Кашель не отступал. Еле дотерпев до конца презентации, Павел вывалился в коридор и прочистил горло. Рявкнул, чихнув – в носу свербело так, что слёзы заволокли глаза. Нащупав в кармане брюк скомканную влажную салфетку из туалета, Павел кое-как ее расправил и высморкался. Кто-то толкнул его локтем, пронесся размытой слезами тенью. – …Документы на здание и землю под ним у меня в порядке, – голос Лыкова стремительно удалялся по коридору, затихая. – Это моя собственность, за которую я плачу налоги, никаких договоров купли-продажи я не заключал. Если город попробует ее присвоить, я приду к вам с адвокатами и репортерами… Павел усмехнулся, сжал салфетку в кулаке. Оказывается, и в мажорском королевстве не всё было спокойно. Маленькая, но радость. Вернувшись в конференц-зал, Павел позвал китайцев выпить и вполне натурально удивился, когда ему сказали, что уже собираются вечером в караоке на Камергерском. Разумеется, его пригласили, и он очень этому обрадовался, ведь он знал назубок всю китайскую попсу, которую любили ставить в KTV, – не потому, что та ему очень нравилась, а по долгу службы. По той же причине он притворялся, что вливает в себя водку. Поблагодарив еще раз господина Ли и господина Фаня, Павел поспешил работать, сделав пометку в календаре с напоминанием купить подарки. Приходить с пустыми руками к старшим по должности было нехорошо. – Да, – ответил на звонок, раздумывая, что́ взять: водки, икры или всем по матрешке, и хватит. – Паша, – сказала Соня в наушнике. Голос ее прерывался, будто она звонила из подвала. – Паша, я в полиции. Вытащи меня отсюда. 12 Валерка даже в детстве был проблемным. Добрый парень, но ходил по легким, давно проторенным дорожкам, которые вели из Костеева прямо на дно. Теперь, в свои двадцать пять, он так нигде и не работал, перебивался мелочью: то собирал металлолом по окрестным деревням, то помогал на стройках. И Соне всё меньше хотелось отвечать на его звонки, даже на простое аудио. Уже не вернуть брата, который чинил ей велик, разогревал обед и надавал по морде пацану из соседнего подъезда, когда тот отобрал у Сони куклу и бросил за забор воинской части. Того брата заменили долговязым гаденьким мужиком без определенных занятий и взглядов на жизнь. – Ну и как там в Москве? Всё за прилавком стоишь? – спросил он веселым тоном. Снова напился? Или просто настроение хорошее? Впрочем, грань между трезвым и пьяным поведением у Валерки давно стерлась, теперь даже с утра он говорил развязно, слегка мяукал, проглатывая части слов. – Вроде того. А твои дела как? Валерка фыркнул: – А из моего окна тлен, разруха, днище дна. – Работу нашел? – спросила Соня, заталкивая вещи в рюкзак. Глянула на часы: время еще было. – Есть кой-чё. Я, короче, думаю через месяц покалымить, тут мужик один хочет с пчелами замутить фишку, мед гнать в Китай оптом. Типа экологически чистый, китайцы это дерьмо хавают только так. Я буду за ульями смотреть, когда он их в поле вывозит. Очередной замок на песке. – Ты где сейчас? – У мамки, где ж еще. Валерка затянулся, шумно выдохнул в трубку. Где-то в стороне галдели дети, и Соня представила, как брат сидит на лавке у подъезда, широко расставив ноги. За его спиной – похожая на коробок пятиэтажка, в которой они с Валеркой выросли, перед ним детская площадка, где они по очереди играли в «Майнкрафт» на телефоне, – Валерка отбирал его у мелкого Ромы, который таскался за ними хвостом. Соне тоже захотелось покурить, и она потянулась к пачке «Шуанси». Вдохнув горький дым, она ощутила, как дрожит – то ли от разговора, то ли от предстоящей вылазки на небоскреб. – Антон всё еще с вами живет? Антон был новым маминым мужем, пародией на умершего отца. Невысокий, с волосами, стянутыми резинкой в жидкий хвостик, с влажным взглядом и зеленоватой кожей, он ходил по лесным озерам, которые знал наперечет, и всегда возвращался с рыбой. Сам же ее потрошил и чистил: мамка не умела, только бросала на сковороду, обжаривая до жесткой корки. «Хорошо идет под пиво», – говорила. – Ну да. А ты с кем? Папика нашла? – Валер, я сто раз повторяла: я здесь учиться, а не папика искать. – Да ну хорош, дура, что ли? В Москве умнее тебя хватает, со всей страны едут. Мужика надо искать, пока не растолстела. – С чего я должна растолстеть, Валер? – Да вы все жирнеете, чё! – По своим бабам не суди, пожалуйста. Валерка хохотнул, приняв ее слова за шутку. Соня не улыбнулась, она злилась, что все кому не лень лезут в ее дела. Занялись бы сперва своими. – Знаешь, я пока в завязке, – мечтательно сказал Валерка. – Свободен, как ветер, и всё такое. Это означало, что его снова кто-то бросил. Может, руки распускал, может, мать помогла, ведь ее Валере не всякая подойдет. Соня поискала шапку и тряпичную маску на лицо, тоже сунула в рюкзак. – Ты калмыку своему предложи медом заняться, пускай деньжат подкинет. Будет сплавлять через границу. – Он не калмык, он – китаец. Наполовину. – А выглядит один в один калмык. Щас многие китайцами прикидываются, телочек так снимают, типа «я китаец, я китаец», а сам из села под Элистой приехал. Сколько ему, лет девятнадцать? Соня пожалела о совместном фото, которое разместила в качестве юзерпика. Теперь начнутся ненужные расспросы. – Нет, он старше тебя. И вообще, он вырос в России, а значит, русский. – Ну да, а я – Димаш Кудайберген, платиновый голос Казахстана, – захохотал Валерка. – Ты скажи ему про мед, я серьезно. Вдруг захочет? Ему процент перепадет. Меньше всего Паша ассоциировался с торговлей медом. Как и Валера, впрочем. Наверно, это было единственное, что их объединяло. – Ладно, мне пора. Маме привет. – Она обижается, что ты ей не набираешь. Боится, что ты у себя в Москве побираешься, без денег сидишь. А вот это уже нечестно, мама могла и сама позвонить, но не звонила. И отвечала через губу, словно не хотела с Соней говорить, критиковала постоянно. Ну и смысл был ей набирать? Но ничего из этого Соня не сказала вслух. – Пока, Валер, – и положила трубку. Когда звонок завершился, в очках возобновилось видео, которое Соня смотрела до звонка Валерки: новый ролик «контрас», заспамивший рунет. Обычно Соня находила их на пиратских сайтах с фильмами. Стоило запустить любой, да хоть «Иронию судьбы», – и поверх всплывали десятки окон с рекламой, порно, а между ними новостная сводка «Контранет» с неизменной маркировкой «скажи нет слежке». «Не надо нам их здесь. – Мужик указывает на трехметровый сетчатый забор, что идет вдоль поля к горизонту. На поле за забором сонно летают квадрокоптеры, распрыскивают пестициды. Через дорогу примостился неказистый дом, обшитый сайдингом. – Всё застраивают, всю Чувашию скупили, на ихнем лопочут, ничего не понятно, только гав, гав, колючку накрутили – не пройдешь. По судам ходили – всё без толку. У нас сейчас китайцам везде зеленый свет. Общежитие на тыщу человек построили, магазин у них там свой, город целый. Ты вот ходил мимо, видел наверняка. С автоматами охрана на воротах. Они в кого стрелять собрались? В нас?» «Вы говорите, что вам не понятна их речь, – говорит интервьюер. Его лица не видно, а голос изменен – слышны металлические нотки. – Вы не думали выучить китайский? Сейчас это международный язык». «Да ты попробуй его выучи, международный язык этот! Пускай учат депутаты с торгашами, те, кто землю продает. А у нас русский поселок, и говорим мы по-русски, чуваши вон, у себя в деревне, на чувашском, а китайский тут куда? Зачем?» «Другие жители с вами не согласны. Они говорят, китайцы им много платят». Мужик морщится, борозды на отекшем, выдубленном лице приходят в движение. «Да то так, – машет он рукой и отступает к крыльцу, шарит рукой под доской, вытаскивает пачку сигарет. – Идиоты». «А бизнес свой хотите сделать? Как у китайцев. Или хозяйство свое, ферму». «Чтоб бизнес делать, деньги нужны. А скот пасти негде, поля все частные…» Раскисшая проселочная дорога, облупленное, когда-то голубое здание, вывеска «Чувашпотребсоюз ПРОДУКТЫ», трещина в стене, над трещиной блок кондиционера. Собаки грызутся, катаются в грязи. За полем трубы, дым. «Ну а что, земля-то не нужна никому. – Бабка опирается на грабли, щурится, солнце бликует на стеклах очков. За приоткрытой калиткой мекает коза, рядом на досках свалены пластиковые тазы: голубые, розовые, будто разделенные по полу. – Сорняки одни, мусор валялся. Сейчас хоть перепахали ее, засеяли чем-то, хоть кто-то порядок навел. Работа появилась. Сын устроился, какие-никакие, а деньги. Пенсии-то нет у меня». «Ваш сосед считает, что китайцев здесь быть не должно, – снова измененный голос. – Разве вы сами, местные, не подняли бы бизнес? Если бы дали деньги, вы смогли бы себя прокормить?» «Так давали уже. Сколько раз давали, до санкций, после санкций, и где он, бизнес тот? Всё рухнуло в тридцать втором. Даже на карточке всё, что было, ушло, все накопления мои. – Бабка машет граблями, отгоняет собаку. – Кш-ш, пшла отсюда! Собак бродячих развелось – на улицу страшно выйти. Хоть бы китайцы те их съели». Водитель в камуфляжной куртке откручивает гайки под капотом старого грузовичка, говорит тихо. «Работа у нас хорошая, и платят хорошо. Не задерживают. Зарплата раньше знаешь какая была? Тыщи полторы юаней дай бог, только огородом и спасались, капуста, морковка. А теперь живем нормально». «Нормально – это как?» Водитель морщит лоб, заскорузлыми черными пальцами отвинчивает гайку до конца, взвешивает в ладони, любовно протирает тряпкой. Из дома за его спиной выглядывает женщина в халате и тут же скрывается, притворив деревянную дверь. «Ну, в том году на Черное море слетали всей семьей. И мы тут не пьем, ты не думай. У меня вот что есть… – Он выпрямляется, указывает на vr-очки на сиденье грузовичка. Смущенно смеется, трет тыльной стороной ладони покрасневший глаз. Рукав куртки задирается, и на запястье виден участок покрасневшей кожи, похожий на ожог. – Вечерами сериалы смотрим, в игры играем. В деревне особо заняться нечем». «А это что у вас? На руке». «Пропуск. Здорово придумали, да? Чтоб не потерять. У китайцев такие же…» Соня выключила арки, глянула на экран видео- звонка – никого – и вышла. Внизу уже ждал битый «лифан» с Русланом за рулем. – Привет, красивая! – он крикнул в открытое окно, бодрый, как никогда. – Готова к представлению?