— Я тоже, — сказал Харри. — Я нарисовал ее с помощью транспортира — нам этого достаточно. — Нам достаточно? — переспросил недоумевающий Меллер. — До сих пор я демонстрировал только совпадение чисел, что можно списать на случайность. А теперь — доказательство, что это не случайность. Харри повернул проектор так, что яркий четырехугольник со звездой оказался на карте. Он еще настраивал яркость, а его слушатели уже в волнении затаили дыхание. — Три места преступления расположены по окружности, центр которой совпадает с центром Осло, — продолжил он. — Кроме того, друг от друга они расположены через семьдесят два градуса. Как видно на этой схеме, места преступления находятся… — …на концах звезды, — прошептала Беата. — Господи! — вскрикнул потрясенный Меллер. — Хочешь сказать, он дал нам… — Да, путеводную звезду, — закончил Харри. — Код, который говорит нам о пяти убийствах, три из которых уже совершены, а два — еще нет. И по коду они произойдут здесь и здесь. — Харри указал на дома, обведенные на карте кружками. — И мы знаем когда, — сказал Том Волер. Харри кивнул. — Господи! — вновь воскликнул Меллер. — Пять дней между убийствами, это значит… — В субботу, — подсказала Беата. — Завтра, — добавил Эуне. — Господи! — в третий раз произнес Меллер. Обращение прозвучало очень искренне. Рассказ Харри продолжался, иногда прерываясь тревожными голосами остальных. Тем временем солнце чертило в бледном небе высокую летнюю параболу над сонными белыми парусами, которые делали нерешительные попытки вернуться домой. Взмывший в воздух пластиковый пакет из «Рими» проплывал над клубком змеящихся улиц Бьервика. На стройплощадке, на месте будущей Оперы, скрючившись, словно гепард над добычей, работал паренек. Он уже заработал мозоли и теперь зарабатывал что-нибудь пострашней. Надо поторопиться, пока не подоспели гиены. — Погоди, — сказал Том Волер. — Откуда убийце было знать, что Лисбет Барли живет на пятом этаже, если он поджидал ее на улице? — Не на улице, — поправила его Беата, — а на лестнице. По словам Барли, входная дверь в доме закрывается плохо. Мы проверили — все верно. Он смотрел на лифт: кто спускается с пятого. А если слышал шаги, прятался на лестнице в подвал. — Отлично, Беата, — похвалил Харри. — Дальше? — Он вышел за ней на улицу и… Нет, слишком большой риск. Он остановил ее, когда она выходила из лифта. Усыпил хлороформом. — Нет, — отрезал Волер. — Так тоже рискованно. В таком случае ему пришлось бы вынести ее в припаркованный прямо перед домом автомобиль, и, если бы их кто-нибудь увидел, наверняка запомнил бы марку и номер. — Никакого хлороформа, — рассудил Меллер. — И автомобиль стоял поодаль. Он угрожал ей пистолетом и заставил идти перед собой, а на улице держал оружие в кармане. — Так или иначе, жертвы выбраны случайно, — сказал Харри. — Ключ в месте преступления. Если бы на лифте вместо Лисбет Барли с пятого этажа спустился ее муж, жертвой стал бы он. — Если все так, как вы говорите, становится ясно, почему на жертвах нет следов полового насилия, — заметил Эуне. — Раз убийца… — Преступник. — …преступник не выбирает жертв, значит, то, что все они молодые женщины, — чистая случайность. В таком случае жертвы не выступают в качестве сексуальных мишеней. Он получает удовлетворение от самого убийства. — А женский туалет? — спросила Беата. — В тот раз выбор не был случайным. Не естественней ли для мужчины зайти в мужскую уборную, если уж пол жертвы его не интересует? Тогда он не вызвал бы удивления тех, кто увидел бы его на пути туда или обратно. — Возможно, — согласился Харри. — Но если он готовился так основательно, как мы полагаем, то, очевидно, знал, что мужчин в адвокатской конторе больше, чем женщин. Понимаешь? Беата часто заморгала. — Отличный ход мыслей, Харри, — сказал Волер. — В женском туалете попросту меньше риск, что ему и жертве кто-нибудь помешает во время ритуала. На часах было восемь минут третьего. Наконец в разговор вклинился Меллер: — Хорошо, ребята, хватит о мертвых. Давайте-ка теперь поговорим о тех, кто еще жив. Солнце достигло вершины параболы и теперь катилось вниз, удлиняя тени в пустом дворе школы в Тейен, где тишину нарушали только удары футбольного мяча о кирпичную стенку. Воздух в кабинете Харри превратился в сироп-ассорти из человеческого пота. Луч справа от того, что заканчивался на площади Карла Бернера, указывал на Эншевейен в районе Кампен. Харри объяснил, что здание, на которое приходится вершина луча, было построено в 1912 году, это была больница для туберкулезных больных — «чахоточный дом» его называли, — а позже его приспособили под общежитие: сначала для студентов кулинарного колледжа, через какое-то время для студентов медицинского колледжа, а сейчас — просто для студентов. Вершина последнего луча попадала на узор из черных параллельных линий. — Это ведь Центральный вокзал? — удивился Меллер. — Ведь там никто не живет! — Вы уверены? — Харри ткнул в маленький четырехугольник на карте. — Наверное, депо… — Нет, все верно, — сказал Волер. — Там действительно дом. Вы разве не замечали его, когда ездили на поезде? Такой странный кирпичный дом, даже с садом… — Ты имеешь в виду виллу Валле, — догадался Эуне. — Дом станционного смотрителя. Да, я знаю. Думаю, там сейчас офисное здание. Харри покачал головой и сказал, что он проверил, по этому адресу зарегистрирован один жилец — Олауг Сивертсен, пенсионерка. — Но ни в общежитии, ни в этом доме пятого этажа нет, — заметил Харри. — Вы думаете, это его остановит? — спросил Волер, обращаясь к Эуне. Тот пожал плечами: — Не думаю. Впрочем, рассматривая детали поведения на уровне индивида, мы ступаем на зыбкую почву догадок. — Ну что ж, — сказал Волер, — будем исходить из того, что завтра он появится в общежитии. И лучше всего нам встретить его во всеоружии. Согласны? Все за столом кивнули. — Отлично, — продолжал он. — Я немедленно звоню Сиверту Фалькейду из отряда быстрого реагирования и начинаю прорабатывать подробности. Харри увидел в его глазах огонек азарта. Он узнавал Тома Волера. Деятельность. Хватка. Самозабвение. Это и есть соль полицейской работы. — Тогда мы с Беатой отправляемся на Швейгордс-гате, может быть, застанем хозяйку. — Будьте осторожны, — повысил голос Меллер, стараясь заглушить шарканье стульев. — Нельзя допустить утечки информации. Помните, что сказал Эуне: эти ребята любят крутиться возле следствия. Солнце садилось. Столбик термометра поднимался. Глава 24 Пятница. Отто Танген Отто Танген повернулся на бок. Из-за ночной жары пот катил с него градом, но проснулся он не от этого. Стоило потянуться за звонящим телефоном — и кровать угрожающе заскрипела. Сломалась она больше года назад. В тот раз Отто и Эуд Рита из булочной решили на ней покувыркаться, но неправильно расположились, не рассчитав, что кровать, возможно, была сделана так, что могла раскачиваться вдоль, но никак не поперек. Эуд Рита была весом с пушинку, но в Отто той весной были все сто десять кило, и кровать с грохотом рухнула. Поскольку Эуд Рита была снизу, Отто пришлось везти ее в больницу — в Хенефосс — с переломом ключицы. Эуд Рита была в ярости и пригрозила рассказать все Нильсу, своему сожителю и лучшему (и единственному) приятелю Отто. Нильс в то время весил сто пятнадцать и был хорошо известен своим добродушным нравом. Отто смеялся до одышки, и с тех пор всякий раз, когда он заходил в булочную, Эуд Рита злобно смотрела на него исподлобья, что не могло не печалить Отто: все-таки та ночь была для него приятным воспоминанием. Последний раз, когда он занимался сексом. — Студия «Гарри Кол», — прохрипел он в трубку. Свою фирму он назвал в честь персонажа Джина Хэкмена в фильме, который во многом определил карьерный и жизненный путь Отто. Это был фильм Копполы «Разговор», снятый еще в 1974 году, — про специалиста по прослушке. Никто из узкого круга его знакомых не видел этого фильма. Сам он смотрел его тридцать восемь раз. В пятнадцать лет, узнав, какие возможности открывает нехитрая техника, он купил свой первый микрофон, чтобы подслушивать разговоры в родительской спальне, а на следующий день уже начал копить на первую камеру. Теперь ему было тридцать пять, и у него были сотни микрофонов, двадцать четыре камеры и одиннадцатилетний сын от дамы, с которой он провел дождливую осеннюю ночь в своем микроавтобусе в Гейло. Он убедил ее назвать мальчика Джином. А насчет его самого она, не задумываясь, сказала, что он куда сильнее любит свои микрофоны. Но ведь у него действительно отличная коллекция трубочных микрофонов «Нойман» 1950-х годов и направленных микрофонов «Оффскрин». Последние были специально изготовлены для военных видеокамер, за ними ему пришлось ездить в США и покупать из-под полы. Теперь-то их можно было без проблем заказать по Интернету. Ну а гордость коллекции составляли три российских шпионских микрофона — каждый не больше булавочной головки. Марки на них не было. Он достал их на выставке в Вене. Помимо этого, у Отто была профессиональная студия наблюдения. Таких в Норвегии было всего две. Поэтому время от времени к нему обращалась за помощью полиция, служба безопасности и даже пару раз — служба разведки Министерства обороны. Он с удовольствием работал бы с ними чаще. Ему уже надоело устанавливать камеры слежения в магазинчиках вроде «Севен-элевен» и «Видеоновы» и обучать персонал, у которого не хватало ума постичь всю утонченность наблюдения за ничего не подозревающими людьми. В этой области легче найти братьев по разуму в полиции и Министерстве обороны. Но обслуживание студии «Гарри Кол» стоило денег, и Отто все чаще приходилось слушать лекции о сокращении бюджета. Дешевле проникнуть в соседний дом или квартиру с собственным оборудованием — в этом они, разумеется, правы. Но иногда никаких других домов поблизости не было, или работа требовала качественного оборудования — тогда у «Гарри Кола» звонил телефон. Как сейчас. Отто слушал. Кажется, задание было серьезным. Недостатка в жилье рядом с объектом не было, значит, ловят крупную рыбу, а крупная рыба сейчас одна. — Курьер-убийца? — уточнил он, приподымаясь на постели со всей осторожностью, чтобы кровать не растянулась на шпагате. Пора бы уже ее поменять, но Отто постоянно откладывал — то ли из сентиментальности, то ли из экономии. Он в очередной раз пообещал себе вскорости обзавестись новой солидной кроватью, может быть, даже круглой, и вот тогда еще раз подкатить к Эуд Рите. Нильс сейчас весил сто тридцать и выглядел отвратительно.