Сыщикам выдали по восемьдесят целковых. Алексей Николаевич отдал свою часть греку – тому нужнее. Из головы у статского советника не выходило, как он держал в руках оболочку для бомбы, которую кинул в них анархист. Рубленые гвозди разорвали бы сыщиков в клочья… Но Жукевич навинчивать оболочку не стал. А Лыков с Азвестопуло за это всадили ему в грудь по пуле… Через день прямо в департамент явился адвокат и потребовал встречи со статским советником. Тот вышел в вестибюль. Подошел человек, больше похожий на абрека, нежели на присяжного поверенного: рослый, быстрый, с хищным лицом. Протянул мускулистую руку: – Я Аванесян, звать Сурен Оганесович. – Алексей Николаевич Лыков. Я о вас слышал. – Поговорим? Аванесян защищал многих из той публики, которую сыщик сажал на скамью подсудимых. В уголовном мире у него была высокая репутация. И Лыков не сдержался: – Хочется вам, Сурен Оганесович, всякую дрянь обелять… Адвокат сощурился: – А что? Или вы не считаете, что всякий человек имеет право на защиту? – Не считаю, – отрезал сыщик. – Ибо не всякий из них человек. – Я тоже о вас слышал, – неприязненно сообщил присяжный поверенный. – Как вы убиваете фартовых, если считаете, что те переступили черту. А где пролегает та черта, определяете самолично. Верно? Не только суд подменяете, но и Бога? Решаете, кому жить, кому не жить… А кто вы такой для этого? Всего лишь статский советник. Вот потому и нужны такие, как я, чтобы не зарывались такие, как вы. После подобной филиппики разговор перешел в официальное русло. По российскому законодательству, адвокат не имеет права участвовать на стороне подсудимого в дознании и следствии. Однако умный следователь всегда найдет время с ним пообщаться. Чтобы не иметь потом лишних проблем на процессе… Лыков был из полицейских, а не прокурорских, но важничать тоже не стал. Аванесяна беспокоила судьба Павла Запрягаева. Тот держался умно. Сначала не дал повода застрелить себя в темном переулке. А теперь обставился защитой и не говорил на допросах лишнего. По всему выходило, что он получит каторгу. Но сколько? Его предстояло сначала этапировать в Тифлис, где бандиту должны предъявить обвинения в совершенных там преступлениях. Потом в Москву. Долгая история… Ясно, что «иван иванович» его не бросит, и Паша-паша когда-нибудь вновь появится на криминальном небосклоне столицы. И еще себя покажет. Тем временем в Персии поручик Лыков-Нефедьев нанес людям Вырапаева сильный удар. Он перехватил в Кара-Даге огромный караван мануфактуры, ввезенной в обход таможни. Было конфисковано тканей почти на сто тысяч рублей. Заодно арестовали доверенного Махотина, он же Сенька Козырь, и с ним дюжину головорезов. У маза нашли при себе золотые часы с бриллиантовой монограммой убитого в Тушетии князя Шервашидзе. А в номере гостиницы обнаружили стопку империалов чекана 1895 и 1896 годов. Притом что настоящие пятнадцатирублевики начали выпускать лишь в 1897 году… Сенька был доставлен в Кутаис, где сел в следственную тюрьму. В противостоянии Лыкова и Шишка наступила пауза. Глава 15 Второй разговор с Гучковым Субботним вечером Лыкову телефонировал отставной депутат Гучков и попросил о встрече. – Приходите завтра к часу, – предложил сыщик. – Буду. В воскресенье с утра хозяин думал, чем угощать неожиданного посетителя. Коньяк имелся, и английская горькая тоже. Но как быть с закусками? Миллионщик избалован, не вышло бы скандала… Статский советник ограничился скромным набором: холодная осетрина, медвежий окорок и каперсы. Октябрист явился вовремя. Алексей Николаевич познакомил его с женой, и мужчины удалились в кабинет. Гучков с ходу махнул рюмку горькой, закусил каперсом и осмотрелся. В кабинете стояла старинная мебель начала прошлого века, доставшаяся Лыкову от Нефедьевых. – Вы из столбовых? Я думал, из наших, из народа. – Приданое жены, – пояснил хозяин. – Она была столбовая. А я сын поручика из мещан, выслужившего дворянство за Владимирский крест. – Значит, из наших, – довольно констатировал гость. – Ну, поговорим? – А валяйте. Первый вопрос удивил сыщика. Гучков спросил: – Какова численность петербургской и московской полиций? Алексей Николаевич снял с полки справочные книжки обоих градоначальств, раскрыл на нужной странице и молча положил перед Гучковым. Тот вынул перо с блокнотом и стал так же молча переписывать. В Петербургской полиции по штату полагалось 454 околоточных надзирателя, 3622 городовых, 150 человек конно-полицейской стражи и еще резерв – 10 околоточных и 150 городовых. Это не считая смотрителей полицейских домов со служителями, еще почти 400 человек. В Москве имелось 480 околоточных, 3406 городовых, 150 конных полицейских, резерв – 24 околоточных и 240 городовых, плюс около 450 человек смотрителей со служителями. – Серьезная сила, – констатировал политик, убирая блокнот. – Вполне. Правда, много незанятых вакансий, и их становится все больше[115]. Не идут в полицию люди, слишком нищенское жалованье. Когда же Дума примет законы о реформе полицейской службы? Гучков хмыкнул: – Я бы принял, но меня ваши начальники прокатили на выборах. Теперь хлебнете лиха полной ложкой… Умных вам не надо, получите дураков. Собеседники дружно приложились к настойке, и октябрист продолжил: – А чем вооружена полиция? – Револьверами и шашками. Есть еще винтовки в арсенале. – А пулеметы? Лыков фыркнул: – Пулеметы им не положены. Гучков спросил, глядя сыщику прямо в глаза: – А как их убрать с улицы? – В каком смысле убрать? – Ну, чтобы их не было. Алексея Николаевича начал раздражать этот странный разговор. – Если полиция уйдет с улиц, власть там захватят уголовные! – На первое время да, – согласился октябрист. – Нам это и нужно… на первое время. – Кому вам? И что именно нужно? Гучков не обратил внимания на тон собеседника и продолжил задавать вопросы: – В пятом году в Москве полиция ведь ушла с улиц? – Да, те, кого не убили, вынуждены были спрятаться. – И долго прятались? – Пока армия не приехала, – напомнил сыщик. – Ну, в этот раз армия не приедет. В кабинете повисла неприятная тишина. Лыков обдумывал услышанное, потом спросил: – Александр Иванович, вы к чему ведете? – Вам нравится то, что происходит в стране? – задал встречный вопрос гость. – Ну… не все, конечно. Однако идеальных государств не бывает. – А Распутин? А камарилья вокруг него, которая крутит безвольным государем через полоумную царицку? А как вам коверный клоун Маклаков после Плеве и Дурново? – Соглашусь – слабоват, – не стал спорить сыщик. – Кто, по-вашему, был лучшим военным министром – Редигер или Сухомлинов? – По мне – Редигер. – И по мне тоже, – подхватил Гучков. – А его задвинули и поставили болтуна Сухомлинова. Это накануне большой войны! Что же у нас делается, Алексей Николаевич? Самодержавие разлагается на глазах. И тянет страну на дно. Разве не так? – Надо отдать власть вам? – съязвил Лыков. – И вы тут же все наладите. Политик поморщился: – Любимый аргумент царедворцев. Попробуйте-де сами поуправлять, сразу опозоритесь. А кто доказал? Мы бы попробовали, и навряд ли хуже бы получилось, чем у этих. Хуже-то некуда… Так не дают пробовать! Чтобы Гучков не прошел в Думу, были брошены огромные деньги. Боятся Гучкова. Сами уже ничего не могут, даже тащить и не пущать плохо получается. Но и другие силы, молодые, здоровые, не зовут. – Значит, переворот? – в лоб спросил статский советник. – Другого способа нет?