— Ну?! — крикнул ей в лицо. — Ну, что? Согреешься, говоришь, да?! Согреешься, тварь?! Ну, давай, давай! Он скрипел зубами так, будто хотел стереть их в порошок, и тряс Джайю за шею, которая, казалось, вот-вот сломается. Цыганка не пыталась ни сопротивляться, ни освободиться, ни закричать. Только молча смотрела в глаза. А он сдавливал, сдавливал её горло, изо всех сил, и всё удивлялся, что стал так слаб. Или эта черномазая так живуча… Сдавливал, пока, наконец, эти чёрные глаза не погасли… Долго стоял над мёртвым телом, трясясь от озноба и ярости, задыхаясь от пепла, забившего горло. Потом оттащил тело Джайи подальше от причала, туда, где берег нависал над морем пологим карнизом. Сходил к сараю. Кое-как прикатил оттуда каменный жернов, доставшийся ещё от деда… Долго смотрел на круги, расходившиеся по мёртвой воде. Кивнул: — Ну и ладно, стало быть. И пошёл в дом… — А что ты думала, тварь? — прошептал Пирс Маклахен, выплывая из омута воспоминания. — Ведь это ты отравила Меган, как пить дать. А с чего бы ещё ей вот так взять да помереть, а? Отомстила мне, да? За весь ваш поганый род отомстила! Вот и корми рыб теперь. Хотя, какие к чёрту рыбы… Пойти, что ли, посмотреть, как там Моуи, коровка моя ненаглядная?.. Подожди, подожди, что ж это я… Какая коровка-то!.. Плохой ты стал совсем, Пирс Маклахен. Совсем плохой… В гостиную ворвался улыбающийся дурак. При виде Маклахена сразу сник, замер нерешительно, улыбка на губах растаяла. Он медленным шагом, вдоль стены направился к выходу. — Эй, какого чёрта? — окликнул его Маклахен. — Что? — застыл на месте придурок. — Какого чёрта ты носишься туда-сюда с идиотской улыбкой на морде? Тебе нечем больше заняться? Бездельники чёртовы! — Я… Мы… — залопотал этот слизняк. — Мы идём пускать фейерверки. — Чего-о? — у Маклахена глаза полезли на лоб. Идиоты! Они вообще ума лишились. Не сегодня завтра подохнут, и они идут «пускать фейерверки». Идиоты. — Какие к дьяволу фейерверки? Ты совсем спятил? — Честное слово! — этот шут гороховый протянул Маклахену какой-то свёрток. — Вот, видите? Это петарды. — Пе… Петарды?! Да ты что, болван, решил мне отель спалить?! — Нет, что вы, господин Маклахен, конечно нет! — задрожал этот идиот. — Я… Мы аккуратно. Петарды будет пускать Липси. Или даже Деллахи — он же солдат, умеет обращаться с такими вещами… Хотя, нет, я совсем сбился — Деллахи же с нами нет. Ну, тогда — Липси, да. Я думаю, он прекрасно умеет запускать петарды. Наверняка. Он вообще довольно… — Заткни фонтан! — рявкнул Маклахен. — Я не собираюсь слушать твои бредни! Ещё чего не хватало — петарды! А ну-ка, давай их сюда. — Но… У меня день рождения… — дурак нерешительно топтался на месте, пряча свёрток за спину. — Скоро. День рождения скоро. И мы хотели… — А ну, быстро мне сюда эту дрянь, болван! — крикнул Маклахен, поднимаясь. — Позвольте, я позову Беатрис? — плачущим голосом протянул Ллойд. — Или Липси. Они вам лучше объяснят, что… — Ты что, сморчок, не понимаешь меня?! Мне взять кочергу, идиот? — Не кричите на меня, пожалуйста, — затянул знакомую песню этот слизняк. — Я не только кричать буду, — прошипел Маклахен. — Я тебе ещё и зуб выбью, щенок. Чёртов артиллерист! — Не надо! — Надо! — Маклахен пошёл к нему, качая головой, как отец, который намерен выпороть непослушного мальчишку. — Чтобы ты знал наперёд, как не слушаться хозяина отеля. — Я буду, буду слушаться! — запричитал слизняк, прижимаясь к стене и бледнея. — Только не бейте меня! Я боюсь боли, очень боюсь боли! — Как вы все мне обрыдли! — простонал Маклахен, подойдя и остановившись напротив, заглядывая в эти белесые от ужаса глазёнки, впитывая его страх. — Насекомые! Мелкие, гнусные насекомые! Вши! Вам бы только жрать, жрать, жрать… Дурак трясся, как в лихорадке. Он был так бледен, что Маклахену показалось даже, что этот недоумок грохнется сейчас в обморок. Или обделается напоследок от страха и подохнет. — Я не хочу есть! — причитал он. — Не буду больше есть! Не кричите. Пожалуйста. — Не указывай мне, насекомое! — напирал хозяин. — Ничего, ничего… Скоро вы все передохнете. — Мне страшно. Я не хочу передыхать. — Не наложи в штаны, — усмехнулся Маклахен. — Как ты мне противен! — Я пойду в угол. Хотите? — по щекам идиота стекли две мутные слезы. — Я встану в угол, только не кричите на меня. — Чего-о? — вытаращился на него Маклахен. — Да ты окончательно спятил за эти дни, точно тебе говорю. Вошь бесполезная. Ты бесполезная вошь! Зачем только тебя земля носит, бестолочь! Ллойд, плача, упал на колени. — Папа! — вскричал он. — Папочка, не говорите так! Я буду хорошим! Честное слово буду хорошим! — Чего? — оторопело отшатнулся Маклахен. — Да ты совсем… того… Папа… Совсем того! Папа… Совсем… Какой я тебе папа, придурок! Фу ты!.. Сгинь! — Ну где же ты, милый? Мы ждём! — в дверях появилась Беатрис. Увидев стоящего перед Маклахеном на коленях Ллойда, она бросилась к нему, опустилась на пол рядом, прижала его голову к своей груди. — Что? Что, мой милый? — гладила она придурка по волосам. — Что случилось? Что он тебе сделал? Не бойся, мой сладкий, не надо, я не дам тебя в обиду. — Я не буду! — забился в истерике идиот. — Я не буду больше есть! Я стану хорошим, уверяю вас! — Чокнутые! — пробормотал Маклахен. — Вы все здесь спятили. — Уйдите, мерзкий вы человек! — повернулась к нему Беатрис. Маклахену показалось, что она сейчас бросится на него. — Чего-о? — протянул он, раззадоривая себя, приводя в ярость. Но что-то внутри него оцепенело и никак не хотело завестись, раскачаться. — Уйдите, умоляю вас! — она чуть не плакала. — Он же с ума сойдёт от страха! — Плевать, — отозвался Маклахен. — С ума сойдёт… Да он с него сошёл ещё когда родился. Он постоял с минуту, глядя на эту парочку, раскачиваясь с пяток на носки. Потом бросил: — Будь вы прокляты! Как вы мне все противны! И вышел в тёмный коридор. Едва не разбив лоб о стену, ничего не видя перед собой и только бормоча что-то под нос, дошёл до заветного окна. Кое-как уселся на стул. — Папа… Совсем спятил… — прошептал он, глядя на маяк и не видя его во мраке. — Какой я тебе… Чёрт те что!.. А в груди его клокотало и сипело при каждом выдохе, и откашляться не получалось. Будь вы прокляты! Всё равно вы раньше сдохнете! Папа… Умалишенец. 21. День двадцать первый. Беатрис Ребёнка утешить проще. А мужчину, даже любимого, — задачка та ещё. Приёмы, наработанные на ребёнке, почти наверняка не сработают. А если опыта вообще нет никакого, по причине отсутствия детей… Мужчинам в этом отношении проще: опыт утешения женщин они приобретают уже на ранних стадиях знакомства, а потом только поддерживают и развивают… Не смешно. Любимому плохо, страшно, а Беатрис тут мысленно зубоскалит. Нехорошо это… И всё-таки, ей в этом плане повезло, потому что она примерно знала, как утешить ребёнка. А чем её милый так уж отличается от… Тьфу на тебя! Какая же ты..!