Я кивнула, мы пошли к третьему этажу, Ребекка с тревогой поглядывала на меня — или с жалостью — пока они с Олдменом шли впереди. Ох. Я бы посмотрела на ее реакцию на мертвую девочку. Мы поднимались на следующий этаж, Декс шепнул мне на ухо: — Думаешь, то была Шона? Я сглотнула. — Похоже, — шепнула я. — Она была у меня во сне. Он замер на ступеньке, посмотрел на меня. — В каком сне? Я взглянула на Ребекку и Олдмена, они уже были почти на третьем этаже. — О, пустяки. — Перри, — строго сказал он, глаза потемнели. — Это не пустяки. Что за сон? — Расскажу позже, — сказала я и пошла наверх за ними. Я не хотела обсуждать мертвую бабушку перед незнакомцем. Он недовольно буркнул и поспешил за мной, монеты и ключи гремели в его карманах. — Это третий этаж, — медленно сказал Олдмен. — Тут происходила вся грязная работа. — Грязная работа? — повторила Ребекка. — Тут морг. И комнаты операций. Некоторые комнаты использовались как парикмахерская и кабинет стоматолога для персонала. Пока они работали тут, не могли бывать дома, пока не будет найдено лекарство. Никто не хотел заразить друзей и членов семьи в городе. Они были тут изолированы. Мы посмотрели на коридоры. Они казались такими же, как ниже, но комнат было меньше, и у многих были металлические двери с белой облупившейся краской. Тут было на пару градусов холоднее. Я сказала об этом Олмену. — Вы правы, — сказал он. — Но я был здесь, когда было так холодно, что дыхание вырывалось паром, замерзала вода. Это не объяснить. — Расскажите об этом этаже, — сказал Декс. — Что вы тут видели? Что видели другие? — Хотите, кое-что покажу? — спросил он. — Идите за мной. Мы пошли в левый коридор, замерли перед закрытой дверью. Он опустил ладонь на ручку. — Это комната вскрытия. Или, как ее звали многие, комната крови. Он открыл дверь, и петли застонали, как раненый зверь. Перед нами были только пыль и тьма. Он повернулся к Дексу. — У вас есть свет на этой штуке? Декс серьезно кивнул и включил его. Мы с Ребеккой остановились на пороге, мужчины прошли в комнату. Свет Декса резко озарял стены. К моему удивлению, комната не была пустой. От этого было только тревожнее. Там были столы и рукомойники, шкафы и большой металлический сейф вдоль стен, всюду виднелись пятна ржавчины. В центре комнаты были три стола через промежутки, прикованные к полу. Большие лампы висели над ними, казалось, врач включит их в любой миг. Сбоку было отделение с шестью слотами — холодильник для тел. Все во мне застыло. Я туда не пойду. Я посмотрела на Ребекку, та кусала губу и смотрела, как Декс и Олдмен шли к столам для операции. Она ощущала то же самое, даже если не говорила этого. — Посветите сюда, — сказал Олдмен, указывая на средний стол. — Видите кольцо по краю? Так собирали кровь. Врачи мало понимали туберкулез, и как он передается. Они думали, что могут изучить его и найти лекарство. Конечно, время шло, и они проводили все меньше вскрытий. А смысл? Там холодильник, — он указал на металлический шкаф с отделениями. — Только шесть тел помещается за раз. Болезнь заразительна, и мертвых сразу увозили. — По желобу для тел, — сказал Декс. Олдмен посмотрел на него. — Да. Вы слышали об этом. Думаю, дверь где-то в этой комнате, но я не искал. Я не люблю рисковать. — Это место звали комнатой крови, потому что из пациентов пускали кровь? — спросила Ребекка, плохо скрывая отвращение. Он покачал головой. — Да и нет. Тут проводили много операций, экспериментов. Они пытались убирать жидкость из легких. Это проводили чаще всего, наверное, на половине пациентов. Другим убирали мышцы или ребра из груди, чтобы места для легких стало больше. Порой они вставляли в легкие воздушные шары и наполняли их воздухом, — он скривился и посмотрел на стены, и я поняла, что ржавчина на них от крови. — Было грязно. — Они так делали с детьми? — спросила Ребекка. — Не со всеми, — сказал он. — Но с некоторыми. Они редко выживали. А если и выживали, им становилось хуже, они ходили по коридорам, словно в груди пусто. — Кошмар, — тихо сказал Декс. — Даже представить не могу. — Ужасы истории, — медленно сказал Олдмен. — Я бы хотел сказать, что визит сюда был хуже всего для детей. Но со слухами об оскорблении и рушащихся стандартах санатория вряд ли это было хуже. — Оскорбления? — спросила я. Он склонил голову, обдумывая ответ: — Бабушка о таком не рассказывала. Она была хорошей, почти не безумной, она любила помогать людям. Но не все были как она. Тут было тяжело, изоляция, постоянный страх смерти, окружение ею. У медсестер были правила. Они не могли сочувствовать пациентам, им нужно было изображать, что все хорошо. Это было сложно. Многие медсестры убивали себя. И некоторые медсестры, если верить слухам, сошли с ума. Это влияло на детей. Но это, конечно, только слухи. Это не было записано, насколько я знаю. Мне было все холоднее. Тут было меньше окон, было темнее. Если Декс думал, что исследует этот этаж ночью, то он был не в себе. — Нам нужно идти, — сказал Олдмен, подойдя к нам с Дексом. — Мне нужно скоро вернуться в музей, а нас ждет еще один этаж. Олдмен прошел в середину коридора. — На этом этаже я не видел толком, зато слышал. Ощущал. Мне казалось, что за мной кто-то есть, хотя там никого не было. Я слышал крики из комнаты крови. Я слышал влажный кашель, словно кто-то кашлял кровью, катящиеся колеса и шаги. Я видел врача в белом халате в углу одной из комнат, — он поежился. — И я надеюсь, что больше его не увижу. Мы можем идти? Я заметила, что он нервничает, и мне стало страшнее. Если историк хотел уйти, то стоило слушаться. — Что видели другие? — спросил Декс, мы поднимались на последний этаж. Олдмен мрачно посмотрел на него. — Смотря о ком вы спрашиваете, и во что они верят. — Верят? — повторила я. Он кивнул, мы замерли на площадке. Ниже была тьма третьего этажа, а выше — контрастирующий свет четвертого. Но мне казалось, что на четвертом этаже больше всего тайн и враждебности. — Люди говорили, что видели некое… существо… на третьем и четвертом этаже. — Существо? — лед стекал по моей спине. Я не хотела узнавать его облик. — Четвертый этаж, как вы скоро увидите, был с пациентами при смерти, с безумными. Там была решетка, — он указал на лестницу, что не давала им сбежать. Они были худыми и слабыми, но оставались угрозой. Некоторые говорят, что из-за плохой энергии, потерянных душ пациентов, неправильных экспериментов и массовой могилы… — Массовой могилы? — перебила я. Он с сочувствием посмотрел на меня. — Многие тела не забрали их семьи. Они боялись, что заразятся, даже в смерти. Суеверия. Смерть должна где-то быть. Хуже быть не могло. — Так что за существо? — спросила Ребекка. — Многие верят, что это демон, — сказал он. — Похоже на человека, но нет. Ползает по потолку и стенам. Еще хуже. Этим плохое и было. Демоном. Гадким демоном. Я начинала думать, что предупреждение Пиппы могло быть не воображением. — Оно кому-то вредило? — тихо спросил Декс. Олдмен покачал головой и сунул зубочистку между зубов. — Я честно не знаю. Я этого не видел. Это не значит, что этого там нет, но… это место путает. Тут так много истории, столько людей прошло эти стены. Никогда не знаешь, что там увидишь. И это восхищает, — он посмотрел на четвертый этаж. — Может, пропустим тот этаж? Можете сами осмотреться, но я сказал, что не хочу рисковать… — Нет, это круто, — я была благодарна. — Я поснимаю пару секунд? — конечно, Декс должен был спросить это. Олдмен покачал головой и прошел к окну на площадке, сцепив руки за спиной. — Идите вперед. Ребекка решила идти с Дексом, я осталась с историком, он смотрел в окно.