История первая: Радиомолчание notes1 2 3 4 * * * История первая: Радиомолчание Он проснулся в тесной душной келье. Резко поднялся, отчего заломило спину, а потому как можно медленнее опустился на ложе, застеленное шерстяной тряпкой. В комнатке два на два метра едва умещались миниатюрное подобие кровати да прожжённый, почерневший от копоти столик. Почти всю его поверхность занимала керосинка, бледный огонёк которой освещал суровые каменные стены; у края пылилась, опёршись о ножку фоторамки, потёртая репродукция иконы Радонежского чудотворца. Над кроватью висел образок Богородицы. В тёмном углу истошно жужжала муха: похоже, вляпалась в паутину. Превозмогая боль, человек опёрся о локти и скинул ноги. С удивлением заметил, что его доживающие последние дни берцы аккуратно стояли у ложа. Ощупал посечённый подбородок, давно заросший короткой бородой, и вновь обнаружил чью-то проявленную заботу: на предплечье левой руки наложили свежий бинт, предварительно отрезав рукав куртки лесного камуфляжа. Он не понимал, где очутился, и кто мог приютить вооружённого израненного беглеца. Говоря об оружии: ни ножа, ни кобуры, ни тем более короткоствольного автомата рядом не нашлось. В любом случае он в гостях, что означало: рыпаться некуда, пора выходить на контакт. Обувшись, человек собирался встать, но боль и изнеможение уговорили посидеть ещё минут десять. Именно в этот момент послышались тяжёлые быстрые шаги, и в тёмном проёме с пустыми дверными петлями возник силуэт коренастого мужчины. Его ладонь упиралась в кобуру на поясе, будучи готовой вскинуть пистолет и успокоить гостя, если тот забуянит. Но дебоширить было лень, к тому же, ноги подкашивались. — Очнулся, — заключил басистый голос. — На тебе вражеская форма. — Человек указал рукой в сторону, будто предполагая, в какой части света мужчина мог достать одежду. — Вражеская? — прохрипел он в ответ. — Значит, я свой. Бежал… с юга. — И сам махнул туда же, куда и собеседник. — Знаю. Нашли при тебе, что и спасло. В свете керосинки промелькнула металлическая цепь с двумя пластинами. Гость поймал жетоны, не без удовольствия отметив сохранившуюся реакцию. На одной стороне «медальонов смерти» был выбит личный номер, на другой — орёл в круглой окантовке. И даже в сумраке комнаты они отдавали серебряным отливом. — Приписан к спецвойскам УВП, — заметил хозяин. — Эмиссар, — прозвучало в качестве пояснения. — Один из последних… оттуда. — Ах, вот оно что… Один из последних вообще, если до конца разбираться. Не повезло вашему брату. Давай. Местный командир, как заключил про себя человек, подал руку и помог ему подняться. Тело всё ещё ныло, но уже слабее. — Капитан Никита Андрианов, оборонительный отряд Генштаба при Управлении Временного правительства Региональной Федерации. — Пустынник, — представился гость. — Ни имён, ни званий, — угрюмо протянул командир. — Выводили как-то девку из захваченного боевиками города. Назвалась Ревизором, и на этом всё. Потом уже выяснилось, что она эмиссар. — Оттуда? — в голосе гостя промелькнула надежда. — Что? Не-ет; работала по западному направлению. Там их… вас, то есть, ещё раньше повадились резать. Жуть. И надежды как не бывало — снова пепел обуглившейся веры. Они брели по тёмному узкому коридору, маяком служил бледный свет на дальнем конце. Гулявший то тут, то там сквозняк говорил о наличии других комнаток, однако разглядеть их во мраке было невозможно. — Как там Эмират? — Осиный средневековый улей. Когда бежал, избирали нового ка́ди[1]. Первым делом обезглавили пятьдесят человек, уличённых в работе на УВП. — А на самом деле? — Кто-то отказался платить джамаа́там[2], другие не хотели воевать, а третьи… третьи были славянами. — Суки, — с горечью выругался Андрианов. Коридор выводил в просторный молельный зал, который, однако, также растворялся во тьме. Стенники освещали дверные проёмы да коллекцию икон в углу. К слову, там же горели свечи, хотя лучше бы их не зажигали: даже в ликах святых не осталось ни грамма надежды. В центре зала, прямо на полу, тянулся к золочёному потолку костёр, треща поленьями и разбрасывая пепел. Вокруг действительно было холодновато. К огню примостились два солдата в демисезонных камуфлированных куртках. Рядом, словно цепные псы, лежали воронёные «калашниковы» двенадцатой серии. — Наш связист Егор, — представил Андрианов первого. Тот в приветственном жесте поднял ладонь. Пареньку было от силы двадцать; светлое лицо ещё не посуровело в жестоких схватках. Можно было с уверенностью сказать, что служба в войсках Управления для него только начиналась. Забота о рации не освобождала от боёв, но, напротив, облагала большей ответственностью. Гость смотрел в глаза, воспринимающие окружающий мир как игру, и понимал, что отличало Егора от остальных, от него самого: тот ещё не разочаровался и, хуже того, до сих пор надеялся. Тем больнее будет потом, если доживёт. — Насреддин. Скажи ему спасибо. Это он нашёл тебя на болотах, принёс сюда и перевязал. В отличие от Егора, Насреддин Сулайманов хорошо помнил времена, когда не было ни Эмирата, ни Управления Временного правительства, вовсе никого из борцов за «суверенность». Едва-едва, десятком лет, он застал остаток нормального мира перед тем, как тот канул в бездну войн и потрясений. Хотя можно ли называть адекватным время, когда первую попавшуюся на улице девушку заталкивали в машину и дарили на день рождения местному баю? Насреддин помнил и это. Сын богослова свободно говорил на языке кади и джамаатов, но в последние годы использовал навык лишь для допроса военнопленных. Родиной он считал ту великую страну, о существовании которой редко вспоминали даже нынешние правители. Это сейчас землю поделили на множество автономий, и УВП с каждым днём теряло одну за другой. Тогда же худо-бедно ещё уважали закон, по крайней мере, создавали видимость. Путь на исторические земли ему был заказан: «свои» назвали бы его муртадом, то есть вероотступником. Насреддин же считал муртадами их: кровожадных ублюдков, дорвавшихся до вожделенной власти. Говорят, давным-давно, век, а то и два назад, так же сходились под палящим солнцем солдаты одной веры, но разных Отчизн. — Вас трое? — недоверчиво спросил Пустынник, прищурившись от зарева костра. — Четверо. Альпиец, снайпер, под колоколами. Егор, иди сюда! Паренёк, как заведенный, вскочил и бросился к командиру со щенячьей преданностью. Однако автомат захватить не забыл — неоценимый навык в условиях вечной войны. — Проводи в санузел, подыщи новую форму и обувь. Не в душманском же тряпье ходить. Побриться бы ещё, — и, задумавшись на секунду, добавил: — выдай оружие. — Но товарищ… — Не будем сволочиться, свой он. Правильно говорю? — Так точно, товарищ капитан. — Пустынник отдал честь, правда, вышло у него это несколько коряво. — Для эмиссара просто Никита. Вижу, вас всё равно не учат уважать офицеров. А, может, вам это и не надо. Слышал, сразу генерала армии дают. — Слухи, — с тенью улыбки ответил гость. — Хотя разное бывает. Пока брели по тёмным сплетениям коридоров, молодой связист отвечал на расспросы. Пустынника, окровавленного и беспомощного, нашли посреди топей, что простирались отсюда на километры. Он был без сознания, а потому Насреддину пришлось взвалить его на спину и держать курс к форпосту, наплевав на дежурный обход. Смотря на бородача в обносках джихадистов, пограничник справедливо принял его за разведчика «оттуда», но позже изменил мнение, нашарив жетоны спецвойск УВП. Подделать такие невозможно, как и снять с покойника: врагам могли оставить тело, но личный знак никогда. Командир долго ругался: неизвестный проник на территорию не позже нескольких часов, если судить по пятнам крови, а снайпер Альпиец проморгал. В любом случае что-то надо было делать, тем более, жетоны доказывали принадлежность человека к своим. Форпостом, крайней точкой и для Региональной Федерации, и для джамаатов, центром нейтральной полосы, служил старый монастырь, возведённый посреди хуторов, за десятилетия обратившихся в огромную лужу. Основания фундаментов выглядывали из-под мутных слоёв воды и тины, но от зданий не осталось и щепок. Их сносили артиллерийским огнём и вертолётными ракетами, а после пришли аномально затяжные ливни. Удивительно, но лишь божий храм уцелел под натиском праведного огня военных со стихийным катаклизмом и, более того, сохранился до сегодняшних дней. Строили его основательно: монолитные стены могли выдержать пулемётную очередь; узкие окошки больше напоминали амбразуры, зарешёченные толстой арматурой. Огромный ДОТ с золотым крестом над куполами гордо стремился вверх, и из его высшей точки, той самой снайперской позиции Альпийца, можно было контролировать весь регион. Здание идеально подходило для пограничников, тем более, когда в нескольких десятках километров к югу начинались дикие земли средневекового квазигосударства. Жилые помещения монастыря обустроили под склады. Провианта хватало на месяц безвылазной жизни дозора, амуниции на недели боёв. Одно огорчало: чувствовался недостаток в людях. Если джамааты объединятся и двинутся к границам подконтрольных УВП территорий, контакт будет тяжёлым. Вся надежда на гарнизонный батальон, что располагался в десятке километров к северу, откуда и приходили новые дежурные на замену охранения. Приведя себя в порядок, надев форму армии временщиков и получив обратно подсумок с вещами, нож да кобуру «Гюрзы», Пустынник вернулся в молельный зал, где солдаты готовились к трапезе. — Свинина. — Андрианов лично передал гостю жестяную банку. Он жадно глотал холодное мясо, не обращая внимания на застревающий в горле жир, соскребал последние остатки и искренне поблагодарил Егора, протянувшего ещё одну порцию. Пустынник заметил, что тот смотрел на него с плохо скрываемым благоговением, будто на героя. Как же мало он на самом деле знал! Никита и Насреддин, словно два родных брата, говорили о многом и ни о чём одновременно; главное, поддержать атмосферу товарищества у костра. Они давно служили в одном отряде; о принадлежности к разным национальностям и мысли не возникало. Такие учатся понимать друг друга без слов, приходить к одинаковым выводам, избегая споров, и самоотверженно выручать во всём. Зашла тема о власти. Все вместе пожурили Алексея Нехлюдова: одного из отцов-основателей временщиков, резко изменившего взгляды, что впоследствии заставило министра уйти в подпольную оппозицию. Его дочь, Катерину, Пустынник знал лично. Они одновременно проходили обучение в Кадровой академии при УВП, разве что по разным «специальностям»: её учили строить государство, его — уничтожать. Поговаривали, Нехлюдов сформировал собственные батальоны из верных ему воинских частей и теперь выжидал момент, чтобы свергнуть бывших товарищей. Постепенно обсуждение сошло на нет, замолчали. Тишину разбавлял треск поленьев в костре; его пламя отражалось на металле «двенадцатых» АК. Кто знает, к чему бы пришли, если бы не внезапный вопрос. — Как становятся эмиссарами? — невзначай спросил Егор. Пустынник опустил взгляд к костру; ладонь нашарила рукоять «Гюрзы» и извлекла на свет. Гость словно растворился в мыслях, но вовремя опомнился. Как раз в тот момент, когда связист успел стушеваться под упрекающим взором командира и трижды проклясть себя за нарушение субординации. — Это долгий процесс, — начал гость. — Во-первых, мы изучаем всё о регионе, по которому работаем: язык, менталитет, расположение жизненно важных объектов… Длинный перечень. Во-вторых, действующую власть и тех, кто не прочь ею завладеть. Тут важны любые мелочи: где человек живёт, по какой дороге ходит, с кем спит. Всё может пригодиться. Нас учат добывать сведения непосредственно в «поле». Не лишни знания в экономике, социологии, психологии; право вот не в цене, редко его учитываем. Конечно, есть тренировки по программе спецназа, хотя бы минимум. Но кое-чему нас разучивают: мы перестаём ценить человеческую жизнь. В нашем деле она ничего не стоит. Пограничники осмысливали услышанное; каждый погрузился в себя. Казалось, Пустынник не сказал ничего нового, но сколько скрывалось в этих словах. К тому, что происходило на протяжении немалого количества лет, причастны эмиссары, через которых вело закулисные игры Управление. Теперь оно едва держалось у края бездны повсеместной анархии, а агенты влияния сгинули в зачистках. Первой ситуацию просекла Дефензива — спецслужба Бравой Вольности. Новоизбранный великий князь показательно вывел арестованных перед Сеймом и приказал расстрелять. Никто не возражал, даже напротив. Чуть позже к делу приступила Единая Директория. Сама бы она вряд ли отыскала в череде политиков и военных чужеродные элементы, но подключилась всё та же Дефензива, более опытная в вопросах контрразведки. Князю был выгоден конфликт между Директорией и УВП: пока временщики распылялись на озлобленных единых, он преспокойно укреплял государство, воруя всё, что можно, у бывших друзей. Те давно вышли из игры: их максимумом стал последний крестовый поход. И хоть они сбросили зависшее над ними иго в переулках собственных городов, оправиться не представлялось возможным, похоже, никогда. Как итог, Бравая Вольность стала самой развитой и богатой страной запада; восток худо-бедно держался на плечах временщиков. Правда, создавалось впечатление, что последним всё осточертело и они сами приступили к разделу земель с властью. В таком случае Алексей Нехлюдов казался наилучшей угрозой для Управления: он ненавидел бывших товарищей, но ещё больше жаждал смерти заграничных врагов, а великого князя в первую очередь. Тем временем вспыхнуло там, откуда не ждали: подконтрольный Управлению председатель на автономном юге неожиданно вспомнил о былой суверенности, истёкшей чуть ли не полтора столетия назад. Было решено задействовать эмиссаров, их руками сместить предателя и поставить лоялиста. Вот только лодку уже порядочно раскачали: председатель был устранён в его же кабинете под шум толпы и взрывы бензоколонок. Агенты влияния толком ничего не провернули, как из огня всеобщей ненависти поднялись джамааты. Вот тогда для Временного правительства и начался глобальный крах. Резать эмиссаров в так называемом Эмирате научились без Дефензивы, хотя работа вражеских спецов тоже ощущалась. — Мало пройти обучение, — продолжил рассказчик, выведя слушателей из тумана размышлений. — Кадровая академия весьма изощрённа в методах подготовки. Чтобы стать эмиссаром, разведчик проходит проверку на верность. Я не о возможности предательства говорю; таких отсеивают в самом начале. Верность означает слепое подчинение руководству УВП. Если не прошёл, отправляют на передовую. Годы тренировок перечёркиваются первой вражеской пулей. Егор только подался вперёд, намереваясь узнать, в чём состоит проверка, но Пустынник тут же его осёк: — Поверь, мало что с этим сравнится. — Он явно разочаровал паренька в его восторженном любопытстве, но что ему стоил чей-то интерес, особенно в таком неблагодарном деле. — Ладно, командир, спасибо за ужин, а теперь поведай, как у вас со связью. — Докладываем в Генштаб по шесть раз в сутки, — ответил Никита и посмотрел на наручные часы. — О тебе уже упомянули. Следующий сеанс через десять минут. Насреддин остался у костра; Андрианов, Егор и Пустынник направились к тёмному зеву очередного проёма. Крутая винтообразная лестница вывела их на вершину колокольной башни. Здесь было куда холоднее, чем в молельном зале: сквозняк задувал за шею, леденил пальцы. Окошки, как и внизу, были узкими, но по направлению к югу не хватало куска стены. Прореху обложили мешками с песком, обустроив удобную позицию для наблюдателя. Не было чугунных колоколов: как объяснил командир, давным-давно, ещё при прежнем государстве, сняли на металлолом. С колокольни открывался вид на километры вокруг; ни одна сторона света не могла остаться в тени. По крайней мере, именно с надеждой на это в Генштабе решили обустроить монастырь под наблюдательный форпост. Человек в ватнике поверх военной формы как раз снимался с точки: складывал сошки крупнокалиберной винтовки Драгунова. — Здравия желаю, товарищ эмиссар. Альпийцу было под сорок; аккуратные седые бакенбарды выдавали в нём самолюбивого педанта. Говорил он ровно, с оттенком надменности и, главное, тихо. В голосе не чувствовалось ни командирской стали Никиты, ни наивности Егора, лишь скрываемое ото всех безразличие. Уложенные в ряд запасные магазины аккуратно легли на брезентовую ткань вместе с винтовкой. Снайпер с некоторой любовью в действиях завернул оружие, застегнул лямки и накинул получившийся чехол на плечо.