— Все будут, кому положено. — Так носки собьются. — Раньше были длинные носки с подвязками под коленом. А про сапоги у нас даже сказка старая есть «Кот в сапогах». Яковлевич нахмурился. Определенно, он эту сказку знал, и никаких портянок там кот не наворачивал. — Она у вас чем заканчивается? — спросил Степанов. — Кот побеждает людоеда и все живут долго и счастливо, — ответил Уинстон, продолжая вертеть в руках портянки. — Что ты как нерусский, право слово, — сказала бабушка, глядя на гостя, попавшего в неловкое положение, — Не умеешь, так и не берись, ноги сотрешь. Вот, возьми носочки теплые. Толстые вязаные шерстяные носки попахивали псиной и с трудом влезли в сапоги, но с ними чужие сапоги сели на ноги, нигде не натирая и не болтаясь. — Надо было свой охотничий костюм и шляпу взять, — сказал Уинстон, глядя на себя в старое мутное зеркало. В застиранной солдатской форме без знаков различия он походил на военнопленного. Какая может быть охота в таком нелепом виде? — Шляпу? На, — Степанов выкопал в недрах шкафа старую черную фетровую шляпу с ленточкой, об колено выбил ее от пыли и протянул гостю. Уинстон решил подыграть и надел шляпу. Никто даже не улыбнулся. — Твой размер, — серьезно сказал Степанов. — У вас принято ходить на охоту в старой одежде? — спросил англичанин. — Не на охоту, а вообще в лес, — ответила бабушка, — Перед кем там красоваться-то? — Медведь со смеху помрет? — Медведь, он вообще шуток не понимает, — сказал Яковлевич, уподобившись в этом контексте медведю, — У него по морде ничего не поймешь, пока не цапнет. Степанов открыл шкаф, достал патронташ и диковинное трехствольное ружье с немецкими надписями на стволах. — Странное оружие, — сказал Уинстон, — Дорогое? — Наверное, — ответил Степанов, — Это мне немец-пилот подарил. Его узкоглазые сбили над тайгой, а я нашел и к нашим вывел. Немцы своим пилотам такие ружья в комплект кладут на случай вынужденной посадки. На прикладе красовалась латунная табличка. «В/с Н-ской части от б-ских т-щей». — Нельзя было понятнее написать? — спросил Уинстон. — У нас тогда цензура свирепствовала до одури. Бывало, откроешь газету, а там «Вчера в нескольких местах на фронте был обнаружен противник. Некоторые части нанесли удары штатным вооружением. Противник понес потери убитыми и ранеными». — Сейчас не так? — Давно уже не так. Верховный сказал, что такие новости любой дурак напишет, не выходя из кабинета, и за такую работу зарплату и должности получать все равно, что воровать у государства. Так что вся командная вертикаль военной цензуры поехала на передовую простыми мотострелками. — И цензуру отменили? — Зачем? Просто порядок навели. Знаешь русскую пословицу «заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет»? — Кому расшибет? Хотя какая разница. В вашей церкви духовная практика не связана с рукопашной подготовкой, как у китайцев. А мне с каким оружием идти? Степанов достал из шкафа знакомый карабин Симонова с подпаленным прикладом. Как они тут небрежно к вещественным доказательствам относятся. — Этот карабин тебе знаком, — утвердительно сказал он и подал обойму патронов. — Да. С какого расстояния стреляем? — Уинстон положил обойму в карман и взялся за регулируемый целик, оставшийся на отметке «4». — В упор не промахнешься, — Степанов улыбнулся. — В упор? — К медведю надоть поближе подойти. И стрелять по месту, — строго сказал Яковлевич, — Чай, не в армии. Он, медведь, отстреливаться не будет. — А он от нас не убежит? — Я ему ужо убегу! От Пушка еще не один не ушел. Во дворе охотников поджидал крупный широкогрудый и толстолапый бело-рыжий пес. Его шубе позавидовала бы любая английская собака. Шерсть росла как бы стоя, от плотности не имея возможности расти «по шерсти». Даже стоячие уши поросли изнутри густым мехом. Хвост, когда не махал во все стороны, сворачивался в кольцо на спину. Пушок понюхал Уинстона, не унюхал ничего неприятного и весело побежал впереди охотников. Над шляпой при костюме военнопленного никто из встречных не смеялся. Все только здоровались. В деревне просыпаются рано. По пути охотники несколько раз услышали «ни пуха, ни пера». Степанов каждый раз отвечал «к черту». Понятно, что с медведя и так ни пушинки, ни перышка не взять, независимо от того, пожелают этого или нет. Зачем тогда ругаться? — Это гончая? — спросил англичанин, — Или он по следу идет? — Это лайка, — ответил Степанов, — Находит зверя и удерживает его на месте. — Одна собака? Медведя? — Увидишь. 13. Глава. Традиционный английский досуг на Руси Местный лес отличался разнообразием. Вот смешанный, вот мелкая поросль по краю болота, а вот сосновая роща. Сосны как мачты уходят в небо. — Корабельная сосна, — гордо сказал Яковлевич, — Еще Петр Первый из нее корабли стоил. — Слушайте, а мы по закону на охоту идем или не очень? — спросил Уинстон. — Что тебя смущает? — уточнил Степанов. — Кто в лесу… главный? Ответственный? Как по-вашему, егерь? — Так мы к нему и идем, — ответил Яковлевич, — Медведь здесь егерь. Он же прокурор, он же за всех остальных в лесу начальников. — И за председателя лессовета, и за судью, — усмехнулся Степанов. — То есть, когда русский стреляет в медведя, он символически стреляет в представителя власти? — спросил англичанин, — Это как бы такой русский бунт? — Ты же за него, за медведя, не голосовал, — сказал Яковлевич, — Он не тебе начальник, а зверям. — И не надо ни у кого разрешение спрашивать на охоту? — По правде надо, конечно, — сказал Яковлевич, — Но председатель в Ныколе живет, у него и так дел по горло… — Лишних людей начальниками работать у нас нет. А медведей в лесу хоть жопой ешь, — дополнил Степанов, очевидно имея в виду, что медведей в лесу много. Русский культурный код принципиально нельзя декодировать искусственным интеллектом, — подумал Уинстон. Дел по горло — значит, что председатель стоит в делах как в воде. Или что он делами объелся, и они у него внутри по горло. Это с любой стороны понятно. Но как в языке могло появиться второе выражение? Разве человек может есть жопой, тем более, медведя? Допустим, какой-то герой легенд в былинные времена так и сделал и вошел в историю. Но почему в ситуации, когда медведей много, их можно есть жопой, а когда мало — нельзя? — Лес это свой мир, — вывел гостя из раздумий Яковлевич, — Вам, городским, не понять. Тут законы другие. Вот зайдешь другой раз, вроде лес лесом, а выйти не можешь. Леший крутит. — Кто? — Эй, — прервал разговор Степанов, — Не поминай лихо. Злой медведь действительно подобрался близко к деревне. Еще ноги не устали, а Пушок уже залаял где-то впереди. Охотники зарядили ружья. Уинстон зарядил обойму, закрыл затвор и поставил на предохранитель. Степанов одобрительно кивнул. Аккуратными шагами они вышли в сторону собаки и наконец-то увидели метрах в тридцати медведя. Уинстон встретил живого медведя первый раз в жизни. Из знакомых ему животных медведь походил на огромного косолапого барсука. На задних лапах был бы ростом с человека, таких больших хищников в Англии вообще не водилось. Выглядел весенний медведь неважно. Худой, в буро-сероватой грязной шубе. И рычал каким-то нестрашным и нездоровым рыком. Пушок бегал вокруг медведя, лаял и кусал его за задние лапы. Медведь отмахивался передними. Даже с расстояния выстрела Уинстон видел мощные когти. Один удар — и собаке не жить. — Снимай с предохранителя и стреляй, — сказал Степанов, — Только в собаку не попади.