– Вот, значит, почему ты вернулась в самый черный для империи час и готова еще раз поднять народ на борьбу за общее благо? Потому что ты эгоистичная стерва? Индсорит была не в восторге от намерения Софии превратить замок в форум, где будет собираться и шуметь простонародье, единое только в ненависти к Короне, но ее недовольство диктовалось лишь инстинктом самосохранения. Ей бы просто уйти отсюда на своих ногах, не дожидаясь, когда голову насадят на пику. София верила в подданных Индсорит гораздо больше, но ведь это не она пыталась управлять ими последние двадцать лет. – Ага. Возможно, когда об этом будут петь песни, меня назовут героем, но я вернулась из чистого эгоизма. – София слизнула растопленный сахар с пальцев. – На этот путь меня толкнула месть, точно так же как привела и тебя в этот замок много лет назад. Раз уж эта грустная песня повторяется снова и снова, остается надеяться, что кто-нибудь выучит ее слова и помешает нам попасть в ту же ловушку, подстроенную судьбой. – Жажда мести могла направить тебя сюда, но я ни за что не поверю, что тобой двигала только она. Индсорит приподнялась в кресле, чтобы добавить в кружку крепкого «бессонного рома», который превратил ее скромный чай в чудесную амброзию. – Значит, у нас есть еще что-то общее, – сказала София. – Захватив замок, вдруг понимаешь, что больше не хочется сжечь его дотла. – Только фанатик станет жечь, а не строить, если предоставить ему выбор, – проговорила Индсорит, и рука, наливающая ром в кружку, дрогнула, хотя бутылка стала намного легче. Разговоры с королевой-воительницей вернули Индсорит к воспоминаниям о том, как она еще совсем девчонкой стояла у парапета на крыше своего замка. К мерцающим огням на месте полей, которые леди Шелс приказала поджечь, чтобы урожай Юниуса не достался кобальтовым. Сколь же сильное впечатление произвела эта картина на испуганную девчонку… Именно в этом и заключался замысел, и он увенчался полным успехом, превратив Индсорит в догматичного двойника своей матери. Вплоть до того момента, когда она нашла в имперских архивах документы, не оставлявшие и тени сомнения в том, что леди Шелс сама была зачинщицей бойни, что все случившиеся после этого ужасы можно было предотвратить, если бы хозяйка Юниуса проявила хоть самую драную малость желания помириться с новой королевой. Эта перемена произошла вовсе не в одночасье. Нет, Индсорит потратила годы, чтобы признать всю правду, постепенно вырастая из щедро удобренной матерью искаженной философии и становясь кем-то похожим на справедливого и милосердного правителя. Внимательное изучение неудавшихся реформ Софии тоже способствовало ее перерождению, и однажды дождливым летним вечером Индсорит поняла, что женщина, которую она обвиняла во всем творящемся на Звезде зле, повлияла на ее жизнь даже сильней, чем мать. Индсорит ни с кем не делилась этим прозрением, но сейчас, глядя, как София разламывает на косицы плетеный хлеб, она с трудом подавила желание озвучить свои мысли. Прошло много времени с тех пор, как Индсорит в последний раз пыталась произвести на кого-то благоприятное впечатление, но, с другой стороны, она давным-давно не встречала человека, которого бы так искренне уважала. – Кстати, насчет сжигания; я, кажется, перестаралась с хлебом, – заметила София, поднося тарелку. Теплые вязкие косицы выглядели прекрасно пропеченными. – Даже не знаю, что меня больше в тебе раздражает – умение делать абсолютно все или эта притворная скромность. Индсорит пододвинулась ближе и потянулась к плетенке. – Я умею делать не абсолютно все, а почти все, – подмигнула София, а затем растянула косицу с помощью вилки и перевернула так, что стала видна подгоревшая нижняя часть. – Видишь? В этом хлебе вся я: на первый взгляд замечательно, а на самом деле – сплошное бедствие. – Уверяю тебя, мне приходилось питаться и хуже, – заявила Индсорит, отщипывая кусочек от мягкого, исходящего паром хлеба, и, прежде чем София успела что-то сказать, добавила: – Я бы не рискнула даже приготовить тосты, не говоря уже о хлебе, или карри, или супе, или о чем-нибудь еще из того, что умеешь ты. Случайно, не работала на кухне, до того как устроила революцию? – Я примеряла множество головных уборов, но поварского колпака среди них не было. – На мгновение лицо Софии осветила улыбка еще более мягкая, чем сладкий коричный хлеб, тающий во рту Индсорит. – Готовить научилась уже после того, как оставила тебе империю. Мой муж Лейб много всего умел, но в кухне управлялся еще хуже, чем я. В первый год нашей деревенской жизни мы поочередно мучили друг друга своей стряпней. В конце концов я так отчаянно соскучилась по пристойному виндалу[4] или барбекю, что упросила соседа, имевшего репутацию хорошего кулинара, взять надо мной опеку. Мораль этой истории в том, что сегодня ты можешь быть королевой, а завтра будешь унижаться перед ворчливым старым пердуном только ради того, чтобы научиться готовить карамельный лук. – Порой мы находим учителей там, где не ожидаем, – промычала Индсорит с набитым вкуснятиной ртом. – Так и есть, – согласилась София, глядя то ли на огонь, то ли на дремлющего рядом с камином демона. – Со временем я приобрела у бродячего торговца пару кулинарных книг и немного выдохшихся приправ, но ни один рецепт из тех, что я там вычитала, не мог сравниться со стряпней того старикашки. Казалось бы, что может быть проще, чем медальоны из оленины с грибами или яблочные лепешки, – но в его исполнении… О боги, как расцветало лицо Лейба, когда он возвращался домой и вдыхал запах этих лепешек! Никогда прежде София не улыбалась при Индсорит так же широко – и при этом выглядела чуть ли не плачущей. Эта боль была знакома, и она появилась вновь, стоило Индсорит вспомнить чумазые ангельские лица, увиденные незадолго до того, как ее братьев постигла жестокая участь в трудовом лагере. Никакие палачи Вороненой Цепи не могли бы терзать ее сильней, чем эти воспоминания. Как бы ни истязали Индсорит, она сводила на нет все усилия мучителей, прячась от них в собственном прошлом, и находила там оправдание этим мукам, едва ли не с облегчением принимая запоздалую расплату за то, что не сумела спасти свою семью… и свою империю. – Понимаю, сестра Портолес все тебе выложила, иначе тебя здесь не было бы, но тем не менее я должна рассказать сама, – начала Индсорит, почувствовав, что время наконец пришло. Не так уж много она могла сообщить, но эта малость лежала на сердце тяжким камнем. – Мне очень жаль, что все так случилось с твоим мужем и твоей деревней. Не могу сказать с уверенностью, кто приказал сэру Хьортту сделать это, но подозреваю его отца, бывшего командира того же полка. Из всей старой гвардии я в последнюю очередь обвинила бы Доминго Хьортта в сговоре с Цепью, но И’Хома, издеваясь надо мной во время допроса, заявила, будто он перешел на сторону церкви. Якобы в битве у Языка Жаворонка барон помог осуществить некий ритуал, который призвал Джекс-Тот. Мне известно, что он был твоим заклятым врагом еще до того, как ты захватила трон, и, возможно, Цепь в уплату за помощь указала место, где ты скрывалась, и он послал за тобой сына. Но правда такова, что я все еще не знаю, как это произошло и почему… Жизнью своей клянусь, София, я даже не догадывалась, что ты еще жива спустя столько лет. Старшая из собеседниц вздохнула и покрутила кусок хлеба на тарелке. – Да, я и раньше допускала, что ты здесь ни при чем, но рада слышать, что так и есть на самом деле. Что касается Портолес… Она сделала все от нее зависящее, чтобы добраться до меня, но ты должна знать: сначала я просто не захотела выслушать ее, а потом было уже поздно. А что касается виновника, то я уверена, что это не Доминго. Он непременно ткнул бы меня носом в дерьмо, когда мы встретились в лагере. Кроме того, это не в его стиле – посылать за мной своего щенка, вместо того чтобы справиться самому. Поэтому Вороненая Цепь остается главным подозреваемым. Должно быть, это она выкурила меня из убежища, чтобы натравить на империю… Хотя мог и Хортрэп, и кто-нибудь из моих лучших друзей, понимая, что только такая трагедия способна вернуть меня и вынудить согласиться на их хитрые планы. Или кто-нибудь из тысячи врагов, которых я нажила на моем долгом дерьмовом веку. А может, просто демон честолюбия нашептал в ухо зеленому полковничьему сыну: хочешь сравняться славой с отцом, изволь в самом начале службы проявить силу и решительность. Возможно, гибель Лейба и жителей Курска – просто дурацкая случайность… Возможно. Но не знать и понимать, что никогда не узнаешь… Эта драная заноза разрывает мое сердце… Я заслужила эти сомнения, весь этот хаос… Но Лейб не заслужил… никто из них… Все они просто любили меня, а я не смогла их спасти. Я, хренова королева София, не спасла крохотную деревушку – всех перебили, а я даже никогда не узнаю кто и почему… Драть-передрать!.. София наконец-то подняла глаза на Индсорит, и в гаснущем свете позабытого камина показалось, что маска безжалостной королевы-воительницы из песен, которую она много лет носила не снимая, сползла с ее лица, открывая взгляду обычную смертную. Мерцающие ручейки потекли из холодных глубин ее голубых глаз по каналам шрамов и морщин, и горло Индсорит вдруг сжалось от сочувствия. Хвост Мордолиза стучал по камню в такт с биением сердца Индсорит, и она подалась вперед, бередя заживающие раны, разрывая свежие швы, и протянула руки через заставленный угощениями стол. Это было небезопасно, все равно что попытаться погладить рычащего бездомного пса, но в то же время она чувствовала пьянящую уверенность, что это свирепое с виду существо не причинит ей вреда. София отшатнулась и посмотрела на нее так, будто не понимала, что происходит, а потом взяла ее протянутые руки в свои. Пальцы Софии дрожали, и Индсорит крепко сжала их. – В первый раз я по-настоящему влюбилась, когда мне было семнадцать, – тихо проговорила Индсорит. Наверное, так чувствует себя цепист на исповеди, испуганный и одновременно счастливый оттого, что можно наконец поведать свои тайны. – Он был мелким дворянином при моем дворе. Сильный, честный, добрый. Ты долго пробыла королевой, должна понимать, как редко встречаются эти качества среди тех, кто достиг высокого положения. Но Крепакс… он был особенным. Можешь считать меня наивной, но я и сейчас, спустя все эти годы, верю, что нас свела вместе любовь, истинная любовь, а вовсе не его честолюбие. – Индсорит улыбнулась, словно вспоминая его улыбку. – Мы пробыли вместе меньше года, а потом его убили, и, несмотря на все усилия, я так и не выяснила, кто стоял за этой расправой – цеписты или кто-то из моих министров. Я отчаялась узнать правду и опустила руки… Ну хорошо, я попыталась разобраться, понимая, что все бесполезно, но, конечно же, не смогла. И никогда не смогу. Ты понимаешь почему. Теперь уже София сжала руки Индсорит и с сочувствием посмотрела на нее. – Во второй раз было еще хуже, – продолжала исповедоваться Индсорит, ощутив странную силу, что исходила от демона Софии, приподнявшего ухо, словно прислушиваясь к ее рассказу. – Разумеется, я поклялась себе больше не влюбляться, но потом в мою Грозную гвардию вступила Симоне из Гейла… Наверняка тебе случалось прогуливаться по мосту Граалей и ты помнишь великолепные статуи, поддерживающие восточную арку? Она была такой же сильной и прекрасной, как эти титаны из Века Чудес, и даже лучше. Но у нее тоже не было шансов… Мордолиз повернул голову в сторону Индсорит, но она прикрыла глаза, чтобы не проронить слезу. Вкус крови возлюбленной наполнил ее рот. – Ее убийцу тоже не удалось отыскать? – Голос Софии все еще оставался хриплым от горя. – Я вижу убийцу в каждом зеркале, – ответила Индсорит, решив, что не расскажет Софии о том, как едва не позволила Симоне убить себя, когда сердце разрывалось от боли и не было сил защищаться. Сегодня – не расскажет. – Наверное, под пытками она бы призналась, кто ее подослал, но ведь я пообещала себе не делать ничего похожего… ни с кем, и в особенности с ней. Она умерла быстро. На моих руках, но быстро. И знаешь, что хуже всего, София? Так, что хуже некуда? Даже сейчас я вынуждена признать, что любила ее больше, чем Крепакса, больше, чем любого из тех, что были потом, пока я не дала зарок не влюбляться ни в кого и никогда, ради своей безопасности и их тоже. Я люблю этот жестокий призрак и верю, что одолела ее лишь потому, что она так захотела. Верю, что она любила меня так же, как и я ее. Это глупо, да? – Любить – это всегда глупо, – ответила София. – Но есть и худшие виды глупости. – Например, заставить меня открыть мой маленький надежный за?мок для разъяренной черни, каким-то образом выжившей во время переворота цепистов? – Да, вроде этого, – согласилась София, и Индсорит даже с закрытыми глазами определила по голосу, что маска вернулась на прежнее место. Нет, даже не маска – шлем в виде головы рычащего демонского пса. – Однако не стоит беспокоиться, их приглашают к себе домой сразу две свергнутые королевы. – Домой, – повторила Индсорит и даже сейчас, в теплой уютной кухне, вздрогнула при воспоминании о том, что показала ей И’Хома за Вратами Диадемы после жуткого шествия по горящей столице. Черная Папесса много раз называла Джекс-Тот своим домом, и, хотя Индсорит была тогда одурманена ядом и жуками, она почти не сомневалась, что легендарная страна вернулась и что она населена ужасными демонами, которые с тех пор преследовали Индсорит в ночных кошмарах. Вот почему она не смогла послать в задницу Софию, с ее идеей пригласить в замок уцелевших оборванцев, шумно спорящих о том, кто будет управлять развалинами Диадемы; это больше не имело никакого значения. Все очень просто, любой ребенок, любящий страшные сказки, может сказать, что пятьсот лет назад Джекс-Тот лежал в море Призраков, как раз на том месте, где теперь объявился. Вот почему заявления цепистов о том, что они отплывают в обетованную землю, было таким абсурдным. Если кто и вернулся домой, то одни лишь демоны, изгнанные в Изначальную Тьму, и теперь лишь вопрос времени, когда они доберутся до Звезды. Взглянув на дружелюбного остроухого пса, который постоянно находился рядом с тех пор, как София спасла ее, Индсорит напомнила себе, что некоторые из них уже здесь. Глава 15 Уже приближался закат, а они не нашли больше ни одной бродячей кошки. Дигглби утверждал, что таковых в природе не существует, поскольку это понятие предполагает, что сначала кошки были ручными, и что кошки в любом случае не подойдут, ведь они не падальщики. Хортрэп возражал: позволив диким животным жить у себя в доме, человек многих хищников превратил в падальщиков. Относительно того, кого можно считать одичавшим, чудаковатый колдун заявил, что хозяева, не сумевшие удержать своего питомца дома, не вправе жаловаться, если тот в конце концов очутится в кастрюле или с ним случится что похуже. С точки зрения Мрачного, предстоящий ночной ритуал как раз и был таким «похуже». – Там, в переулке, была покалеченная шавка, – сказала Пурна, когда они во второй раз дошли до окраины Черной Моли, прочесывая наполовину опустевшую деревню посреди леса Призраков. – Да, я пообещала Дигу, что не будет никаких собак, но этот старый кобель едва волочит ноги, причем даже не четыре, а только три. – Да уж… – Мрачный не нашел что еще сказать и взглянул на раскисшую дорогу, уходившую в сумеречный лес. – Избавить животное от страданий – доброе дело, – заявил Гын Джу, но он мог позволить себе подобный оптимизм, поскольку уже поймал крысу вместо какой-нибудь обессилевшей от болезни кошки. Многие животные в этой деревне казались больными, но из-за этого охота выглядела жалким занятием: разве настоящий охотник позарится на добычу, не способную убежать или постоять за себя? Гын Джу никогда не наблюдал подобного недуга у диких животных, и это заставляло предположить, что причиной стала близость к людям. – Да ну, на хрен, я просто поймаю ту собаку. – Пурна засунула руки в отделанные сутажом карманы камзола и снова повернула к центру деревни. – И вообще я кошатница, так что Диг может пойти или на компромисс, или в задницу, на его выбор. – Э-э-э… да, – сказал Мрачный рассеянно, потому что как раз в этот момент заметил краем глаза котенка, выглядывающего из разбитого окна пустой лачуги, которую лес уже начал с жадностью пожирать, затягивая паутиной кудзу. Никто не сказал этого вслух, но все согласились, что будут охотиться только на взрослых животных. Недавно пойманного индюка уже отнесли в заброшенную церковь, которую Хортрэп посчитал идеально подходящей для своих целей, и теперь Мрачный нес мешок с крысой, так что мог держать непорочного за руку. – Никогда не думал, что буду заниматься такими делами. Не нравится мне это. – С этим-то я могу справиться, – отозвался Гын Джу. – Меня больше тревожит то, что случится потом. Не уверен, что это лучше, чем просто пройти через Врата. Мне кажется, что еще хуже. – Да, именно об этом я и говорил, – согласился Мрачный. – Плохо убивать животных, если тебе не нужна ни еда, ни одежда, но то, что нам предстоит сделать, мне нравится еще меньше. – Связать демонов или отправиться с их помощью в Джекс-Тот? – решила уточнить Пурна. – И то и другое, – хором ответили Мрачный и Гын Джу, еще крепче схватившись за руки. – Это как раз самая забавная часть дела, – сказала Пурна, и, насколько Мрачный успел изучить характер тапаи в совместном походе, это было не пустое бахвальство. Она и в самом деле такая чокнутая. – Мне не нравится поганое настроение Дига, и я уверена, что дальше будет только хуже. После той дурацкой ночи он стал совсем ребенком. – Как думаешь, если отдам ему крысу, он повеселеет? – спросил Гын Джу. Они двинулись дальше через деревню, к переулку позади лавки, в которой утром закупили провизию. Пустынные улицы освещались одними лишь светляками. – Он возражает не только против жертвоприношения, но и вообще против связывания демонов, – продолжала Пурна. – Но если бы его самого не сопровождал связанный демон, меня сейчас не было бы в живых, так что я действительно не могу по достоинству оценить моральные устои, которые он вдруг недавно приобрел. Возможно, все дело в том, что раньше у него был свой демон, но это уже в прошлом. Стоило мне выбросить мою старомодность на помойку, как он тут же подобрал ее и отряхнул от пыли… Знаете, что случилось, когда я рассказала ему, что угракарийцы едят мясо лишь на одной особой церемонии? Он сделался вегетарианцем! – Раньше я смотрел на таких людей свысока, но, когда познакомился с ранипутрийской кухней, решил, что разнообразные… – начал было Гын Джу, но Пурна перебила его: – Ты уже предельно ясно объяснил, как тебе понравились чатни[5] и ачар![6] И я не смотрю ни на кого свысока… Брр, не в этом дело. – Тряся длинным черным языком, Пурна указала на кобальтовую шапочку, которую Чи Хён подарила Мрачному. – Могу я взять ее на минутку? Дело в том, Гын Джу, что Диг волен поступать, как ему вздумается, но отворачиваться от нас только из-за того, что он больше не хочет связывать демонов, – это слишком жидкий соус, чтобы разбавлять его водой. – Не думаю, что паша откажется участвовать в ритуале и отправиться с нами в поход, если только не чувствует, что должен так поступить. – Мрачный зажал в зубах мешок с крысой, пытаясь свободной рукой развязать узел на своей шапке. – Согласен. Гын Джу выпустил ладонь Мрачного и с улыбкой, как бы говорящей, что он ценит этот жест, но его последняя рука не отвалится, если варвар перестанет держать ее, потянулся к сумке… Однако, едва Мрачный справился с узлом и махнул шапкой в сторону Пурны, непорочный затолкал крысу обратно в мешок и снова схватился за руку друга, еще крепче, чем прежде. Возможно, он лучше Мрачного скрывал свое волнение, но перспектива отправиться в Изначальную Тьму явно пугала храброго поэта еще больше, чем ритуал связывания демонов. – Что ж, иногда приходится делать трудный выбор, – заключила Пурна, перебрасывая ремешки шапки через плечо, и Мрачный не понял, зачем утепляться, когда она и так вспотела в накидке из шкуры рогатого волка. – Может, он думает, что кому-то из нас это нравится? Может, он думает, что я не предпочла отправиться в развеселое путешествие в Диадему вместе с ним, Неми и монахом? В жопу поиски Марото! В жопу спасение мира! – Ох!.. – Брови Гын Джу под маской поползли вверх, и он понимающе кивнул Мрачному. – Значит, ты не только расстроена тем, что наши с Дигглби пути расходятся, пускай лишь на время, но и немного огорчена, что в ближайшем будущем не сможешь брать уроки музыки? – Конечно огорчена, но в хорошем смысле, – ответила Пурна, причмокнув губами и щелкнув сыромятным ремешком накидки. – А по поводу уроков музыки я должна сказать вам, мальчики: думаю, я просто гений. Обычно я не рассказываю о том, как упражняюсь с певчим мечом, но если уж… – Не стоит, не стоит. Гын Джу выглядел слегка смущенным оттого, что добродушная попытка поставить друзей в неловкое положение едва не раскрыла больше подробностей, чем ему самому бы хотелось. К счастью для его стыдливости, они как раз вышли на городскую площадь со зловещим деревянным идолом и виселицей, и Пурна отвлеклась на доску объявлений, увешанную плакатами о розыске преступников. – А почему Неми не хочет отправиться с нами? – спросил Мрачный, когда Пурна внезапно развернулась и быстрым шагом пошла прочь от площади. – Даже моя мама согласилась, когда я объяснил, что другого способа найти дядю нет и ей придется либо пойти с нами, либо отказаться от этой затеи. А ведь она, как все цеписты, ужасно суеверна во всем, что касается сделок с демонами и тому подобного. Может быть, твоя ведьма больше, чем мы, знает о Хортрэпе и о его планах? – Готова поклясться, что она много знает о Хватальщике, но я еще не все из нее вытянула. Единственное, что могу рассказать, если хотите…