Чужеземец молча устроился поближе к огню и время от времени подкидывал в него хворост. Лес за пределами желтого круга жил своей ночной жизнью: гулко ухал филин, юркими тенями носились крошечные летучие мыши, все тихо шелестело и перешептывалось мирными лесными шепотками. Временами из темноты доносились невнятные хихикающие голоски, тогда мужчина подбрасывал веток в огонь, и хохотки прекращались. Когда подошло время, Вигмар легонько потряс сестру и ласково погладил по коротким волосам, с сочувствием разглядывая многочисленные ссадины на лице. Девушка сонно потянулась, и, оглядев спящих, тихо спросила: — Почему ты согласился? — Не знаю, — покачал головой Вигмар, — но мне и правда нужно сопровождение, а времени договариваться в городе нет. Возможно, от твоих суеверий и будет толк, — он пожал плечами. Девушка перевела взгляд на лежащую поодаль даллу: — А тут что скажешь? — Что она — не жилец, — Вигмар оглядел миниатюрное, словно истончившееся еще больше, тело, и добавил, — бессмысленно тащить ее дальше. — Думаю, он с тобой не согласится, — Ягори кивнула на спящего лекаря. — Мда… слишком много сложностей с этими твоими суевериями, — недовольно ответил Вигмар. — А у меня странное ощущение, что я этих двоих уже когда-то видела. — Сильно сомневаюсь. — Я, в общем-то, тоже, но перед землетрясением я видела сон. Все очень спутано, там был какой-то праздник и красивая женщина с серебряной брошью, — начала Ягори. — И что? — нетерпеливо перебил ее брат. — А то, что я веду учет, и у нас была только одна брошь, которую сделали орки, и она была продана как раз хозяину этого замка. — Я все равно не понимаю, к чему ты ведешь, — теряя терпение, ответил Вигмар. — Пока ты не пришел в себя, лекарь упоминал о ней, а девушка — явно не из простых: посмотри на лицо, это тебе не крестьянская дочка. Только вот я не пойму, причем тут брошь, и что они забыли за перевалом. — Так это из-за твоего сна мы тащим их с собой? — возмутился Вигмар. — Вигмар, ты как всегда смотришь поверх воды, — покачала головой девушка. — Объясни. — Хоть ты и не веришь в предзнаменования, но перед землетрясением я несколько раз видела странные сны. Теперь я поняла, что там было предупреждение о тролле, и, думаю, еще намек на этих двоих. Посуди сам, они появились там, где их никак не могло быть, и мало того, что спасли нам жизнь, так еще каким-то невероятным образом у нас, в некотором роде, общие интересы. А девушка появилась именно тогда, когда была нужна. Слишком много совпадений для случайности. Да еще эта брошь… — Ты сгущаешь краски, — неохотно ответил Вигмар. — Возможно, но у меня чувство, что лучше нам пока не отказываться от их помощи. Или ты хочешь пойти один? — Хотелось бы, но не в этот раз. Без пропавших товаров будет сложно, и мне нужна милая куколка, чтобы отвлекать этих богатых индюков. — Ну… — девушка с сомнением глянула на угловатое лицо северянки и неуверенно произнесла, — с куколкой это ты погорячился. Как бы она тебе железку под ребро не воткнула, если будешь ее так называть. — Не говори ерунды, — улыбнулся Вигмар, — хотя милой ее уж точно не назовешь. — А еще, мне не дает покоя лекарь, — сменила тему Ягори, — когда он говорит, или двигается, или даже когда осматривает эту даллу, будь она неладна, я как будто все наперед знаю — что он сделает, как повернется, даже выражение лица, словно все это уже когда-то видела. — Ягори, ты слишком много думаешь об этом, — отмахнулся Вигмар. — Ладно, я спать, — он с удовольствием потянулся и улегся на мягкой земле. — Держи огонь поярче. Девушка села, скрестив ноги, и замерла, отрешенно глядя в огонь. Когда поднялся скудный серпик луны, она осторожно потрясла за плечо Тамаша и, напомнив следить за огнем, улеглась рядом с братом. Тамаш устроился поудобнее и задумался, вслушиваясь в тревожные ночные шорохи. Несколько раз ему показалось, что по границе освещенного круга мелькали неясные серые очертания, но стоило повернуть голову, как тени рассеивались. После сытного ужина лекаря начала мучить жажда, но снова пойти к ручью он не решился и занялся проверкой своей сумки, чудом уцелевшей после побега и пожара. Примерно через час, когда звезды начали бледнеть, предвещая скорый рассвет, лекарь разбудил Эстер и, напомнив, в свою очередь, о костре, устроился спать. Непонятные хохотки и загадочные тени куда-то пропали, и Тамаш с удовольствием погрузился в спокойный сон. Эстер, неудержимо зевая, отрешенно уставилась в огонь. Глаза слипались, а голова то и дело падала на грудь, но, не желая снова упасть в грязь лицом, она упрямо выдергивала себя из накатывающей дремоты, сосредоточившись на том, чтобы не дать глазам закрыться. Пламя в костре беспокойно лизало толстый кривой сук и перекатывалось теплыми желто-оранжевыми сполохами, угли вторили ему серо-бордовым мерцанием, и этот размеренный, живой хоровод потихоньку стягивал Эстер в сон. В какой-то момент усталость взяла верх, и, не закрывая глаз, она сплыла в полудрему. Девушка словно со стороны увидела подернутых пеленой попутчиков, выцветших и тусклых. Где-то на границе восприятия заметила темное мерцание, исходившее от Тамаша, и тонкий светлый ореол, исходящий от ее собственных ладоней. Время растянулось тягучей медленной каплей и почти остановилось, беспокойное пламя затихло и поблекло вместе с остальными. Эстер, скатываясь глубже в сон, замечала все больше деталей: чужестранка тоже едва заметно светилась, а ее брат, как и Тамаш, переливался Тьмой, но в разы меньше, чем лекарь. Между лекарем и лошадью протянулась невесомая, дрожащая пуповина, и лошадь тоже пульсировала слабым темным сиянием. Далла же была пуста, от нее не исходило ни света, ни тьмы, лишь где-то в глубине едва теплилась крохотная искра, и, если отвести взгляд, казалось, что от этой искры тянется невидимая паутинка, уходя обратно в сторону гор. Эстер вздрогнула, осознав, что окончательно улетает в сон, и видение пропало. Она потерла глаза, и подкинула веток в огонь. Все снова было обычным. Вскоре проснулся иноземец. Солнце только начало выползать из-за горизонта, а он уже деловито поднимал остальных и, затоптав костер, без завтрака засобирался в путь. Лишь один раз остановившись на короткий перекус, вскоре они вышли на укромную лесную полянку с небольшим бревенчатым домиком под дерновой крышей. Чужеземец пошарил рукой между бревен, вытащил увесистый ключ, отпер дверь. Внутри оказалось сухо и даже уютно. Массивные, гладко оструганые бревна были плотно подогнаны и проконопачены паклей; пространство между потолочными балками закрывали широкие неструганые доски, между которыми проглядывали светлые берестяные полоски; сероватый дощатый пол был устлан соломой. Окон не было. Чужеземец зажег сальную свечу и, плюхнув сумку на пол, прошел за плетеную ширму, разделявшую комнату пополам. — Вы двое, подойдите сюда. Тамаш с Эстер переглянулись и прошли за ним. Во второй комнате было что-то вроде спальни с узкой кроватью вдоль стены, большим рассохшимся платяным шкафом и маленькой жестяной ванной. Иноземец указал на пару ведер: — За домом есть ручей, у нас мало времени. А ты, — он кивнул Эстер, — подбери себе платье, — и указал на шкаф. — Молодой человек, — возразил Тамаш, не двинувшись с места, — вы выполняете свою часть уговора, мы — свою. Бегать по вашим приказаниям здесь никто не будет. — Ты хочешь, чтобы она так пошла в замок? — чужеземец выразительно указал на Эстер, заставив ту покраснеть. Тамаш не нашелся, что ответить, и мужчина недовольно добавил: — Поторопитесь. Лекарь с девушкой взяли ведра и поспешили к ручью. Довольно быстро бадейка наполнилась, и чужеземец, все это время раздраженно копавшийся в шкафу, подхватил ворох темной одежды и кусок мыла и направился за дом. Тамаш смущенно прокашлялся и тоже поспешил выйти из комнаты, а Эстер, оставшись одна, первым делом приоткрыла покосившуюся дверцу и заглянула в шкаф. Не веря своим глазам, девушка удивленно разглядывала аккуратно развешанные комплекты парадных платьев, чужеродно контрастирующие с простым убранством комнаты. Правую половину занимали плотные богатые наряды сдержанных тонов, мужские перчатки, сапоги и головные уборы. Слева пестрели яркими узорами и затейливой отделкой пышные дамские туалеты, ленты и украшения для волос. На дверцах ровными рядами висели шелковые платки, а внизу стояли несколько пар элегантных туфель разных фасонов. Эстер, затаив дыхание, осматривала великолепные ткани, не решаясь потрогать руками. Затем быстро разделась и залезла в холодную воду. Она старательно терла, мылила, пенила и скребла свои загрубевшие руки, вымыла сажу из волос и с удовольствием отмыла вездесущую дорожную пыль, но все никак могла удовлетвориться результатом: каждый раз натыкаясь взглядом на манящее содержимое шкафа, ей казалось, что она недостаточно хороша, и что дорогие ткани непременно запачкаются, стоит ей только прикоснуться. Когда, наконец, руки ее покраснели, а ногти засияли белизной, она ополоснулась чистой водой и вылезла, оглядываясь в поисках полотенца. Не найдя ничего подходящего, Эстер завернулась в простыню и снова поспешила к шкафу. Еще раз осмотрев содержимое, она расчесала волосы и нанесла ароматическое масло из крошечного высокого флакончика. Быстро пробежала пальцами по шелестящим тканям и уверенно выбрала ярко-синюю с серебром парчу, но приложив платье, со вздохом повесила обратно: роскошный лиф заканчивался слишком рано, оставляя на всеобщее обозрение бόльшую часть декольте, а юбка на целую ладонь не доходила до щиколоток. Эстер проворно осмотрела остальные платья, и сникла: каждое было великолепно, но у всех было кое-что общее — маленький размер и прекрасные, узкие, расшитые корсеты, которые, вне всяких сомнений, украсили бы любое декольте, но абсолютно не подходили для великосветского приема напыщенной северной знати. Эстер снова перебрала туалеты, надеясь рассмотреть что-то новое, но нет, ни одно из этих прекрасных платьев не подходило ей ни по росту, ни по фасону. — Интересные у него предпочтения… — пробормотала девушка. Она постояла некоторое время перед распахнутыми дверцами, пытаясь сообразить, как выйти положения, а затем снова решительно вынула синее платье и приложила плотный корсет, что-то прикидывая в уме. Яркий лиф, украшенный серебристым цветочным шитьем, легко обхватил тонкую талию, заставив невольно выпрямить спину. Линия декольте красиво переходила в тугую шнуровку на спине, оставляя плечи и руки открытыми. Эстер выгнула шею, разглядывая свою ключицу, и, скривившись, отложила корсет. Постояв в раздумьях, она уверенно запустила руку в стопку мужских нарядов и выудила белоснежную, шелковую блузу с пышными рукавами и кружевными манжетами. Скинув мокрую простыню, она поспешно натянула блузу и придирчиво осмотрела ключицы, с сожалением отметив темный силуэт, просвечивающий сквозь тонкую ткань. С досадой пожевав губы, она сдернула с дверцы легкий голубой платок и повязала вокруг шеи, уложив бант на плечо. Затем надела платье и, как смогла, затянула корсет поверх блузы. В это время хлопнула входная дверь, и из соседней комнаты послышался недовольный голос чужестранца: — Ты готова? — Почти, — ответила Эстер, торопливо подкалывая волосы нашедшимися в том же шкафу шпильками. — Женщины… — пробормотал чужестранец, — выходи, как оденешься, — и входная дверь снова хлопнула. Эстер наскоро уложила волосы и поправила юбки, с облегчением обнаружив сзади небольшой шлейф, который хоть немного исправил короткий подол, но затем в растерянности остановилась перед крошечными дамскими туфлями, выставленными на нижней полке шкафа. Она с сомнением поглядела на свою узкую длинную ступню, затем снова осмотрела туфли и со вздохом натянула стоящие рядом мужские сапоги, переложив за голенище свой стилет. Еще раз огладив юбки и топнув пару раз для уверенности, она прихватила тонкие перчатки и поспешила на улицу. После полутемной комнаты дневной свет показался слишком ярким, и Эстер остановилась, щурясь от солнца и часто моргая, а когда глаза немного привыкли, то перед ней предстали удивленные лица мужчин: Тамаш даже приоткрыл рот, а иноземец, приосанившись, откровенно разглядывал. Эстер неуверенно поправила прическу и вопросительно посмотрела на лекаря. Тот восхищенно кивнул и оглянулся на чужеземца, ожидая дальнейших действий. А чужеземец стоял рядом, неожиданно светский без привычного доспеха. Он оглядел Эстер и подошел ближе, придирчиво рассматривая странный костюм. Заметив выглядывающие из-под юбок сапоги, он удивленно вскинул брови, но Эстер задиристо вздернула подбородок и с вызовом встретила насмешливый взгляд. Продолжая игру, мужчина сделал еще шаг и оказался почти вплотную. Эстер ахнула и попыталась отступить, но уперлась лопатками в дверной косяк, а чужеземец, наслаждаясь замешательством, нарочито медленно протянул руку и сорвал с крыши яркую, розово-голубую веточку медуницы и ловким движением вставил в светлые волосы девушки. — Ты меня удивила, ван-йу. Но так даже интереснее: карнавал — праздник парадоксов. Он повернулся к Тамашу и отрывисто приказал: — Освободи лошадь, она поедет верхом. Эстер скривилась, вспомнив мучительную ночную гонку, и мысленно пожалела свой хребет. Тамаш тем временем занес даллу в дом и уложил на широкую лавку у двери. Вернувшись к лошади, он попытался отчистить ее от застывшей речной грязи и сажи, но чужеземец только раздраженно бросил: — Нет времени. Он стремительно зашел в дом и появился через пару мгновений с тонким шерстяным одеялом, которым накрыл кобылу. Крепко подхватил ойкнувшую Эстер и усадил девушку верхом на женский манер, оставив обе ноги по одну сторону крупа. Оглядевшись в поисках упряжи, он вопросительно посмотрел на Тамаша: — Как с ней управляться? Но Тамаш лишь развел руками: — Она не будет тебя слушаться. Это… — Я знаю, что не будет, — раздраженно прервал его чужеземец, — это же не мул, а чистокровная степная кобыла. Но ты явно ей не хозяин, так что объясни, как заставить ее пойти. — Она не пойдет за тобой, но я могу отвести, — настаивал Тамаш. — Исключено. Вас и так здесь быть не должно. Или уговоришь кобылу, или сделка отменяется, — отрезал чужеземец. Тамаш поджал губы, но спорить не решился. Он подошел к лошади, мягко откинул спутанную, соломенную челку и погладил по лохматому светлому лбу. Лошадка прянула ушами и ласково ткнулась мордой в грудь лекарю, а он дружески почесал ее макушку и сжал ладонями массивную голову, заставив замереть на несколько мгновений. Чужеземец с недоумением наблюдал за этими действиями, но ничего не сказал. Тамаш отпустил кобылу и, потирая висок, ободряюще прошептал Эстер: — Будь осторожна, пожалуйста. — Конечно, — рассеяно ответила Эстер, выдергивая соринки из светлой гривы кобылы. — Ты очень красивая. Эстер смущенно покраснела, но не успела ответить, потому что в этот момент чужеземец потянул лошадь за только что закинутую упряжку, которую он успел скрутить из подвернувшегося куска веревки, и повел их по едва заметной тропинке. Он осторожно обходил торчащие ветки кустарников и густые заросли травы, стараясь беречь дорогую ткань наряда, а Эстер с любопытством разглядывала своего спутника: высокий и статный, в темном богатом сюртуке и узких штанах, он легко сошел бы за одного из представителей знати, если бы не пружинистая походка и резкие, уверенные движения, которые выдавали в нем человека, привычного скорее к работе с железом, чем к дипломатии. Эстер, немного посомневавшись, все-таки спросила: — Почему ты не разрешил моему другу отвести лошадь? — Потому что, чем меньше народу здесь ходит, тем лучше, ван-йу, — не оборачиваясь, ответил чужеземец. — Не называй меня так, я не понимаю, — раздраженно ответила Эстер.