет? Там политические работают, а наши только в карты режутся. Но спрятать так, чтобы надзиратели не увидели – легко. Политические не скажут, у них с этим строго. – Ясно. Ступай. Как только каторжный ушел, статский советник сказал Комиссарову: – Он очень хитрый. Слишком хитрый. – И что с того? – А то, Аким Петрович. Расскажет все «иванам», они накатают поддельную бумагу и почтальона придумают с липовым адресом. Заберут мои деньги, пустят по ложному следу, да еще и посмеются над дураком. – Запросто, – вздохнул старший. – Вы не москвич, приехали и уехали. Мстить из Петербурга будет затруднительно. Это если вдруг узнаете, что Прошка вас обманул. А можете и не узнать. Если доносить всерьез, он сильно рискует. А если открыться атаманам, рисков никаких. Деньги огребет опять же, черт люстриновый. Запросто… Что делать? Голосование было неделю назад. Сыщик решился. Он отправился в контору Машистова, предъявил полицейский билет и приказал выдать ему все конфетные коробки, что были получены из Бутырской тюрьмы. Расписался в их получении и повез добычу в Малый Гнездниковский переулок. Выпросил у Кошко трех надзирателей и заставил их осмотреть товар. Гора разноцветных картонок заполнила целую комнату. Сыскные с Лыковым во главе изучили их и не обнаружили условного знака. Все коробки оказались одинаковые, с яркими цветами на крышках. И вощеная бумага была так плотно приклеена к донцу, что не оторвать. – Ломай их! – приказал статский советник и первый подал пример. Закипела работа. Надзиратели откладывали крышки, а сами коробки рвали пополам. Вскоре куча обрывков накрыла пол. Вчетвером дело спорилось, да еще Лыков велел принести чаю с баранками для перекуров. На такую уловку подтянулись все свободные надзиратели. Питерец обещал тому, кто найдет рапорт, червонец. К вечеру явился Азвестопуло и присоединился к москвичам. Поиски письма продолжались почти сутки. И не дали ничего, кроме кучи разодранной бумаги. Усталый и разочарованный, Алексей Николаевич пошел к Кошко. Тот посмеялся: – Я слышал, вы объявили войну картонажной продукции? – Не всей, а лишь той, где нарисованы цветочки. – И как результат? Статский советник развел руками: – Погублено готовых изделий на тысячу восемьсот рублей. Надо восполнить потери Машистову. Платить из своих неохота, я же старался по служебной надобности. Но объяснить ситуацию Макарову вряд ли получится. Вот напасть! Кошко покачал головой: – Я могу списать рублей двести на агентурные расходы. Но не больше. – Ну, я тоже сотню-другую спишу. А остальные? Все Дружинин со своей догадкой! А я, старый дурак, купился. Лыков испил чашу унижения до конца. Он лично отвез уцелевшие крышки в контору общества и сдал кладовщику. Тот пришел в ужас: – Мы готовим конфеты для Нижегородской ярмарки, она вот-вот кончится, времени в обрез. А вы вон что! Как выполнить заказ? Нам грозит неустойка! Пойдемте к хозяину, пусть он решает. Но беседа с Машистовым получилась короткой. Сыщик выгнал крикливого конторщика из кабинета, показал хозяину свой билет и приказ министра внутренних дел. После чего сказал строго: – Проводилась операция по поиску секретной корреспонденции. Вот деньги в качестве компенсации, давайте расписку. И чтобы никому ни слова!