— Режиссер, декоратор, актеры, — пояснил Барли. — А я с завтрашнего утра — всего лишь зритель этой… — Он замолчал, подбирая нужное слово, и закончил: — Комедии. — Да уж. У всех свои таланты. Вилли невесело засмеялся, но режиссер тут же посмотрел в их сторону, и он замолчал. — Вы правы. Двадцать лет я был танцором. Надо сказать, очень скверным. Но в балетной труппе всегда не хватает мужчин, так что лучше меня танцевали немногие. В сорок лет нас гонят на пенсию, и мне пришлось искать другую работу. Тогда я понял, что настоящий мой талант — не танцевать, а находить танцоров. Организовывать спектакли — вот и все, на что я годен, Холе. Но знаете что? Малейший успех кружит нам голову. И только потому, что пару раз вышло по-нашему, мы уже считаем, что мы боги или уж точно кузнецы своего счастья. А потом вдруг — такое. И мы понимаем, насколько на самом деле беспомощны. Я… — Вилли осекся. — Вам скучно слушать? Собеседник покачал головой и все же произнес то, из-за чего пришел: — Дело касается вашей супруги. Вилли зажмурился, будто в ожидании боли. — Мы получили письмо. С отрезанным пальцем. Боюсь, он принадлежит ей. Вилли сглотнул. Он никогда не считал себя мстительным человеком, но теперь почувствовал, что камень на сердце начал тяжелеть и обретать цвет. Желтый. Как ненависть. — Знаете, Холе, стало даже легче. Я ведь все время этого боялся. Что он сделает ей больно. Можешь обещать мне одну вещь, Харри? Ничего, что я на «ты»? — Полицейский кивнул — Найди его. Найди его, Харри. И накажи. Накажи… сурово. Обещаешь? В темноте Вилли показалось, что его собеседник кивнул. Но уверен он не был: разглядеть мешали слезы. — Я полицию позову, вот сейчас позову! — крикнула Тойя. Харри сидел в кабинете и смотрел на стол. Он так устал, что казалось, нет сил даже дышать. Вчерашние эскапады, закончившиеся изолятором и очередным кошмаром, — все это не даром далось, а встреча с Вилли Барли его добила. Обещание поймать преступника и эти слова Барли о том, что его жене сделали «больно». Харри не сомневался: Лисбет Барли мертва. С самого утра его тянуло выпить. Сначала это был естественный позыв организма, потом — панический страх из-за того, что он сам перекрыл себе доступ к целебному снадобью, не захватив с собою ни фляги, ни денег. А теперь желание выпить перешло в ту фазу, когда и физическая боль, и страх разрывали организм на кусочки. Злобный враг ломал изнутри его кости, откуда-то из-под сердца лаяли псы. Господи, как же он их ненавидел! Так же сильно, как они ненавидели его. Рывком встав, он подошел к сейфу. В понедельник он поставил туда полбутылки виски «Беллз». Интересно, он только сейчас об этом вспомнил или думал об этом все время? Холе уже привык, что Харри обманывает Харри. По-разному. Он уже собирался открыть сейф, но вдруг остановился, уловив странное движение — у Эллен на фотографии дрогнули губы. Он сошел с ума или она действительно улыбнулась? — Что уставилась, стерва? — пробормотал он, и через мгновение портрет слетел со стены и упал на пол. Стекло разбилось. Эллен по-прежнему улыбалась. Харри потрогал забинтованную правую руку, она опять заныла. Он снова потянулся к сейфу и тут увидел на пороге двоих человек. И сообразил, что они стоят здесь уже некоторое время, а их отражение могло показаться движением на фотографии. — Привет, — сказал один из вошедших, глядя на Харри с удивлением и испугом. Харри сглотнул и отпустил ручку сейфа. — Привет, Олег. Мальчик был в кедах, синих шортах и желтой футболке сборной Бразилии. Харри знал, что на спине красуется девятка и фамилия — Рональдо. Эту футболку он купил ему на заправочной станции одним зимним воскресеньем, когда они с Олегом и Ракелью выезжали в Нурефьелль покататься на лыжах. — Встретил его внизу, — сказал Том Волер и положил ладонь Олегу на голову. — Стоял на входе, спрашивал тебя, и я решил привести его сюда. Так ты, Олег, играешь в футбол? Мальчик не отвечал, уставившись на Харри темными глазами. Они у него были такие же, как у матери: порой бесконечно кроткие, а иногда безнадежно суровые. Сейчас Харри не мог с уверенностью определить, какие именно. Темные — и все. — Нападающий? — Волер с улыбкой потрепал Олегу волосы. Харри посмотрел на сильные длинные пальцы, на липнущие к ним темные волосы Олега — ноги стали подкашиваться. — Нет. — Мальчик по-прежнему смотрел на Харри. — Защитник. — Послушай, Олег. — Волер вопросительно посмотрел на коллегу. — Харри тут боксирует с тенью. Я тоже иногда так делаю, когда что-нибудь раздражает. Может, прогуляемся на верхний этаж? Я тебе вид с площадки покажу, а Харри пока тут приберется. — Я останусь здесь, — ровным голосом сказал Олег. Харри кивнул. — Ладно, Олег. Приятно было тебя увидеть. — Волер похлопал мальчика по плечу и ушел. Олег остался на пороге. — Как ты сюда добрался? — спросил Харри. — На метро. — Один? Олег кивнул. — Ракель знает? Олег покачал головой. — Так и будешь там стоять? — еле выдавил Харри, чувствуя, как сильно саднит в пересохшем горле. — Я хочу, чтобы ты вернулся к нам домой. Харри позвонил, и через некоторое время в кабинет ворвалась Ракель. Глаза у нее были совсем черные, а голос — пронзительный. — Где ты был? — вскрикнула она. На мгновение Харри решил, будто вопрос адресован не только сыну, но ее взгляд скользнул мимо него и остановился на Олеге. — Мне не с кем было поиграть, — опустил голову мальчик, — и я приехал сюда на метро. — На метро? Один? Но как… — На меня никто не обратил внимания, — ответил Олег. — Я думал, тебе будет приятно, мам. Ты ведь тоже говорила, что хочешь, чтобы… Она рывком притянула его к себе. — Знаешь, как я за тебя перепугалась, мой маленький? — сказала Ракель, обнимая сына, но глядя при этом на Харри. Ракель и Харри стояли у садовой ограды и молча смотрели вниз — на город и фьорд. Парусники казались отсюда крохотными белыми треугольниками на синем квадрате моря. Харри обернулся на огромный бревенчатый дом, потемневший от времени, построенный для суровых зим, а не для летнего отдыха. Между яблонями перед открытыми окнами порхали бабочки. Харри посмотрел на Ракель. Она была босиком, в голубом платье и красной кофточке. Чуть ниже цепочки с крестиком, доставшимся ей от матери, кожа поблескивала капельками пота. Харри подумал, что знает про нее все. Запах кофточки, изгиб спины под платьем, соленый вкус ее потной кожи. Чего она хочет и почему молчит. От всех этих знаний не было никакого толку. — Как жизнь? — спросил он. — Отлично, — ответила она. — Сняла дачный домик. Получилось только на август: поздно спохватилась. — Голос звучал ровно, в нем не чувствовалось ни жалобы, ни обвинения. — Повредил руку? — А, царапина, — отмахнулся Харри. Ей на лицо упала прядь волос, и он с трудом удержался, чтобы не убрать ее. — Вчера сюда приходил оценщик, осматривал дом, — сказала она. — Оценщик? Ты ведь не собираешься его продать? — Харри, для нас двоих дом слишком большой. — Да, но он же тебе нравится. Ты тут выросла. И Олег тоже. — Не надо мне об этом напоминать. Дело в том, что ремонт обошелся вдвое дороже, чем я предполагала, а теперь пора менять крышу. Этот дом — старый. Харри посмотрел на Олега: тот стоял напротив гаражной стены и молотил по футбольному мячу. Удар — мяч полетел в сторону, а он, закрыв глаза, протянул руки к воображаемым трибунам. — Ракель? Она вздохнула: — Что, Харри? — Ты не можешь на меня смотреть, когда я с тобой говорю? — Нет. — Голос ее не был ни злым, ни взволнованным. Ровным. — А если я брошу? Что-нибудь изменится?