— Всего лишь сочинителем пьес. — Думаю, после написания этой последней вы вправе называться драматургом. — Дерзости, как посмотрю, вам хватает, — задумчиво произнес Ричард. И через секунду добавил: — Как раз сейчас Мэри читает мою пьесу. — Она ей нравится? — Возможно. Но зря. Она считает, я написал ее для нее. — Но как же так? Ведь она очень скоро это поймет. — Я вроде бы уже говорил вам: вы плохо знаете людей театра. Тут, к его удивлению, Аннелида заявила: — Зато я знаю, что умею играть. — Да, — согласился он. — Конечно, умеете. Вы очень хорошая актриса. — Но вы же не видели меня на сцене. — А вот и ошибаетесь. — Ричард! — Даже удивлен, что вы называете меня просто по имени. — Но где вы могли меня видеть? — Запамятовал, знаете ли. Но все это часть большого и очень секретного плана. Скоро узнаете. — Когда? — На вечеринке. Ладно, мне пора. Au revoir, дорогая Аннелида. Ричард ушел, и некоторое время Аннелида стояла совершенно неподвижно. Она была растеряна, терялась в догадках. И еще ее переполняло счастье. А Ричард тем временем вернулся домой, окончательно все для себя решив. И направился прямо в кабинет к Чарльзу Темплтону. Там он нашел Чарльза и Мориса Уорендера — довольно мрачные они сидели за графинчиком шерри. Увидев Ричарда, оба тотчас умолкли. — А мы тут как раз о тебе говорили, — сообщил Чарльз. — Что будешь пить в сей неурочный час, Дики? Может, пива? — Спасибо, пожалуй, да. Или, может, мне уйти, чтоб вы могли продолжить этот разговор обо мне? — Нет, нет. — Мы уже закончили, — поспешил вставить Уорендер. — Я прав, Чарльз? — Да, думаю, да. Закончили. Ричард налил себе пива. — Вообще-то, — заметил он, — я заскочил с мыслью поделиться кое-какими наблюдениями в столь узком и приятном кругу. Уорендер пробормотал что-то на тему того, что ему надобно выйти. — Ну, разве что только в самом крайнем случае, Морис, — сказал Ричард. — К тому же эта мысль у меня возникла после ваших утренних высказываний. — Он уселся и уставился на кружку с пивом. — И разговор у нас будет не из легких, — добавил он. Они ждали. Уорендер сидел, нахохлившись, Чарльз, как всегда, с вежливо терпеливым видом. — Полагаю, это вопрос лояльности, если хотите, верности, — выдавил наконец Ричард. — По крайней мере, отчасти. — И он продолжил, стараясь по мере возможности сохранять полную объективность. Но вскоре понял, что запутался, и пожалел, что вообще затеял этот разговор. Чарльз разглядывал свою руку в старческих веснушках. Уорендер потягивал шерри и время от времени украдкой косился на Ричарда. И вот наконец Чарльз спросил: — А нельзя ли ближе к делу? — Мне и самому хотелось бы, — поспешно ответил Ричард. — Понимаю, что-то я совсем запутался. — Может, я помогу разобраться? Сказать, полагаю, ты хотел следующее. Ты считаешь, что написал совсем другую пьесу, которая никак не подходит Мэри. Да, действительно, написал. И считаешь, что это лучшее из написанного тобой, но боишься, что Мэри не понравится отклонение от привычных для нее канонов. Ты уже дал ей эту пьесу, и сейчас она ее читает. Ты опасаешься, что она воспримет это как знак того, что в главной роли ты видишь только ее. Я прав или нет? — Да. Все именно так. — Но в таком случае, — неожиданно вмешался Уорендер, — ей не должна понравиться эта пьеса! — Не думаю, что понравится. — Ну вот тебе и ответ, — сказал Чарльз. — Если она ей не понравится, ты имеешь полное право предложить ее кому-то другому, верно? — Все не так просто, — ответил Ричард. И, глядя на этих двух джентльменов, по возрасту годившихся ему в отцы, имевших тридцатилетний опыт общения с мисс Беллами, он увидел: они его поняли. — Тут утром уже случился один скандал, — заметил Ричард. — Настоящая буря. Уорендер покосился на Чарльза. — Не знаю, может, просто показалось, — начал он, — но ощущение такое, что скандалы последнее время случаются все чаще. Я прав? Чарльз и Ричард промолчали. — Человек должен жить своей собственной жизнью, — продолжил Уорендер. — Таково мое мнение. И самое худшее случается с человеком, когда он обманывается, принимает на веру фальшивую или неискреннюю преданность. Сам видел, как такое случалось. С одним человеком из нашего полка. Печальная история. — Нам всем свойственно ошибаться в людях, — проговорил Чарльз. Снова повисла пауза. А затем Ричард пылко заметил: — Но я… всем обязан ей! Эти ужасные опусы, которые начал сочинять еще в школе. Первые совершенно бездарные пьески. А потом вдруг одна получилась. И она заставила руководство театра принять ее. Мы все с ней обговаривали. Все! И вот теперь вдруг… почему-то не захотел этого делать. Не захотел. Но почему? Почему? — Так и должно быть, — сказал Чарльз, и Ричард взглянул на него с удивлением. Чарльз тихо продолжил: — Сочинение пьес — это твой бизнес. Ты в нем разбираешься. Ты эксперт. И ты должен самостоятельно принимать решения. — Да. Но Мэри… — Мэри принадлежит некоторое количество акций в компаниях, которыми управляю я. Но я не советуюсь с ней о политике этих компаний. И потом мои интересы не сосредоточены исключительно на них. — Но это не одно и то же. — Почему нет? — добродушно спросил Чарльз. — Лично я считаю, что именно так. И потом сантименты, — добавил он, — самый скверный советчик в таких вопросах. Мэри все равно не поймет изменений в твоей политике, но это вовсе не означает, что она неверна. Мэри руководствуется одними эмоциями. — Так ты считаешь, — произнес Уорендер, — что она изменилась? Прости, Чарльз, это, конечно, не мое дело. — Да, она изменилась, — отозвался муж Мэри. — Человек склонен меняться. — Ты сам видел, — вмешался Ричард, — что произошло с Пинки и Берти. Представляю, что она сотворила бы со мной! Да и что такого ужасного они сделали? А на самом деле причина проста. Они скрыли всё от нее потому, что не знали, как Мэри это воспримет. Ну и вы сами видели, как восприняла. — Полагаю, — рассеянно начал Уорендер, — по мере того, как женщина стареет… — тут он запнулся и умолк. — Послушай, Чарльз, — заметил Ричард, — возможно, ты сочтешь это мое предположение просто чудовищным, но не стало ли тебе последнее время казаться, что в этом есть нечто… нечто… — Патологическое? — спросил Чарльз. — Она стала такой мстительной, как-то совсем на нее не похоже. Ведь так? — теперь он обращался к ним обоим. — Господи, ну, скажите, так или нет? К его удивлению, ответили они не сразу. После довольно долгой паузы Чарльз произнес с болью в голосе: — И мне тоже это в голову приходило. Я… я даже советовался с Фрэнком Харкнессом. Он наш домашний доктор вот уже долгие годы. И он тоже считает, что она стала какой-то нервной. И насколько я понял, это случается с большинство женщин… в ее возрасте. Он считает, что нервное напряжение может усиливать наэлектризованная атмосфера театра. Но у меня создалось впечатление, что он несколько недооценивает ситуацию. Должен признаться вам, — печально добавил Чарльз, — она давно меня беспокоит. Все эти… безобразные сцены. — И мстительность, — пробормотал Уорендер — и тут же пожалел, что произнес это слово. — Но ее доброта! — воскликнул Ричард. — Всегда считал: у нее самые добрые глаза, какие я только видел у женщин. Уорендер, который с самого утра был настроен рассуждать о человеческих характерах, продолжил в том же духе. — Люди, — заметил он, — рассуждают о глазах и ртах, точно эти черты лица имеют какое-то отношение к мыслям и поступкам других людей. Но ведь это же всего-навсего какие-то малые части тела, разве нет? Как, впрочем, и пупки, колени и ногти. Мелочи, детали. Чарльз взглянул на него с улыбкой. — Морис, дорогой, ты меня просто пугаешь. Ты как бы отрицаешь тем самым, что у наших старых друзей может быть добрый рот, честный взгляд, открытый лоб. Сомневаюсь, что ты прав.