— Я бы так не сказал, — легкомысленно отмахнулся Мойр. Но тут послышался чей-то другой решительный голос: — Что ж никак не поймаете Цветочного Убийцу, а, начальник? — Не теряем надежды поймать, дружище, — добродушно ответил Мойр. И отошел с озабоченным видом — ведь он как-никак на службе. И принялся искать девушку из цветочного магазина. На пристани полно темных уголков. Он медленно двигался вперед, посвечивал фонариком под платформами, за выгруженными тюками, в щели между строениями и горами какого-то груза. И даже направил луч на темную поверхность воды, где его поджидали неприятные, но не имеющие отношения к делу открытия. Тем временем суета и шум на борту «Мыса Фаруэлл» понемногу стихли. Мойр услышал, как подняли передний трап, поднял голову и увидел отсыревшего и безвольно обвисшего в тумане Синего Питера[2]. Докеры, завершившие погрузку, прошли через ангар, и постепенно голоса их стихли. Констебль вернулся в проход. В самом дальнем его конце все еще стояло такси. По дороге на пристань они с водителем шли очень быстро, теперь же Мойр передвигался со скоростью улитки и светил фонариком. Он знал, что поверхности строений, затянутые темнотой и туманом, выглядят сплошными стенами, но на самом деле между этими сооружениями имелись проходы, пусть и узенькие. В одном месте от главного прохода открывался еле заметный сейчас проулок, и там царила чернильная тьма. Было без одной минуты двенадцать, и «Мыс Фаруэлл», готовясь к отплытию, издал протяжный и хриплый гудок, больше напоминающий отрыжку какого-то великана. Мойр даже вздрогнул от неожиданности. Гудок, видимо, спугнул и крысу — она вылетела из какой-то щели и пробежала прямо по его сапогам. Он чертыхнулся, отшатнулся в сторону. Луч фонарика заплясал и вдруг вырвал на миг из черноты проулка туфлю на высоком каблуке и часть ноги. Мойр направил свет туда. Луч медленно прополз по ноге, высветил красноватую полоску в дырке на нейлоновом чулке. Он двигался все дальше и наконец остановился на россыпи искусственных жемчужин и ворохе свежих цветов на груди мертвой девушки. Глава 2 Посадка I Тем же вечером, в семь часов от лондонского вокзала «Юстон» в сторону доков «Ройял-Альберт» отошел омнибус. В его салоне находилось десять пассажиров, семеро из которых должны были сесть на корабль «Мыс Фаруэлл», который ровно в полночь отплывал в Южную Африку. Из троицы остальных двое были провожатыми, а третий — судовым врачом. Этот молодой человек сидел отдельно от всех и не отрывал глаз от страниц какого-то весьма внушительного на вид фолианта. Пассажиры корабля, что характерно для всех путешественников, исподволь разглядывали друг друга. Те, которых провожали друзья, переговаривались полушепотом, строили догадки на тему того, что представляют собой остальные. — Бог ты мой! — воскликнула миссис Диллингтон-Блик. — Нет, правда? Быть того не может! Ее подруга состроила гримаску, еле заметным кивком указала на судового врача и выразительно приподняла брови. — А он очень даже ничего, верно? — прошептала она. — Ты заметила? Миссис Диллингтон-Блик пожала плечами под пышной накидкой из серебристой лисицы, затем слегка повернула голову и окинула доктора притворно рассеянным взглядом. — Как-то не разглядела, — призналась она и добавила: — Довольно мил, ты говоришь? Но остальные! Боже ты мой! Представляю. Лучше не думать! И однако же… — Они офицеры, — робко намекнула подруга. — Господи! Глаза их встретились, и обе дамы снова тихонько рассмеялись. Мистер и миссис Кадди, сидевшие впереди, слышали этот смех. Супруги улавливали запах дорогих духов миссис Диллингтон-Блик. Слегка повернув головы, они даже могли разглядеть ее отражение в оконной раме — вся эта картинка походила на фотомонтаж, плывущий на фоне уличных фонарей и темнеющих фасадов зданий. Они видели призрачное отражение ее зубов, перьев на шляпе, сережек, мехов и букета орхидей на внушительном бюсте. Миссис Кадди, одетая в темно-синее пальтишко, так и окаменела, а ее муж улыбнулся краешками губ. И они тоже обменялись взглядами, предвкушая, сколько нелицеприятных вещей наговорят друг другу об этой дамочке, когда останутся вдвоем в своей каюте. Перед супругами Кадди в полном одиночестве сидела мисс Кэтрин Эббот, аккуратная и собранная. Она была опытной путешественницей и знала, что первое впечатление о попутчиках обычно бывает неверным. Ей нравился низкий бархатистый смех миссис Диллингтон-Блик, и она ломала голову над тем, где слышала акцент, с которым говорили Кадди. Но больше всего в данный момент она была озабочена своим собственным комфортом; ей не нравилось, когда ее беспокоят, а потому она выбрала место в самой середине салона — чтобы люди поминутно не шастали мимо нее и не раздражали сквозняки, когда будет открываться дверь. Она перебирала в памяти содержимое двух своих безупречно упакованных дорожных сумок. Мисс Эббот любила ездить налегке и ненавидела всю эту сумятицу и неразбериху, которые возникают, когда путешествуешь с большим багажом. За одним небольшим исключением она всегда брала в дорогу лишь самое необходимое. И вот теперь как раз размышляла об этом исключении — о фотографии в кожаном портмоне. В глазах защипало, и она тотчас возненавидела себя за это. «Выброшу за борт, как только отплывем, — подумала она. — Будет ей поделом». Мужчина, сидевший впереди нее, перевернул газетную страницу, и мисс Эббот сквозь слезы прочитала заголовок, набранный крупными буквами: «Убийца устилает свой путь жертвами и цветами. Он до сих пор не пойман». Мисс Эббот была дальнозорка и, слегка подавшись назад, смогла прочесть параграф под этим заголовком. «Личность убийцы, своего рода сексуального маньяка, который поет, когда убивает, а потом оставляет у тел жертв цветы, до сих пор не установлена. Сыщики опросили сотни свидетелей, но не смогли получить ни одной зацепки. Здесь (слева) публикуется новый пикантный снимок Берилл Коэн, которую нашли задушенной пятнадцатого января. А справа — студийный фотопортрет Маргерит Слэттерс, второй жертвы убийцы. Это преступление по своей жестокости сравнимо разве что с кровавыми деяниями Джека-Потрошителя. Суперинтендант Аллейн (см. сноску) отказывается делать какие-либо заявления, но говорит, что полиции крайне необходима любая информация о местонахождении Берилл в последние часы ее жизни (см. стр. 6, 2-ю колонку)». Мисс Эббот ждала, когда владелец газеты перевернет страницу, но он все медлил. Она жадно всматривалась в увеличенный снимок Беррил Коэн и на указанную в тексте сноску. На нее мрачно взирало сильно искаженное при перепечатке фото суперинтенданта Аллейна. Тут вдруг владелец газеты заерзал на сиденье. А потом резко обернулся, заставив мисс Эббот отпрянуть и рассеянно уставиться на багажную полку, где она тут же углядела его чемодан с болтающейся биркой: «Ф. Мэрримен, пассажир, пароход „Мыс Фаруэлл“». У нее возникло малоприятное ощущение, что мистер Мэрримен понял: она заглядывала ему через плечо и читала газету. И тут она не ошиблась. Мистер Филипп Мэрримен в свои пятьдесят был закоренелым холостяком. Он работал учителем, преподавал английский в одной из наименее привилегированных маленьких средних школ. Внешность его была обманчива, хотя и совпадала с общепринятым мнением о том, как должен выглядеть типичный школьный учитель. Он имел привычку глядеть поверх очков на своих подопечных и ерошить волосы при виде столь удручающе знакомой картины. Стороннему наблюдателю мистер Мэрримен мог показаться эдаким ботаником, осколком прошлого. Но никто никогда бы не догадался, что в душе этого человека порой бушуют бурные страсти. Он обожал читать о преступлениях, причем не только детективные романы, но и документальные материалы. Покупал «Геральд Трибьюн» и не упускал случая прочесть материалы о Цветочном Убийце — так газетчики называли преступника, личность которого никак не удавалось установить. Мистер Мэрримен осуждал журналистов и придерживался самого низкого мнения о методах работы полиции, однако сама эта история его очень заворожила. Он читал статью неспешно и методично, морщился при виде стилистических погрешностей и был крайне недоволен подглядыванием мисс Эббот. «Мерзкая мошенница! — такое прозвище тут же придумал мистер Мэрримен для этой девушки. — Чума на твой дом! Во имя Всевышнего, ну неужели так трудно было купить себе собственную газету?» И вот он открыл «Геральд Трибьюн» на странице 6, предварительно надежно укрыв от любопытных глаз мисс Эббот, по возможности быстро прочел две колонки, затем сложил газету, встал и с поклоном протянул ей. — Мадам, — сказал мистер Мэрримен, — возьмите, пожалуйста. Ибо, несомненно, вы, как и я, предпочитаете именно этот вид литературы. Лицо мисс Эббот залилось густой краской. И она отозвалась глухо: — Благодарю вас. Но вечерние газеты меня не интересуют. — Возможно, вы уже прочли этот номер? — Нет, — громче ответила мисс Эббот. — Не читала, даже более того — не имею ни малейшего желания. Так что еще раз спасибо. Отец Чарльз Джордан, брезгливо морщась, пробормотал на ухо своему спутнику, тоже священнику: — Семена раздора! Вот они, семена раздора! — Священнослужители занимали места напротив, и этот инцидент не укрылся от их внимания. — От души надеюсь, — проговорил его собрат по вере, — что вы найдете там кого-то близкого вам по духу. — По моему опыту, таковые всегда находились. — Да, вы у нас путешественник опытный, — удрученно вздохнул его собеседник. — Вам очень хотелось занять это место, отец? Вы уж не обижайтесь, просто любопытно. — Нет, нет, какие тут могут быть обиды. К тому же в Дурбане ответственность у меня небольшая. Отец настоятель, как всегда, сделал очень мудрый выбор. — А вы, надеюсь, рады, что едете? Отец Джордан замялся на секунду-другую, затем ответил: — О да, да, конечно. Я рад, что еду. — Думаю, там будет интересно. Эта община в Африке… И далее они принялись обсуждать тонкости англо-католической службы. Миссис Кадди, невольно подслушавшая их, поморщилась. От этой парочки так и несло католицизмом. Только одна из пассажирок, ехавших в автобусе, не обращала ни малейшего внимания на своих спутников. Она сидела на переднем сиденье, глубоко засунув руки в карманы пальто из верблюжьей шерсти. На голове у нее красовалась черная шапочка-феска, шея искусно обмотана черным шарфом, талию стягивал широкий черный пояс. Пассажирка была так хороша собой, что ее красоту не смогли испортить даже недавно пролитые слезы. Теперь она не плакала. Сидела, уткнувшись подбородком в шарф, и хмуро смотрела в спину водителю. Звали ее Джемайма Кармишель. Ей было двадцать три года, и она страдала от неразделенной любви. Автобус поднялся на Лудгейт-Хилл[3]. Судовой врач Тимоти Мэйкпис оторвался от своего фолианта и всем телом подался вперед в надежде бросить последний прощальный взгляд на собор Святого Павла. Тот величественно возвышался на фоне ночного неба. И Тимоти при виде него испытал ощущение, которое сам бы приписал — и наверняка правильно — к повреждению нервного узла. Однако обыватели почему-то предпочитали называть это замиранием сердца. Должно быть, подумал он, это оттого, что он покидает Лондон. Но затем он вдруг обнаружил, что смотрит не на купол собора святого Петра, а прямо в глаза девушки на переднем сиденье. В этот момент она тоже повернулась и взглянула из окошка автобуса вверх. Отец Джордан между тем спрашивал: — Читали вы когда-нибудь эту довольно занимательную вещичку Г. К. Честертона «Шар и крест»? Джемайма приняла безразличный вид и снова уставилась в спину водителю. Доктор Мэйкпис нехотя вернулся к фолианту. Его наполняло чувство безмерного удивления. II Примерно в то же время, когда автобус проезжал мимо собора Святого Петра, от шикарного дома в фешенебельном районе Мэйфэр отъехал не менее шикарный спортивный автомобиль. В нем ехали Обин Дейл, его дражайшая подруга (владелица машины, сидевшая за рулем в норковом манто) и два их лучших друга, разместившихся на заднем сиденье. Все они только что насладились дорогим прощальным обедом и направлялись теперь в доки. — Главное, дорогой, — заметила подруга, — чтобы в каюте не переводились запасы крепкого яблочного сидра. Напьюсь, и тогда это испытание будет перенести куда легче! — Ну, дорогая, — нежно отозвался мистер Дейл, — ты непременно напьешься в стельку! Обещаю! Я уже обо всем позаботился. Она сердечно поблагодарила его, и вскоре автомобиль резко свернул на набережную, подрезав такси, водитель которого разразился цветистыми проклятиями. Его пассажир, мистер Дональд Макангус высунулся из окна. Он тоже должен был отплыть на «Мысе Фаруэлл». Примерно через два с половиной часа от цветочного магазина «Зеленый палец», что находился в Найтсбридж в Ист-Энде, тоже отъехало такси. Его пассажиркой была светловолосая девушка с большой плоской коробкой. В коробке лежал букет, накрытый целлофаном, стебли обвязаны шелковой желтой лентой с бантом, тут же прилагалась и карточка с адресатом: «Миссис Диллингтон-Блик». Такси свернуло к востоку. И оно тоже направлялось в доки «Ройял-Альберт». III