— Но мой дорогой, не думаешь же ты, что девица на мелких рольках в «Бонавентура» откажется от приглашения на мой день рождения? — Она вовсе не на мелких ролях, — возразил Ричард. — Сейчас там репетируют «Пигмалиона», и она играет Элизу. — Бедняжка. Он открыл было рот, но тотчас закрыл. — Есть что-то бесконечно гнетущее во всех этих клубах и любительских театрах. Сплошные джинсы, растрепанные бороды и жалкая закусочная, это обязательно. Ричард промолчал, и Мэри заметила ласково: — Ну, ничего. Мы не должны смущать их, показывать свое превосходство. Скажу Морису и Чарльзу, чтобы были к ним добры и внимательны. А теперь, милый, самое время познакомиться с твоей великой пьесой. — Я хотел там кое-что переделать, — торопливо вставил Ричард. — Не лучше ли отложить… — О, милый! Ты просто само очарование, когда волнуешься. Я быстренько прочту ее, а потом отнесу к тебе в кабинет. Ну, с Богом! — Мэри… Мэри, спасибо тебе. Она чмокнула его в щеку и почти бегом бросилась вверх по лестнице, спеша прочитать пьесу и позвонить Пинки и Берти. Она скажет им, что сама мысль о том, что мелкое облачко раздора может бросить тень на ее праздник, кажется ей просто невыносимой, а затем напомнит, что ждет их к шести тридцати. Пусть знают, как она благородна и незлопамятна. «В любом случае, — подумала Мэри, — оба они сейчас как на иголках, потому как если я пойду к руководству и настою на своем…» Уверенная, что все пройдет просто отлично, она шагнула к себе в комнату. К сожалению, ни Берти, ни Пинки дома не оказалось, но она оставила им сообщения. Сейчас ровно час дня. До ленча примерно полчаса, так что можно немного расслабиться и бегло просмотреть пьесу Ричарда. Все складывается как нельзя лучше. — Ну а теперь лапки вверх, — сказала Мэри себе на сценическом жаргоне, и так и поступила — упала в шезлонг, стоявший под окном. И в очередной раз отметила, что на азалии напала какая-то гадость и не мешало бы опрыскать их из баллончика с надписью «Распылитель для насекомых и садовых вредителей». И только потом, уже окончательно расслабившись она взялась за пьесу. «Земледелие на небесах». Не слишком удачное название, подумала Мэри. Может, цитата откуда-то? А диалоги совсем не в стиле Дики, навевают ассоциации с Слоун-сквер[51]. Такого рода диалоги строятся из вполне понятных фраз, но вместе взятые напоминают заумную трескотню из «Гун шоу»[52]. Может, они еще и в рифму?.. Затем Мэри принялась читать описание главной героини пьесы. «Входит Мими. Ей от девятнадцати до двадцати девяти. Ее отличает особая изысканная красота. Неброская, но полная соблазна. Она — воплощение девственности и одновременно опасности». — Однако… — пробормотала мисс Беллами. — «Из-за угла камина выходит Ходж. Одобрительно присвистывает при виде девушки. Делает недвусмысленные жесты с кошечьей грацией». Почему эта строка вызывает у нее какие-то смутные опасения? Она стала переворачивать страницы. Да, роль действительно большая. «Мими: Если б сейчас был апрель, тогда… Или же я, проснувшись так рано, неправильно восприняла указания?» «Черт», — подумала мисс Белами. Но затем прочла вслух еще несколько реплик и решила, что в них что-то есть. Продолжая перелистывать страницы, она вдруг поняла, что пьеса нравится ей все больше и Дики написал для нее большую и интересную роль. Совсем не похожую на все ее остальные роли. В таком виде, это, конечно, никуда не годится, но сразу видно: намерения у него были самые лучшие. Рукопись выскользнула из рук, упала на грудь. Скандалы и нервотрепка всегда страшно выматывали ее. Перед погружением в дремоту ее вдруг точно током пронзила одна мысль, и Мэри встрепенулась всем телом. Она подумала о Пинки. Глупо было бы предположить, что этот секундный дискомфорт был вызван приливом ненависти, а не какой-либо иной чисто физической причиной. В любом случае мисс Беллами погрузилась в беспокойный сон. Вошла Флоренс. В руках у нее был флакон духов под названием «Врасплох». Она на цыпочках пересекла комнату, поставила духи на туалетный столик и какое-то время смотрела на спящую мисс Беллами. За шезлонгом на подоконнике стояли горшки с тюльпанами и азалиями в бутонах, между ними примостилась жестянка с ядом для вредителей. Чтобы достать ее, Флоренс пришлось перегнуться через свою госпожу. Она сделала это крайне осторожно, но мисс Беллами в этот момент шевельнулась. Флоренс отпрянула и тихо, на цыпочках, вышла из комнаты. На лестничной площадке стояла престарелая Нинн. Стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на Флоренс. — Спит, — сказала та и кивком указала на дверь. — Легла баиньки. — Ну, как всегда после скандала, — заметила Нинн. А потом добавила деревянным голосом: — Погубит она этого мальчишку. — Она сама себя погубит, — проговорила Флоренс, — если не будет следить за каждым своим шагом. II После ухода мисс Беллами огорченная Аннелида обернулась к дядюшке. Октавиус мурлыкал под нос какую-то елизаветинскую мелодию и разглядывал себя в якобинском зеркале, висевшем над письменным столом. — Очаровательно, — выпалил он. — Просто волшебно! Клянусь тебе, Нелл, за последние лет двадцать я вдруг удостоился внимания хорошенькой женщины. И она была так любезна и настроена весьма игриво, точно тебе говорю. И всё это… произошло так внезапно, так трогательно и импульсивно! Нам предстоит расширить свои горизонты, любовь моя. — Но дядя! — в отчаянии воскликнула Аннелида. — Ты даже не представляешь, какую заварил кашу! — Кашу? — Октавиус удивленно посмотрел на нее, и руки у нее опустились. — О чем это ты? Я принял приглашение, столь любезно представленное нам очаровательной женщиной. Причем тут какая-то каша, скажи на милость? — Аннелида не ответила, и он продолжил: — Нет, тут, конечно, следует решить несколько проблем. К примеру, я понятия не имею, в каких нарядах сегодня принято выходить в свет на коктейльные вечеринки. В мое время я надел бы… — Наряды тут не причем. — Разве? В любом случае надеюсь, ты просветишь меня на эту тему. — Я уже сказала Ричарду, что не смогу прийти. — Глупости, дорогая, — заметил Октавиус. — Ну, разумеется, мы пойдем. Что тебя беспокоит? Не понимаю. — Трудно объяснить, дядюшка. Дело в том… Ну, отчасти в том, что я в театральном мире занимаю нижнюю ступеньку. Что я в нем всего лишь жалкая пылинка под колесами сверкающей колесницы мисс Б. Я все равно что капрал, случайно оказавшийся на празднике высших офицерских чинов. — А вот это, — покраснев от возмущения, сказал Октавиус, — фальшивая, на мой взгляд, притянутая за уши аналогия. Ты уж прости, Нелли, за эти слова. И еще, дорогая, когда хочешь процитировать что-то, лучше брать из надежных источников. В дни моей молодости настоящим бичом светских салонов была индийская любовная лирика. — Извини. — Было бы крайне неприлично отказаться от столь любезного приглашения, — не унимался Октавиус, все больше походя при этом на избалованного непослушного ребенка. — И я хочу его принять. Да что с тобой такое, Аннелида? — Дело в том, — уже в полном отчаянии выпалила девушка, — что я не совсем понимаю, как следует держать себя с Ричардом Дейкерсом. Октавиус смотрел на нее с таким видом, словно до него только что дошло. — Стало быть, — угрюмо произнес он, — этот Дейкерс пытается за тобой приударить. Просто удивительно, как я не замечал прежде. И он тебе совершенно не нравится, так? Тут, к его разочарованию, Аннелида едва не расплакалась. — Нет! — воскликнула она. — Нет! Ничего подобного… правда. То есть я хотела сказать, хотела сказать, что я не понимаю… — Она беспомощно смотрела на Октавиуса. А дядя, как она чувствовала, находился на грани нервного срыва, что случалось с ним крайне редко. Мисс Беллами уязвила его самолюбие. Как он крутился и пыжился перед ней, распустил перья! Аннелида очень любила дядю, и ей стало его жалко. — Не обращай внимания, — сказала она. — Тут и говорить-то не о чем. И прости, дорогой, если я испортила тебе настроение. Теперь не захочешь идти на эту чудесную вечеринку. — Да, я расстроен, — сердито отозвался Октавиус. — Но на вечеринку пойду. — И иди. Я повяжу тебе галстук, будешь у меня настоящим красавцем. — Вот что, дорогая, — заметил Октавиус, — это ты будешь у меня настоящей красавицей. Это же радость для меня — вывести тебя в свет. Я буду тобой страшно гордиться. — О, черт! — воскликнула Аннелида. Бросилась к дяде, крепко обняла его. Он смутился и несколько раз легонько похлопал ее по спине. Тут дверь в магазин отворилась. — А вот и он, — прошептал Октавиус, глядя поверх ее головы. — Дейкерс пришел. Попав с солнечного света в темноту лавки, Ричард, щурясь, различил смутные очертания двух фигур, и ему показалось, что Аннелида просто повисла на шее Октавиуса. Он выждал несколько секунд, она отошла от дядюшки, напоследок поправив платок в его жилетном кармашке. Ричард старался не смотреть на Аннелиду. — Я пришел, — заявил он, — прежде всего извиниться перед вами. — Не стоит извинений. Это я вела себя глупо. — И еще сказать, что я очень рад. Мэри говорила, вы согласились принять приглашение на вечеринку. — О, она была так любезна. Просто околдовала дядю. — Мы с вами люди воспитанные, не так ли? Вежливо сейчас говорим. — Уж куда лучше, чем ссориться из-за пустяков. — Так я могу за вами зайти? — Нет необходимости. Нет, правда. Вы будете заняты приготовлениями к празднику. А дядя будет просто счастлив сопроводить меня. Он сам так сказал. — Да, конечно. — Теперь Ричард смотрел прямо ей в глаза. — А вы плакали, — тихо заметил он. — И еще испачкались, прямо как маленькая девочка. У вас на щеке серое пятно. — Ничего страшного. Сейчас же пойду и приеду себя в порядок. — Помощь нужна? — Нет. — Сколько вам лет, Аннелида? — Девятнадцать. А почему вы спрашиваете? — Мне двадцать восемь. — Прекрасно сохранились для своего возраста, — вежливо заметила Аннелида. — И уже успели стать знаменитым драматургом.