Целый год она прикрывала левый глаз железной пластинкой. Или, точнее говоря, левые глаза. Чи Хён знала: в ней что-то изменилось при прохождении через Изначальную Тьму, но, только когда она рухнула, едва дыша, возле дымящегося трупа змеи и увидела свое потное лицо в луже серебристой крови чудовища, стало понятно, что произошло. Нерешительно сдвинув грубую повязку, все еще прикрывавшую левый глаз, чтобы избавиться от отвлекающего буйства неописуемых цветов и призрачных образов, Чи Хён вздрогнула, моргнула давно не используемым веком… и увидела в зеркале застывшей крови еще одну серую радужку и дополнительный зрачок – горизонтальную черную полосу, как у козьего или осьминожьего глаза. Отражение начало ужасно меняться, едва демонский глаз приспособился к свету после долгого пребывания в темноте, так что она зажмурилась и поспешно вернула на место изношенную повязку. Но демонский глаз словно бы набрался новых сил, отражаясь в крови своего сородича, и теперь мог видеть даже сквозь грязную ткань повязки. И что сбивало с толку еще сильней – даже сквозь опущенное веко. Казалось, он жаждет увидеть больше и недоволен тем, что его пытаются закрыть. А временами казалось, он хочет предупредить о чем-то таком, что она могла упустить из виду, – например, о призрачных паразитах, роившихся вокруг свежего трупа. С другой стороны, появилось неприятное подозрение, что это вообще не ее глаз, что он принадлежит кому-то другому, кто пытается с ее помощью заглянуть в этот мир сквозь вечную слепую мглу. Промаявшись много дней из-за невозможности избавиться от таинственных видений, она выяснила, что глаз не способен смотреть сквозь ржавую броню бродячего мутанта. Убив очередную визгливую бестию, она поместила фрагмент железной пластины в мешочек из сыромятной кожи, и эта самодельная повязка наконец-то надежно закрыла демонский глаз. Оказалось, привычкой смотреть лишь одним зраком обзавестись легче, чем приспособиться сразу к трем глазам. А пуще всего Чи Хён бесило, что измененное Вратами зрение показывало ее демона в облике куда менее приятном, чем милая миниатюрная совомышь. Но все же приходилось порой сдвигать защиту, когда даже Мохнокрылка сомневалась, что дорога безопасна или вода пригодна, или когда саму Чи Хён настолько угнетала депрессия, что, не увидев хотя бы мельком, как волны цвета окрашивают монотонную пустыню, она не находила в себе сил сдвинуться с места. Глаз искушал ее, заставлял разгадывать видения. Но если смотреть им слишком долго, то мысли постепенно замедляются, воля куда-то утекает, ноги бесцельно несут вперед, пока Мохнокрылка не начинает отчаянно махать крыльями перед лицом хозяйки, чтобы вернуть ее к действительности. И Чи Хён вдруг понимала, что бредет в опасной близости от усыпанного костями входа в логово огромного зверя. В наказание за это глаз надолго прятали под железной пластиной. Целый год этого дерьма! Целый год отсчитывать дни – и это притом, что ночей в стране изгнания не существует вовсе! Чи Хён очень немногое пронесла через Врата Отеана, потому что, отправляясь на встречу с императрицей, без разбора побросала вещи в заплечный мешок. Но у многих убитых ею тварей были при себе всевозможные приспособления, и в конце концов накопился набор ржавых примитивных инструментов. Каждый раз, очнувшись от беспокойного сна, она выцарапывала насечку на древке копья, отобранного у монстра, которого убила в первые минуты после прибытия. Наконечник копья давно сломался о панцирь отвратительной многоножки, но древко Чи Хён использовала как трость и, что еще важнее, как календарь. Целый год она понемногу утверждалась во мнении, что когда-то здесь была великая цивилизация, от которой не осталось ничего, кроме оскверненных могил, и что каждый город превратился в кладбище, дочиста ограбленное всевозможными стервятниками, настолько же безумными, насколько и ужасными. Причудливой формы здания были выровнены и отшлифованы пыльным ветром, на месте окон и дверей остались только пустые каменные глазницы. Чи Хён не нашла ни одного человеческого скелета, не изуродованного до звериного вида. Она последний человек в этом покинутом мире. Или же первый; кто знает, кто знает… Целый год она пела Мохнокрылке, пока совсем не охрипла. Считала собственные шаги, мрачные окаменевшие деревья и немногие сохранившиеся колонны просто для того, чтобы доказать себе: в этом мире существует какой-то порядок, пусть даже его зовут Чи Хён Бонг. Выцарапывала короткие сообщения на каждом приметном камне, если тот не рассыпался под ее инструментом. Сообщения были такие: «Чи Хён была здесь. Она пошла в сторону черного солнца». Целый год она провела с пониманием того, что, даже если бы ее первый отец, сестры и родня в самом деле попали в эту негостеприимную страну, у них было бы еще меньше шансов уцелеть, чем у нее самой. Если кто и заметит ее сообщения, то это будут не люди, и остается надеяться лишь на то, что они не знают высокого непорочновского языка. Неделю она брела по ненавистному берегу, где волны сонного моря омывали лишь кости мертвых тварей, хрустевшие у нее под ногами, и едва не умерла здесь от жажды, пока не наткнулась на текущую к океану реку с солоноватой, но все же пригодной для питья водой, и направилась берегом вглубь страны. Всю эту неделю Чи Хён думала о том, что ее семья наверняка погибла и что расправа императрицы Рюки оказалась куда более жестокой, чем обычная казнь. Потому что неизвестность хуже всего, и надежда, за которую продолжала цепляться Чи Хён, была не менее жестокой, так что Мохнокрылка сделалась толстой, как маленькая тыква, и черной, как мамба, еще до того, как они спустились с первой горной гряды. Целый год Чи Хён гадала, где были в это время Мрачный и Гын Джу. Если, конечно, они вообще где-то были. Ненавидела себя за то, что не дорожила каждым мгновением, проведенным с ними, ведь наверняка она добилась бы много большего, если бы держала их при себе, и шли бы на хрен их поиски пропавшего Марото, шли бы на хрен ее попытки спасти мир. Ненавидела себя за то, что так и не простила Гын Джу, и ненавидела Гын Джу за то, что он сам ее вынудил прогнать его прочь… Пока наконец не простила его совсем, а ненавидела теперь только себя за то, что не сделала единственного по-настоящему важного дела. В сравнении с тем, как поступила императрица Рюки с людьми, доверившимися ее слову, измена Гын Джу, выдавшего план побега, была просто смехотворной мелочью. Если бы только Чи Хён могла сейчас смеяться. Целый год она беспокоилась о Кобальтовом отряде, взятом в плен ничтожной мстительной императрицей, о Чхве, о Феннеке и даже о Хортрэпе. Гадала о том, не было ли решение кавалерессы Сингх сбежать вместе с детьми домой, в Ранипутрийские доминионы, накануне прохода Кобальтового отряда через Врата Языка Жаворонка, самым мудрым из всех принятых кем-либо в этой военной кампании. Вспоминала полковника Хьортта, хотя и нечасто. И однажды, в самый разгар путешествия, подумала даже о Софии, с тревогой ожидавшей в Диадеме подкрепления, которое никогда не придет, и после долгого перерыва Чи Хён все же расхохоталась, и смеялась так, что по ее покрытым пеплом щекам потекли мутные слезы, смеялась до тошноты. Впрочем, ее стошнило бы и без этого. Целый год непрестанного кошмара, и тем не менее она выжила. Спасло ее то, что она отбросила все надежды встретиться с родными и близкими. Никто не мог уцелеть здесь, не имея при себе демона, который защищал бы от отравы в пище и воде, а возможно, и в воздухе. Только самой Мохнокрылке было известно, сколько она сделала для спасения хозяйки. Вот почему, когда наступал настоящий ужас, Чи Хён, какой бы изнуренной она ни была, каждый раз находила в себе новые силы. Лихорадка всегда прекращалась в нужное время, и принцесса поднималась на нетвердые ноги, вынимала из ножен измученный жаждой черный клинок и нападала на врагов… Но даже демон не мог полностью оградить ее от яда этой страны. По крайней мере, они обе получали выгоду от сотрудничества, и, пока совомышь неустанно защищала хозяйку, та кормила ее своими нескончаемыми мучениями и самыми черными эмоциями из всех, что когда-либо бурлили в сердце смертного. Они подпитывали друг дружку в каком-то вампирском круговороте, напоминающем застежку на одном из свитков ее первого отца; там были изображены две змеи, кусающие одна другую за хвост. Отец говорил, что это символ вечности, но если это была вечность, то все свитки, над которыми она когда-то насмехалась, лишь слабо намекали на истинный ужас существования. Однако надежда не оставила ее окончательно, а на второй год снова начала расти, потому что однажды, сдвинув защитную повязку и прищурив демонский глаз, Чи Хён рассмотрела, что на самом деле представляет собой черное солнце. Это были Врата, пропускающие толику света и тепла из мира смертных. Из мира Звезды. И по тому, как они медленно, но верно увеличивались в размере, Чи Хён поняла, что когда-нибудь, пусть даже через много лет, сумеет выкарабкаться из этого ада и отомстить не только императрице Рюки, но и всему Отеану. Двадцать тысяч непорочновских солдат стояли рядом и ничего не делали, когда ее второго отца казнили за едва ли не единственное из преступлений, которых он никогда не совершал на своем полном разнообразного мошенничества веку. Ни один из дюжины дюжин лучников не проявил ни малейшего колебания, убивая его. А сколько бессердечных смертных тащили ее сестер, первого отца и всех домочадцев по ступеням храма Пентаклей, чтобы сбросить в эту кошмарную преисподнюю? Сколько их усердно трудились, разрушая ее дом, оскверняя Хвабун точно так же, как военные епископы Черного Папы уничтожали языческие святыни на окраинах Багряной империи, за что их потом осуждали все цивилизованные люди на Звезде? Возможно, кто-то из приближенных императрицы и возражал против жестокого приговора, но, узнав теперь всю правду о черном сердце Рюки, Чи Хён не сомневалась, что несогласных заставили замолчать точно таким же способом. А это означало, что каждый из оставшихся в Отеане к моменту возвращения последней из семьи Бонг в той или иной степени, с мелкими различиями, не имеющими серьезного значения, будет признан причастным к злодейству. Даже если бы Чи Хён и убила принца Бён Гу, не могло быть никаких сомнений в полной невиновности остальных членов ее семьи, и каждый, кто продолжал служить императрице, способной на такую дикость, заслуживает того, что принесет ему Чи Хён. Это были темные мысли, но они как нельзя лучше соответствовали обстановке и помогали идти дальше, даже когда она плакала от бессилия, вспоминая Мрачного и Гын Джу, а надежды на встречу с ними становились такими же хлипкими, как подошвы на ее износившихся сапогах. Но не возникло даже мысли стащить обувь с ног убитого противника, в котором под ромбическим узором чешуйчатых наростов можно было опознать женщину. Голова мертвого монстра казалась поднятой со дна моря еще до того, как Чи Хён разрубила врага на части черным клинком, взревевшим одновременно с ней, а шайка, услышав пение ее святой стали, убежала со всех ног. Вероятно, слухи об одинокой воительнице с зачарованным мечом, всевидящим оком и связанным демоном уже распространились среди здешнего племени, но если одних это отпугивало, то других, наоборот, лишь сильней возбуждало. В первый год Чи Хён только защищалась, но затем превратилась в безжалостную охотницу, нападавшую на всех, кого удавалось застать врасплох, и расправлявшуюся с врагами без всякого милосердия… А врагом для нее был всяк, кто ходил, ползал или летал в этих краях. После двух лет непрерывных сражений Чи Хён сначала потеряла один из мечей, треснувший, когда она пронзила безымянного монстра, а затем сломала изрезанную отметками трость. Вовсе не потому, что ведение календаря стало для нее слишком угнетающим занятием, просто нужно было сделать лубок для поврежденной в схватке с рогатым чудовищем руки. Благодаря заботам Мохнокрылки кость в конце концов срослась, но отмечать дни Чи Хён все же перестала. Почему это вообще должно ее беспокоить? Она пробудет здесь, пока не найдет выход или пока не умрет. Все, конец песни. А потом, проходя по развалинам некогда мощной стены, одной из тех, что располагались вдоль фьордов, образующих северное побережье перламутрового моря, Чи Хён попалась в ту самую ловушку, какую сама обожала устраивать другим. Она шаталась от усталости после восхождения на высокий мыс, а Мохнокрылка, поддерживавшая силы и внимание хозяйки во время опасного подъема, дремала, устроившись на перевязи. Яростный шквал налетал с океана, высвистывая почти мелодичные трели. Ветер сдул с камня скользкий пепел, который сделал бы этот маршрут совершенно непроходимым, но непрерывные завывания вконец оглушили Чи Хён. Она решила уйти вглубь страны, продолжая путь на запад, но за прибрежными скалами тянулась стена еще одного разрушенного города, когда-то способного затмить своим величием любую столицу Звезды. Утомленному правому глазу он казался лишь лабиринтом, раскинувшимся до самого горизонта. И если бы она вошла в это скопление обломков и осыпавшихся стен, то черное солнце скрылось бы за бесконечными милями развалин. Чи Хён уже не раз теряла из виду свою цель, иногда на целые недели, и не было ничего хуже, чем, поднявшись на очередную гряду, увидеть, что она сбилась с курса и солнце чернеет совсем не в той стороне, где его ожидали. Приподняв повязку на демонском глазу, она увидела, что мертвый город охвачен бурной призрачной жизнью. Пастельного цвета потоки лились по извилистым улицам, отчетливые тени отделялись от стен и крыш и уплывали куда-то в разноцветном небе. Одним словом, ничего нового. В который уже раз принцесса задумалась, действительно ли эта страна так холодна и безрадостна, как выглядит, или же процветает в тепле и счастье обычной жизни, о которой Чи Хён могла лишь догадываться по случайным намекам, что удавалось уловить ее измененному глазу. Что, если это место, которое кажется всего лишь древними развалинами чужой страны, на самом деле оживленный город Звезды, но сама Чи Хён, словно обреченный на вечные скитания призрак, видит только тени, отбрасываемые живым миром? Что ж, не лучше ли, вместо того чтобы мучиться глупыми вопросами, которые она уже тысячу раз себе задавала, просто вырвать заколдованный глаз и двинуться дальше? Возвратив на место повязку, Чи Хён повернула от бескрайнего пустынного города к стене, идущей вдоль берега. Большие отрезки галереи, тянувшейся по верху стены, сохранились, но местами она обвалилась, и Чи Хён приходилось спускаться и пробираться через лабиринт обрушенной каменной кладки. Именно в один из таких моментов ловушка и захлопнулась. Часть стены осыпалась в море с отвесных утесов, оставив участок свободного пространства, который Чи Хён, задержавшейся перевести дух возле отдельно стоявшей арки, требовалось как-то пересечь. Стена здесь поднималась на гребень, почти такой же отвесный со стороны города, как и со стороны моря, и тянулась в сторону, но проход наверху оставался достаточно широким, и Чи Хён, начиная от самого мыса, не встречала более крупных следов, чем следы горного кальмара. Однако она не продержалась бы в этой стране так долго, если бы не заботилась о своей безопасности. Словно почувствовав ее сомнение, левый глаз запросился на волю, и она дала ему поблажку. Чи Хён могла позволить себе лишь один быстрый взгляд, зная, как сказывается демонское зрение на ее чувстве равновесия. Ее ноги отчаянно пытались найти опору на обманчиво ровной поверхности, даже после того, как повязка с металлической пластинкой возвращалась на место. Переждав предсказуемый рой красок, круживших вдоль узкого гребня между нею и далекими развалинами, Чи Хён сосредоточилась, высматривая маслянистые черные пятна. Эти пятна означали бы врагов, притаившихся в засаде, но все их хитрости были бесполезны против зоркого ведьмовского глаза… Однако сейчас, хотя над развалинами мерцали всевозможные оттенки красок и мелькали призрачные тени, зловещих черных сгустков нигде не было видно. Чи Хён рывком вернула повязку на место и, как только к ногам вернулась устойчивость, двинулась вперед. Здесь, на открытом участке, вдали от заглушающих шум развалин, свист ветра превратился едва ли не в крик, и она хмуро всматривалась в пустое небо. Берег без птиц выглядел так же неестественно, как океан без воды. Хотя, возможно, он и был без воды, но Чи Хён не стала приглядываться к белесым волнам, бьющим в угрюмый берег. Краем глаза она заметила впереди какую-то тень, мгновенно скрывшуюся за стеной. В этой унылой стране, с ее слабым черным солнцем, настоящую тень отбрасывали только изуродованные, со зловонной кровью тела чудищ. Чи Хён уже подошла к открытой площадке, и теперь она бросилась вперед со всей быстротой, какую только могла себе позволить. При первом же неловком шаге по неровной каменной поверхности она либо упала бы со скалы в море, либо скатилась бы по крутому склону далеко вниз, к городским развалинам. Дыхание стало прерывистым, в груди пекло от быстрого бега, ноги подгибались, ветер налетал с такой силой, что едва не сбрасывал ее. Держа грубый дротик в одной руке, Чи Хён другой придерживала Мохнокрылку, чтобы совомышь не ударилась ей в грудь, когда проснется. Еще одна тень мелькнула на мгновение за россыпью обломков. Уже не в первый раз Чи Хён напрасно доверилась проклятому глазу, надеясь, что тот предупредит об опасности, но так и не решила, то ли она неправильно понимает причудливую картину, то ли глаз нарочно обманывает ее. К этому вопросу стоит вернуться, когда она перебьет всех вставших у нее на пути… Правда, за ближайшими каменными блоками разрушенной стены способна укрыться целая армия мутантов, и, если они все бросятся на Чи Хён, у нее не хватит сил, чтобы убежать тем же путем, которым она пришла. Лучше пробиваться вперед, пока чудища, сколько бы их там ни было, не разбегутся с воплями от ее черного клинка. Если бы они поменялись ролями, Чи Хён тоже устроила бы засаду на этом самом месте, но на узкой тропе или на мосту проще в одиночку отбиваться от превосходящих сил. Как всегда, у нее было преимущество в сообразительности перед четырьмя одетыми в броню, что вышли ей навстречу из-за камня. Мохнокрылка наконец-то проснулась с отчаянным визгом, который Чи Хён едва расслышала за ревом ветра. Обессиленная совомышь взлетела с перевязи и захлопала крыльями перед лицом хозяйки. Чи Хён оценила предупреждение демона, но и сама уже прекрасно понимала, что это была не лучшая идея – пробежать последние десять метров до подножия стены. Никто из четверки не спешил напасть, враги выжидали, когда она первая бросится на них, а сами разошлись на расстояние, позволяющее ее окружить. Они оказались смышленей большинства своих сородичей, а значит, и опасней. Хотя враги и не носили шлемы, да и броня казалась не такой мощной, как у других, клинки их выглядели острыми. Один из четверки потрясал огромным арбалетом. Глаз Чи Хён слезился от ветра, но она заметила, что лица у них почти человеческие, более гладкие, чем у большинства других монстров, а в приоткрытых ртах не видно клыков. Чи Хён сосредоточила внимание на самом опасном противнике, на высокой женщине, вооруженной глефой. Та уперлась древком в землю перед собой и подняла вверх руку в перчатке как раз в тот момент, когда Чи Хён замахнулась дротиком, чтобы вонзить его прямо в рычащий рот женщины, а потом уже выхватить меч. Что бы они ни задумали, Чи Хён не поддалась на уловку, а то, что она принимала за вой ветра, оказалось ревом черного клинка, требующего напасть как можно скорей и убивать, убивать, убивать этих тварей, и она уже собралась метнуть дротик в растерянное лицо врага, но вдруг поскользнулась. Один из монстров сделал ей подножку, Мохнокрылка не смогла защитить хозяйку, и все тут же набросились. Их было четверо, а Чи Хён совсем ослабела, но она заметила, что все они старые – старые и слабые, и она продолжала отбиваться, пинаясь и рыча. Попыталась ударить головой в зубы желтокожему мужчине, как только тот наклонился к ней, и укусить за руку старую каргу, прижимавшую что-то к ее рту. Нет, не ко рту, а ко лбу, что-то холодное и мокрое. Рычание затихло, как только они произнесли какое-то хитрое заклинание. А Мохнокрылка кружила над головами нападавших – единственный маяк в пустом небе над пустым морем. – Чи Хён… – повторяли они. – Генерал Чи Хён… Она была так поражена, что не смогла ничего сказать, но прекратила сопротивляться; ее перевозбужденный мозг наконец-то распознал настоящих людей, а не монстров, и эти люди обращались к ней. Ее имя звучало чуждо в устах четверых стариков – трех женщин и одного мужчины, – но беспокойство на морщинистых лицах сменилось облегчением. Даже радостью. Старик заплакал. Руки, прижимавшие Чи Хён к земле, теперь помогли ей сесть. Это был сон, один из тех снов, каких она не позволяла себе уже так давно, что потеряла счет времени. – Вы знаете меня, – с трудом проговорила она, глядя в счастливые лица вооруженных и облаченных в доспехи старцев. Они выглядели знакомо, но так, как это бывает в снах, где все смертные родня друг другу. – А я… Простите… я не… Они на мгновение смутились и обменялись нервными смешками. Затем женщина с глефой, которую Чи Хён едва не убила, самая старшая среди них, отвесила церемонный поклон ранипутрийских рыцарей, хотя сама была, скорее всего, родом из Кремнеземья, и сказала: – Кавалересса Сасамасо из народа Венценосного Орла, капитан личной охраны генерала Чи Хён Бонг, к вашим услугам. Чи Хён онемела и с разинутым ртом смотрела на старуху, пока черты изможденного лица не слились с полузабытым образом дорогой телохранительницы, погибшей в первой битве у Языка Жаворонка. Нет, не погибшей… проглоченной Вратами, внезапно открывшимися посреди поля боя, исчезнувшей вместе со многими другими, как, например… – Граф Хассан из Кобальтового отряда, к вашим услугам, – сказал усбанец голосом более твердым, чем его дрожащие колени, и поклонился так низко, как только позволяла старческая спина. – Герцогиня Дин из Кобальтового отряда, тоже к вашим услугам, – произнесла женщина, казавшаяся менее изнуренной, чем другие, но Чи Хён рассмотрела, что это только грим, а под ним такое же морщинистое лицо, как у всех остальных. Взяв под руку третью женщину, единственную, кого Чи Хён совсем не узнавала, Дин продолжила: – И позвольте представить вам Мелой Ши, некогда капитана Пятнадцатого имперского полка, а ныне бойца Кобальтового отряда. – Очень, очень давно я в этой компании, – поспешила добавить азгаротийка с прекрасными волосами, отдавая Чи Хён салют кобальтовых. – Для меня большая честь познакомиться с вами, генерал. И служить правому делу. – Я… не могу понять. – У Чи Хён закружилась голова, пока она переводила взгляд с одного спасителя на другого, слишком потрясенная, чтобы ощущать что-то еще, кроме смущения. – Простите, я не знаю, что случилось с вами, что случилось со мной, я… – Единственная роскошь, какую мы здесь имеем, – это время, чтобы все обсудить, когда вернемся в лагерь, – заметила Сасамасо, легко поднимая Чи Хён на ноги, несмотря на свои преклонные годы. – Но и это может подождать, пока вы не отдохнете и не поедите. – Но может быть, вы нам что-нибудь расскажете по дороге? – взволнованно спросила Ши. – Нет, не расскажет, – возразила Сасамасо, с улыбкой глядя на Мохнокрылку, кружившую над ними в островке спокойствия и тишины, среди развалин, защищавших от яростного ветра. – Мы ждали так долго, что можем потерпеть еще немного. – Вы ждали меня? – удалось выдавить Чи Хён. Земля уплывала у нее из-под ног, пока Дин и Хассан подбирали ее ветхий мешок, ржавый дротик и все прочее, что она обронила в драке. – О да… Возможно, вы удивитесь, генерал, но мы ждали вас очень-очень долго, – сказала морщинистая кавалересса и вместе со всем маленьким отрядом заковыляла в сторону мертвого города, считавшегося древним уже в те времена, когда Звезда была совсем молодой. Глава 11 – Выше… выше… Вот здесь. Неми прищелкнула языком, мягко направляя движения ученицы в вечной полутьме своей передвижной хижины, которую она называла вардо. – Вот так, туда-сюда, но не торопись, не торопись – медленно и спокойно. Хорошая девочка. Пурна упражнялась так долго, что у нее заболели пальцы, но при звуках голоса Неми ее грудь трепетала, словно василиск ведьмы пробрался в легкие и машет там крыльями. Она держала инструмент твердо, надавливала на него равномерно, как велела Неми, и вот откуда ни возьмись прозвучала первая дрожащая награда за старания. Она продолжала, улыбка расползлась по ее лицу, а торжествующий стон заполнил вардо. Как и во всех прочих играх, начиная с карточных и заканчивая любовными, главное – понять принцип, и дальше природа свое возьмет… Нужно только не зажиматься и не жалеть времени. – Надо же, как быстро ты учишься, – сказала Неми и отпустила локоть Пурны, поймавшей правильный баланс и нужную силу нажима, чтобы извлечь звук из певчего меча. Это была демонски трудная работа – зажать навершие меча сапогами, а потом большим и указательным пальцем левой руки надавить на лезвие, придав ему S-образный изгиб, а правой водить тетивой лука по тупой стороне клинка, чтобы он запел. Звук напоминал надрывный вой стаи похотливых котов, но Пурна по опыту знала, что эта странная музыка может быть и красивой, если отдаться ей полностью. – Ты сказала, что играешь на других инструментах? – В основном кастаньеты и барабаны, – ответила Пурна. – А еще неплохо играю на губах, с тех пор как познакомилась с теми аристократами, приятелями Дигглби, о которых я тебе рассказывала, но это действительно… Упс! Она потеряла оптимальное положение так же быстро, как и нашла его, и музыка затихла, а левая рука слишком устала, чтобы удерживать согнутый клинок. Медленно отпустив его, чтобы лезвие не цапнуло за бедро, где уже хватало порезов, Пурна протянула лук Неми: – В следующий раз я точно справлюсь. – Ты меня уже достаточно впечатлила. – Ведьма засунула лук в меньшее отверстие тяжелых деревянных ножен, а в большее поместила певчий меч, который передала ей Пурна. – Когда я только начинала учиться, не удавалось удерживать его так долго, но за годы упражнений пальцы стали крепче. А твои, наверное, сильно саднят? – Нет, нужно работать куда дольше, чтобы натереть мозоли, – заявила Пурна. На самом деле пальцы уже отваливались, причем вместе с запястьями. Если бы она хотела, чтобы после уединения с молодой ведьмой ее руки сводило судорогой, то предпочла бы сыграть на других инструментах, но Пурна не стала уподобляться Марото и торопить события. Хотя, конечно, попытка не пытка, и если не флиртовать, то никогда не добьешься желаемого.