— Вообще-то, — сказал Гэри Олдмен, пока мы поднимались, — санаторий был местом надежды. Моя бабушка была тут медсестрой под конец, когда лекарство уже нашли, и она сказала, что многие дети были счастливы. Больные, да, но умерли не все. Многие уехали домой, а до этого у них были тут друзья. Видели игровую площадку сзади? Мы остановились на вершине лестницы, он кивнул на окно, что выходило на заднюю часть двора, выудил еще одну зубочистку и сунул в рот. Я не знала, куда делась первая. Снаружи была большая игровая площадка — небольшое поле травы, обрамленное клумбой, площадка для баскетбола, турники и качели. Все казалось новым, даже удивляло. — Там была игровая площадка во время санатория, — сказал он. — Видите лужайку перед деревьями? Там ученики рисуют природу. Лес, цветы, облака. Раньше трава тянулась до здания. Медсестры выкатывали пациентов подышать свежим воздухом и оставляли их на часы. Если им было хорошо, они играли, но все уже заменили, — он печально вздохнул. — Для них было важно находиться снаружи. Они верили, что соленый свежий воздух — это лекарство. На четвертом этаже, где были смертельно больные, окна были открыты все время, даже зимой. Порой медсестры находили утром замерзших насмерть. — Боже, — я прижала ладонь ко рту. — Ужасно. А вы говорили, что это было счастливое место. Он посмотрел на меня. — Счастливее, чем вы думаете. Но, как и во многих больницах тогда, были и ужасы. Это не было нормой. Мы пошли на второй этаж. Декс уже снимал. — И эти ужасы… — он замолчал. — Хотите услышать эти истории? — спросил Олдмен. — На каждом этаже было бы отлично, — сказал Декс, посмотрел поверх камеры и увидел, как Олдмен кривится с зубочисткой во рту. — Не переживайте. Я вас не снимаю. Он кивнул и замер посреди коридора, там мы с Дексом стояли, когда увидели существо. — Второй этаж, — сообщил он без пафоса. — На этом этаже были почти все дети. Справа от нас, в том крыле, содержали детей низкого класса. Слева были дети важных людей. — А в чем разница? — спросил Декс. — Минимальная, — он махнул рукой. — Я вам покажу. Он повел нас к комнате, где Декс увидел крысу. Мы заглянули в одну из комнат. В свете дня она все еще была жуткой, но немного мрачной, стены были серыми, пол — твердым и суровым. Мертвые листья и пожелтевшие газеты усеивали землю, вместе с крысиным пометом. Было видно битое стекло окон, осколки блестели на солнце. Я прошла по комнате и выглянула. Отсюда было видно верхушки деревьев, океан блестел вдали. — Хороший был у них вид, — сказала я. — Да, когда было солнечно, как сегодня, — сказал он. — Но большую часть времени там туман, закрывающий холмы. Когда они построили больницу в 1912, было лето. Тумана не было. А потом, через год после появления, туман окутал Гэри и не уходил. Пациенты оказались в облаках, — я обернулась, он говорил с Дексом, снимавшим меня. — Кстати, для вашего шоу. На четвертом этаже дети видели туман в коридорах, независимо от времени и погоды снаружи. Порой туман был таким густым, что даже руку перед лицом видно не было. — Что вы испытали? — спросила Ребекка. — Если можно узнать. Он сунул новую зубочистку в рот. Декс кивнул. — Можно и мне? Я когда-то любил их грызть. Олдмен вскинул бровь, но вытащил коробочку и предложил одну Дексу, тот уверенно сунул зубочистку в рот и игриво посмотрел на меня. — Как в старые времена, малыш. Олдмен терпеливо ждал, пока Декс повернется к нему, а потом продолжил: — Я многое испытывал здесь, в разных местах. Если верите в призраков, это вас напугает. Если нет… уверен, найдется научное объяснение. — А вы верите в призраков? — спросила я. Он улыбнулся, глаза блестели за очками. — Все историки верят, — зубочистка покачивалась меж его губ. — Посмотрим. На этом этаже я видел мальчика. Его видели многие, включая предыдущих охотников. — Элиот, — сказала я. — Это его имя? — с любопытством спросил он. — Ему идет. Я часто вижу Элиота, когда прихожу, днем или ночью. Он бегает за резиновым мячом. Я видел, как охотники на привидений оставляли игрушки на полу, машинки и прочее, и я видел, как он двигал их, словно играл с ними. — Что-то еще? — спросил Декс. Олдмен удивленно посмотрел на Декса. — Этого мало? Видимо, да. Но мальчик добрый, он не издевается и не шутит со злобой. — Он не играет на ксилофоне? Его губы изогнулись. — Ах, вы слышали музыку. Я не видел, чтобы он играл, но тут было много детей годами, энергии много в одном месте. Никто не знает, откуда музыка, но точно с этого этажа. Порой слышно смех детей, шаги и топот, хотя их не видно. Все это я испытывал на этом этаже. Мы покинули комнату и пошли по коридору в другую сторону. К комнате со светом. Мое сердце забилось быстрее рядом с ней. Нужно было как-то указать на нее Олдмен показал нам одну из комнат и сказал: — Как видите, эти комнаты меньше. Они были личными или наполовину личными, а в палатах для детей низших классов могло умещаться по двадцать детей. Богатые могли позволить себе уединение и пространство. Порой дети были старше, их держали отдельно. Пока он говорил, я шла по коридору, не слушая биение сердца. Я заметила край стола и лампу у той комнаты и замерла. Заглянуть внутрь я не осмелилась. — А зачем тут стол и лампа? — спросила я, слыша, что звучу натянуто. Я с вопросом смотрела на Олдмена, Декс и Ребекка подошли с ним. Олдмен вошел, и я смогла сделать то же. Лампа не горела, стол покрывал толстый слой пыли. Окно за столом был забито досками по неизвестным причинам. На стене криво висел рисунок девочки. — Это был кабинет, — сказал он. — Наверное, один из врачей был на этом этаже, — он рассказал, как врачи приходили работать сюда, но я не слушала. Я смотрела на рисунок. Такую девочку я видела во сне. Каштановые волосы, темные глаза и жуткая улыбка. Это была Шона? Я вглядывалась в картинку, пока не услышала голосок, зовущий меня. Я вздрогнула и обернулась. Девочки рядом не было. На меня никто не смотрел, Декс пытался включить лампу на столе. — Тут электричества нет, — сообщил Олдмен, когда после щелчка включателя ничего не загорелось. Я посмотрела на Ребекку, но она пожала плечами. — Эй, а что это за рисунок? — спросила я, указав. — Странно, что он висит здесь. — Наверное, это был любимый пациент или дочь одного из врачей, — сказал Олдмен без интереса. — Пойдем дальше? Если вас интересуют ужасы, то мы не на том этаже. Мы кивнули и вышли за ним из комнаты. Я была последней. Мы выходили, и я рассеянно посмотрела на комнату напротив, куда убежало плохое. Девочка стояла там, бледная рука сжимала поводок. Она улыбалась мне с холодными глазами и опасными зубами. Я завизжала и отпрянула, пытаясь убежать, девочка пропала передо мной. Декс тут же оказался рядом, обвил мою талию, остальные тоже подбежали. — Что случилось? — спросил Декс, хмурясь с тревогой, разглядывая меня, а потом комнату. Я покачала головой, по рту словно раскинулась Сахара. — Я… просто увидела девочку. Как на рисунке. Она стояла там, — я посмотрела на Ребекку, та поджала красные губы. — Правда. Я знаю, что видела. — Я тебе верю, — сказал Декс. — Уверена, что это была та, что на рисунке? Оттуда? — Да! — завопила я, грудь сдавило. — Да. Такая же. Она улыбалась. И держала поводок. — Поводок? — голос Ребекки стал выше. Я вяло кивнула. — Угу. Но я не увидела, что там, — я посмотрела на историка. — Девочку тут уже видели? — Да, — он сунул руки в карманы. — Но обычно она была на четвертом этаже, а не тут. Я не знал, как она выглядит, но если она как на рисунке… может, стоит забрать его в музей и исследовать. — Без обид, — сказал Декс, — но рисунок тут явно не просто так. Не думаю, что снимать его — хорошая идея. Нам тут еще несколько дней жить, если вы понимаете, о чем я. Он кивнул. — Да. Думаю, мои истории тоже не помогают. — Ничего не поделать. — Декс быстро улыбнулся. — Мы привыкли пачкать штаны. — Мило, Декс, — холодно сказала Ребекка. Она посмотрела на меня. — Ты можешь продолжать? Я выдохнула. — Да, я в порядке. Я просто перепугалась. — Иди сюда, — проурчал Декс и обнял меня. — Будь рядом, хорошо? Не хочу, чтобы ты что-то увидела без меня.