Уинстон развязал вещмешок и достал свой револьвер. — Good? — Нахрена тебе револьвер? Музей ограбил? — Not first time. — Чо? — Не первый раз, — перевел Студент, — Ты замочил кого-то с этого револьвера? — Two. — Двоих. — В натуре? — удивился Колоб. — Ты вспомни, что про него вояки в рации говорили. Прижал взвод прицельным огнем. — Я нутром чую, что он не солдат. Вот те двое солдаты были. Может, мент? С той стороны. — Блатной он, Колоб. Только не такой, как мы, а из цеховиков. — Тоже не похож. — Are you outlaw? Were you in prison? — Yes. And yes. — What kind of criminal are you? — Cheater, — Уинстон решил не вдаваться в подробности. — Мошенник он, понял, Колоб. Умный и базарит складно, но пушка под рукой. Сейчас еще спрошу, кого мочил. — Мужчин. Из-за женщины, — Уинстон перешел на русский, потому что ему надоел спектакль с переводом, — Оставьте мне револьвер, постреляю в вашу крысу. — Не верю я, что он наперсточник или катала, — сказал Колоб, — По-нашему базарит как по книжке. И на руки его посмотри. Интеллигент он. — Мошенники разные бывают, — ответил Студент, — Сидел, поди, на товарных потоках. Уинстон кивнул. — И воровал вагонами. Группой лиц по предварительному сговору. Уинстон поморщился, но русские поняли, что так и было. — На охоту ходил с начальством, потому и стрелять умеет, и по лесу бегать, но не солдат и не мент. Охотник? — Охотник. — Посрался из-за бабы и пошел бы зону топтать по мокрому делу, только пахану толмач понадобился. Верно? — Верно. — Четко распедалил, — похвалил Колоб. — Так люди везде одинаковые, — пожал плечами Студент. — Домой меня потом сможете отправить? — спросил Уинстон. — Могем, Студент? — А что нет-то? Норвеги на месте, шотландцы тоже. Бабла только надо. — С баблом решим, — сказал Колоб, но Уинстону показалось, что решать будут с ним, а не с неведомым «баблом». Вряд ли Колоб оставит его в живых после охоты на крысу. Да и охоту бы пережить. 4. Глава. Охота в основном на крысу Студент припарковал машину в каком-то месте, где уже стояло несколько. Олесунн небольшой город, и везде можно дойти пешком. Они с Джонсоном направились в одну сторону, а Колоб со Смитом — в другую. Колоб привел Уинстона в обычную квартиру на втором этаже панельного пятиэтажного дома. Входная дверь не закрывалась на замок. Прямо от входной двери коридор. Сразу налево от входа дверной проем в кухню, напротив него на стене коридора овальное зеркало. Дальше по коридору две двери налево в комнаты и одна прямо, приоткрытая, судя по кафелю на стене за дверью, в санузел. На кухне играли в карты двое мужчин подозрительной наружности. — Вечер в хату, — поздоровался Колоб. — И тебе не хворать, — ответили ему, — Чифир будешь? Что за лох с тобой? — Кучеряво живете. Наливай. Лох не местный, по-нашему не сечет. — А по-норвежски? — Тоже. Его по башке тюкнули, он сегодня ни по какому не сечет. Чаю ему плесни простого. Гости повесили куртки на вешалку в коридоре, сложили в первой комнате свои рюкзаки и вернулись на кухню. Кухня как кухня, в Эйрстрип Ван бывают примерно такие же. Напротив двери окно. По левой от входа стене начиная от окна стояли тумба и узкая газовая плита на две конфорки, дальше в углу у двери висела раковина. Торцом к подоконнику засаленный стол. Больше мебели нет. На стене висели два календаря с девушками в купальниках и плакат «Уронил хлеб — подними». Слово «хлеб» на нем кто-то зачеркнул и сверху написал «мыло». На подоконнике под открытой форточкой стояла пепельница. Англичанин зябко передернул плечами. Зимой, когда температура на улице падает почти до нуля, нормальная одежда при двенадцати-пятнадцати градусах внутри помещений это твидовый костюм-тройка или зимний плотный комбинезон поверх свитера. При условии, что форточка не открыта. Почему тогда двое русских сидят под форточкой в майках и спортивных штанах с вытянутыми коленками? Они такой морозостойкий народ? Уинстон посмотрел на свои откровенно грязные руки и решил, что надо воспользоваться благами цивилизации. Над раковиной вместо английских двух кранов торчал один кран с двумя вентилями. По привычке англичанин открыл один вентиль. Отдернул руки, из крана полился чуть ли не кипяток. Закрыл его и открыл второй. Ага, холодная вода, как дома. Рядом кирпич коричневого мыла, отмывает грязь неплохо. На кухню четыре человека с трудом влезали. Хозяева сели спиной к плите. Колоб повернулся к Уинстону и жестом предложил садиться на табуретку справа в углу. Сам сел рядом. Уинстон прислонился к стене и через минуту отодвинулся. По стене проходила горяченная труба, которая на уровне колена соединялась с закрепленным на стене таким же горячим металлическим резервуаром из пяти секций странной формы. Надо как-то устроиться, чтобы не обжигаться. Русские заметили его неловкость со смесителем и недоуменные взгляд на обогревательную конструкцию. — Какой масти гость? — спросил один из них у Колоба, — Не черт, не опущенный? Ему ложку нормальную или с дыркой? — Честный мужик, — ответил Колоб. Уинстон вопроса про масть не понял и не отреагировал ни одной мышцей лица. Русские переглянулись, и один из них вышел, сказав, что за хлебом. Быстро вернулся с двумя белыми батонами. Перед гостями поставили две кружки. Темный-темный чай перед Колобом и обычного цвета перед «лохом». На вкус обычный чай из опилок, как раньше пили простые служащие Министерства Правды. Так себе, но не отрава. Сейчас самое время выпить горячего. Да и поесть неплохо бы, но не здесь. Какое все вокруг грязное. Как будто сюда женщины никогда не заходят. Пока все пили чай с вкусной мягкой булкой, Колоб завел беседу, в которой Уинстон не понял ни слова. Язык русский, но лексика сленговая. Потом входная дверь скрипнула, и на кухню заглянул еще один русский бандит. На вид как почти и не бандит. Среднего роста, без особых примет. Светлые волосы ежиком, очки в тонкой оправе. — Здорово, Колоб, — сказал он, а с остальными не поздоровался. Наверное, он здесь уже был и здоровался с ними раньше, — подумал Уинстон. — И ты здравствуй, если не шутишь, — ответил Колоб, поворачиваясь. — Кто с тобой? — Гость дорогой. — Очень-очень дорогой? — Позолоченный. С какой целью интересуешься? — Чтобы хату не спалил. Вдруг это мент? Что у него морда в бинтах? Твоя работа? — У меня руки под другое заточены. Он сам себе лепила, не мент, зуб даю. Садись, в очко сыграем. Гостъ замялся, но не отказался. Принес из комнаты стул, сел во главе стола и сыграл. «Лоху» тоже предложили карты, но он жалобно замычал и схватился за забинтованную голову. На этом и отстали. Насколько мог понять Уинстон, в их игре для безусловного выигрыша полагалось набрать двадцать одно очко по двум картам, причем туз считался за одиннадцать. Если не набиралось по двум, то можно было взять третью. Но перебор это проигрыш.