Половина собравшихся в Доме Цепи вскочила на ноги, затопала и закричала, но Элувейти усадила их на место взмахом беспалой руки: – Свобода заключает в себе очень много разных возможностей, друзья мои! Да, мы свободны… мы вольны построить великолепный, сверкающий город, в котором все будут равны, но вольны и ввергнуть себя в трясину конкуренции, споров и бездействия. Нам многое предстоит решить. И теперь, когда мы услышали так много различных и противоречивых мнений, что студент, изучающий право, с трудом усвоил бы их даже за дюжину лекций, давайте сделаем перерыв, чтобы обдумать услышанное, а потом продолжим обсуждение, пока не придем к какому-то решению. Раздавшиеся в ответ одобрительные крики, аплодисменты и топот звучали, возможно, чуть тише, чем в прошлый раз, но, по крайней мере, все приободрились после долгого, напряженного дня. Элувейти позволила собравшимся пошуметь еще немного, а затем заставила замолчать, прокашлялась и сказала: – А перед объявлением перерыва я должна сделать два сообщения. – Начинается, – проворчала София и, оглянувшись на Индсорит, поняла, что та нервничает не меньше ее самой. При первой встрече Элувейти держалась вежливо, но без благоговейного страха перед Поверженной Королевой, именем которой она начала борьбу за власть в Диадеме больше двадцати лет назад, восприняв новость о том, что София инсценировала свою гибель, без особого удивления или волнения. Как и большинство ее собеседников. Они поговорили немного о том о сем, а потом пожилая предводительница мятежа объяснила, как София и Индсорит будут публично введены в новое правительство. – Во-первых, к нам любезно согласилась присоединиться Индсорит из Юниуса, – объявила Элувейти, умышленно не упоминая никаких титулов. Стиснув зубы от напряжения, Индсорит вышла из исповедальни и с нарочитой неторопливостью зашагала по боковому проходу. Светское собрание в Доме Цепи отреагировало на ее появление так, словно с неба спустился ангел… или демон поднялся из Изначальной Тьмы. София поморщилась, когда публика зашипела на ее новую подругу, но Индсорит была большой девочкой и даже не вздрогнула. Она поднялась к Ониксовой Кафедре по украшенной фестонами лестнице и стала рядом с председателем. Элувейти обратилась к залу: – Индсорит из Юниуса пришла к нам не как деспот, а как обычный житель Диадемы. Я правильно говорю? Что ответила Индсорит, София не расслышала, затем пожилая женщина прошептала что-то ей на ухо и уступила место на кафедре. Индсорит была не таким хорошим оратором, как Элувейти, но она говорила искренне, и голос ее дрожал от неподдельных эмоций: – Да, правильно. Я посвятила жизнь служению моему народу, моему городу, моей империи, но не всегда добивалась успеха. Иногда… иногда я ужасно подводила вас. Я смиренно и чистосердечно прошу прощения за тот вред, что причинила вам, и рада возможности исправить ошибки. Надеюсь, быть гражданином у меня получится лучше, чем быть королевой. Проклятье, все получилось и короче, и намного естественней, чем ожидала София. Теперь эта девочка нравилась ей еще больше, но, судя по новой волне шиканья, Индсорит еще не завоевала сердца публики. Вид этих людей, никогда не сидевших на багряном престоле, но скороспело судящих о ее правлении, опалил Софии задницу так, словно под скамьей стояла покаянная свеча. – Благодарю вас, Индсорит из Юниуса, – с нажимом проговорила Элувейти, и ее зычный голос заставил недовольных замолчать. – Я должна сделать еще одно объявление, но для многих из вас оно не станет полной неожиданностью, потому что я повторяла эти слова долгие годы. Это была молитва безбожника, боевой клич всех, кто верил в наше дело, и теперь я рада сообщить, что в Диадему вернулась одна из ее великих дочерей. София жива! В тот момент, когда Индсорит открыла дверь исповедальни, чтобы занять место возле алтаря, кое-кто из слушавших уже повернул любопытное лицо к Софии, гадая, что за старуха сидит так близко к бывшей королеве. Теперь взгляды всех присутствующих устремились на нее, и она, глубоко вздохнув, поднялась с места, хотя предпочла бы просто закрыть дверь и отсидеться в кабинке, пока последний участник собрания не покинет Дом Цепи. Ее демон тоже встал, жалобно подвывая, и посмотрел на хозяйку с ленивым любопытством, вероятно удивляясь, как и сама София, почему она так испугана предстоящей встречей с народом, которым когда-то правила… правила из рук вон плохо, а потом и вовсе покинула его. Ее не встретили свистом, как Индсорит, или она просто не расслышала этого за гулкими ударами собственного сердца и тяжелым стуком сапог по полированному мраморному полу. Шагая по проходу, она безуспешно пыталась подражать королевской осанке Индсорит, гордо подняв голову и держа спину прямо, но то и дело сутулясь. Краем глаза она заметила, что жители Диадемы, ряд за рядом, встают со скамей. Она цинично предполагала, что на собрание в Высшем Доме Цепи будут допущены только близкие друзья лидеров различных фракций, но встретила здесь чумазые лица, сальные волосы, протертые на локтях рубахи людей низкого происхождения. Маленький мальчик, сидевший с краю скамейки, с таким интересом смотрел на вернувшуюся Холодный Кобальт, что Мордолиз подбежал и выхватил булочку из его слабой руки. Кто-то в густом лесу лиц зарыдал, другие улыбались так широко, что София могла различить бледные десны. Она не увидела Бориса, хотя тот пообещал быть здесь, но, возможно, он получил право на более удобное место за то, что привел двух королев вместо одной. – София жива! – повторила Элувейти, когда София поднялась к кафедре и стала по левую руку от предводительницы восстания, а Мордолиз лег на пол возле ног хозяйки. – И она вернулась к нам в тот час, когда мы больше всего в ней нуждались. Наша дорогая героиня, которая в ходе восстания кобальтовых превратилась во всесильного генерала… Что за ерунда? София ни в кого не превращалась в ходе восстания. София сама и была восстанием, эпохой… Но она постаралась не скрипеть зубами, понимая, что есть множество других мест, по которым можно пнуть гораздо больней, чем по ее уязвленному самолюбию. – Наш дорогой генерал, – продолжала пожилая женщина, – которая победила злого короля Калдруута и сама стала багряной королевой. Вот это уже больше похоже на правду. – Наша дорогая королева, которая пала в замке Диадемы от меча Индсорит из Юниуса, и даже ее имя было запрещено произносить в последующие темные дни и годы. – Элувейти посмотрела на обеих женщин, стоявших рядом с ней, и те внезапно ощутили беспокойство. – Наша дорогая мученица, которая поклялась, что будет последним деспотом Диадемы, которая поклялась, что сделает всех смертных свободными или погибнет в борьбе за это. И, как мы все думали, действительно погибла. А потом вернулась в тот час, когда мы в ней нуждались, как я уже говорила, или, может быть, на несколько минут позже… Какого хрена?.. – И все это время она была неразлейвода с Индсорит из Юниуса, настоящей последней королевой Самота, тираном нашей эпохи и сообщницей Софии, – продолжала Элувейти, не обращая ни малейшего внимания на двух разъяренных королев, которых прилюдно поносила. – Я беседовала с Холодной Софией и выслушала ее песню… – Я сама могу спеть свою песню, бабуля! – рявкнула София. Мордолиз тоже поднялся и зарычал на Элувейти. Однако по ухмылке старухи София догадалась, что лишь подыграла той мелодии, которую ловко исполняла женщина, даром что у нее не было пальцев на руках. София поглядела на представителей, сидевших возле алтаря, и не увидела ни одного дружественного лица, потом обернулась к забитому до отказа Дому Цепи, где сидели тысячи людей, которые надеялись и верили в нее, несмотря ни на что. Тысячи людей, которых она подвела, теперь поняли, кем она была с самого начала. – Продолжай, продолжай, – сказала Элувейти и отошла в сторону, указывая на Ониксовую Кафедру. – Расскажи им то, что говорила мне. О том, как добровольно отдала трон Индсорит. О том, как инсценировала свою смерть. О том… как ты это назвала? Уединенной жизнью в деревне? София побледнела и на время лишилась дара речи. Вместо нее зарычал Мордолиз. – Конечно, я могла ошибиться в каких-то деталях, – самодовольно проговорила матрона, наклонившись к кафедре, чтобы ее голос усилился, проходя через трубы и отражаясь от сводчатого потолка. – Ты сказала, что сама можешь спеть свою песню. Что ж, сейчас самое время – вся Диадема слушает тебя! София напрягла всю свою волю, чтобы не заехать в челюсть старой карге, и краем глаза заметила, что Индсорит оперлась о кафедру, чтобы устоять на ногах. Девочка уже далеко ушла от порога смерти, но любое волнение быстро лишало ее сил, а худшего потрясения, чем то, что она сейчас испытывает, трудно даже представить. Ее внезапная слабость лишь подчеркнула сомнительное положение, в котором оказались две бывшие королевы, по собственной беспечности забравшись в самую гущу революции. Чего София ожидала от этих людей – что они устроят для нее триумфальное шествие? Мятеж, который Элувейти возглавляла с того времени, когда София покинула город, основывался на утверждении, что Поверженная Королева приняла мученическую смерть за их общее дело, и это означало, что мертвая София им нужней, чем живая. Живые люди имеют привычку думать самостоятельно, чем только усложняют призывы, и, поскольку София не может больше оставаться мученицей, она, очевидно, должна стать козлом отпущения, так же как и Индсорит… И сейчас она должна сделать все возможное, чтобы эти люди не поступили так, как обычно поступают крестьяне с жертвенными козлами. София не особенно беспокоилась за себя; раз уж Мордолиз сумел защитить ее и от вражеских армий, и от королевы демонов, то должен уберечь и от дерзких простолюдинов. Но Индсорит выглядит не очень крепкой. И как бы ни хотелось выбить зубы Элувейти, это не спасет положения… Но она вовсе не собиралась молча выслушивать оскорбления, уповая на то, что это только слова, и ничего больше. – Спокойно, малыш, – сказала она демону, и тот немедленно приглушил рычание, хотя по-прежнему скалил зубы на Элувейти. Иронически улыбнувшись Индсорит, София подошла к Ониксовой Кафедре и обратилась к жителям Диадемы в первый раз с тех пор, как сбежала от них: – Да, это я, София. И все, что наговорила обо мне эта старая морщинистая задница, чистая правда. Удивительно, как не погасли разом все свечи, когда собравшиеся в Доме Цепи дружно выдохнули. – Конечно, это не вся правда, а только тот вариант, который больше всего устраивает лично ее и ту революцию, что вы устроили, но пусть будет так. Я это заслужила. – Картинно нахмурясь, она пожала плечами и продолжила: – Да, вот такой я кусок дерьма. Я пыталась спасти мир. Ничего не вышло. Пыталась быть доброй королевой. Тоже не получилось. Становилось ли всем от моих стараний только хуже? Несомненно. Но знаете, когда я поступила правильно? Когда свалила, на хрен, отсюда при первой же возможности. Все уставились на нее, одни – с раскрытым ртом, другие – покраснев так, что едва не лопались, как лопается гнойник, если надавить. Никто пока не произнес ни слова, но было ясно, что долго так продолжаться не может. Она потеряла этих людей, и очень быстро. Жаль, потому что признать свои ошибки после всех этих драных лет оказалось совсем не трудным делом – теперь, когда все уже позади. Драть-передрать, это даже приятно. В первый же день, проведенный в Доме Цепи, она пришла к выводу, что признание облегчило ей душу. – Однако я должна сказать вам еще кое-что, – объявила она, и в этот момент поднялся недовольный шум. Но у них были только ладони и покрытые пеплом легкие, а она пользовалась мощной усилительной системой, проходившей по недрам замка Диадемы и устроенной так, что ее голос ясно прозвучал по всему Дому Цепи. – Элувейти во многом права. В той части, что касается меня. Но в одном она ошибается. Я не появилась ни в последнюю минуту, чтобы спасти положение, ни несколькими минутами позже. Я вообще появилась здесь не ради вас. Я пришла сюда, чтобы сокрушить Цепь, вот и все, но пришла слишком поздно. Так что я еще бо?льшая старая манда, чем вы обо мне думаете. Она остановилась, чтобы перевести дух, и в этот момент крики и свист зазвучали даже громче, чем те, которыми была встречена Индсорит. Так, на хрен, и должно было произойти. Так чернь и должна почитать свою королеву. – И последнее, что я хочу вам сказать, потому что вы, точно так же как и я, устали от всего этого прекраснодушного блеяния. Элувейти раскусила меня, вне всякого сомнения, но она ошиблась в том, что касается Индсорит. Она ошиблась. Индсорит старалась изо всех своих драных сил. И когда Черная Папесса предложила ей выбор: или умереть ради людей, или остаться жить ради себя, она выбрала смерть. Легко проклинать ее за все большое дерьмо, что случилось, пока она была королевой. И за маленькое дерьмо тоже. Легко проклинать Индсорит за все, что пошло не так при ее правлении… Но бо?льшая часть из этого случилась не по ее вине. Или, может быть, меньшая часть, но уж точно не всё. Кто-то ущипнул Софию за предплечье, и, пока крики и улюлюканье разносились по залу, она обернулась к Индсорит, что с округлившимися глазами стояла рядом, вцепившись в ее руку и качая головой. София выдернула руку и чуть ли не прокричала с кафедры, потому что это должны были услышать все, чтобы узнать правду вместо домыслов: – Да, она кое в чем облажалась! Так бывает, и вы скоро это поймете, когда сами попытаетесь управлять городом. Людей истязали? Верно, но и ее тоже. Люди умирали? Спросите своих родных, что они об этом думают… Ах да, вы не можете. Но знаете, что я вам скажу? Индсорит заботилась о своем народе, и, когда в Диадеме началось это мрачное дерьмо, она не спряталась от вас, как это сделала я, а боролась до конца. До конца. – Ни хрена себе! – выдохнула Индсорит, уставившись с разинутым ртом на Софию, пока эхо от выступления Холодного Кобальта затихало, уступая место раздраженному лаю. Непривычно тревожный вой Мордолиза добавил в этот хор нежелательную ноту. – Ни хрена себе хрена, София! Что это было? – Не благодари меня, пока не выберемся из церкви, – сказала София, поскольку, несмотря на всю искренность и пылкость, не сумела покорить толпу. В свое время Марото научил ее одному выражению из своего актерского прошлого на тот случай, когда выходишь на сцену и делаешь все возможное и невозможное, но в зале царит тишина, если не хуже. Он называл это «в театре тихо и темно, как ночью в заднице». Не очень удачное выражение, так ведь и актер из него вышел неважный. – Хорошо хотя бы то, что мы с тобой покончили с местными политическими играми… ради чего-то более важного и разумного. – Мы должны принять решение, – объявила Элувейти, напомнив Софии, что та слишком увлеклась происходящим перед ней и забыла о творившемся у нее за спиной. – Да? Вы решаете, хотите ли снова сделать меня королевой? Она обернулась, чтобы посмотреть, как воспринял новый парламент ее речь, но все эти люди перешли в одну из капелл или куда-то еще, а вместо них на почтительном расстоянии от Софии стояла дюжина охранников в легкой броне… Нацелив большие арбалеты на нее и на Индсорит. За спиной у головорезов она увидела Элувейти, выглядевшую ужасно довольной для женщины, чью шею Холодный Кобальт едва не испытала на прочность. София слегка пнула Мордолиза, возмущенная тем, что сукин сын не предупредил об опасности… и в животе у нее все сжалось, когда сапог наткнулся на мягкое и податливое. Пес дрожал, лежа на земле, выпучив глаза и высунув язык; черная пена пузырилась в пасти. София была так поглощена попытками докричаться до Индсорит сквозь грохочущую ярость толпы, что не заметила, как он упал и даже перестал дышать. – Мордик! – Как я уже сказала, мы должны обсудить вопрос… – заявила Элувейти, и голос прозвучал приглушенно, словно доносился по трубам из Низшего Дома Цепи. Индсорит метнулась к Софии, а та опустилась на колени, обхватила пса и попыталась определить, бьется ли сердце в его груди. Но ничего не услышала. – …и хотя это далось нам нелегко, мы решили казнить вас обеих вместо одной. Глава 19 Именно поэтому Пурна и старалась реже курить саам – он либо напрочь сносил крышу, либо превращал ее в параноика, а ни то ни другое не подходило для дружеской пирушки, как и для драки в таверне, чем такие вечеринки частенько заканчивались. Что, демоны их всех подери, вообще произошло? Всего час назад она нервничала оттого, что придется вместе с Мрачным вызывать демонов, а теперь, похоже, он вскоре сам узнает, какие твари прячутся по ту сторону Изначальной Тьмы. А может, и не он один, если не удастся ускользнуть от безумной толпы. Эффектно взорвав голову вожаку, Хортрэп заставил посетителей разбежаться кто куда, но, судя по поднявшимся вокруг горящего дома крикам, эти ребята сейчас в ярости да к тому же в подпитии и вполне могут погнаться за Пурной и ее друзьями. Правда, у беглецов неплохая фора и они уже почти выбрались из деревни – и то и другое очень хорошо, но через Черную Моль и лес Призраков проходит только одна дорога, так что отыскать их будет не так уж и трудно. – Вы хотя бы можете объяснить, во что вляпались? – кипятился Хортрэп, обращаясь то ли к бесчувственному телу Мрачного, то ли к незнакомым ранипутрийцам, помогавшим нести раненого, то ли ко всем сразу. – Уму непостижимо! Я только что спас ваши шкуры, и как же вы этим воспользовались? Почему из всех таверн на Звезде выбрали ту, что забита имперскими разведчиками, да вдобавок эйвиндскими? После того, что мы под предводительством Софии с ними сделали, трудно найти полк, ненавидящий кобальтовых сильнее, а вы наверняка не удержались от соблазна заявить о своих симпатиях. – Мы вообще не знали, что это имперцы! – огрызнулся Гын Джу. – Здесь нет нашей вины. – Вы сказали, что мальчишка первым его ударил. Из-за чего? – спросил Диг у группы, что несла Мрачного. Двое дикорожденных мужчин держали варвара за руки, а две женщины обычной внешности – за ноги. Их командир с татуировкой на лице, обрамленном масленой бородой, шел сбоку, так же как и Гын Джу, зажимающий ладонью рану Мрачного. – Они случайно столкнулись, – объяснил командир. – А дальше все происходило с быстротой поноса. Парнишка перепугался до дрожи в печенке и выхватил нож. Может, просто жуков перебрал, кто знает. – Лучшая, а ты, часом, не видела… – начала Пурна, но, обнаружив, что странной женщины рядом нет, оглянулась и увидела, как та несется во всю прыть в обратном направлении. – Что она задумала? – Пытается отвлечь погоню? – предположил ранипутриец. – Да, пусть и ненамеренно, – ответил Хортрэп. – Это больше, чем я мог ожидать от старушки, особенно после того, как она отказалась принять помощь от меня или Неми. – Так и знал, что эта сумасшедшая захочет проткнуть кого-нибудь копьем! – простонал Диг. – Я едва не охрип, убеждая ее оставить оружие в церкви, ведь нет ничего менее нужного, чем кровавая драка в таверне. Должен уточнить: это не та палка для протыкания людей, которую я просил не брать с собой, а какое-то другое копье. – Слишком тонкое различие, чтобы сказать наверняка, – хмыкнул Хортрэп и повернул свою неприветливую физиономию к сердобольному ранипутрийцу. – Кстати, а кто эти хреновы прохвосты и почему, демоны их подери, они так радостно согласились рискнуть своей шкурой ради моих негодных учеников? – Случайные свидетели, не испытывающие особой любви к имперским солдатам, – заявил старший. – Ваш здоровенный приятель угостил нас выпивкой перед тем, как его пырнули ножом, вот я и решил заступиться, когда вся таверна собиралась наброситься на парня… Хотя, признаться, я не ожидал, что все так быстро завертится. – Мы даже не заметили, как это началось, и вы заслужили щедрую награду за помощь. – Диг потряс кошельком, который успел забрать у Мрачного. – Праведные дела не требуют награды, – сказала та из женщин, что выглядела покрепче, сущая медведица с косами, прикрывающими половину спины. – Мы рады, что встретили вас… Это что еще за хрень?