Парадокс, но в этом были свои плюсы. Вот, например, сейчас наказание за опоздание удастся отсрочить на неопределенный срок. — Привет, Гриш, — фальшиво улыбается Нинель, когда мы заходим в прихожую и натыкаемся на моего благоверного, — ты уж не серчай, это я Лину задержала своей болтовнёй. — Да неужели? — хмыкает муж, и Нинка радостно кивает: — Точно-точно. А потом мы с Мишкой к вам в гости напросились, уж, надеюсь, не выгонишь? Момент — и Гриша превращается в обходительного, вежливого, добродушного семьянина. Широкая улыбка озаряет его лицо. — Нинель, ну что за вопросы? Ты же знаешь, мы вам всегда рады. Проходите в гостиную, Лина сейчас чай сделает. Правда, любимая? — Угу, — в ответ я тоже криво улыбаюсь. Нинка смотрит подозрительно, не хочет оставлять меня наедине с Гришей. Но я едва заметно киваю, и подруга, взяв детей за руки, удаляется. Момент — и улыбка сходит с лица благоверного. Он снова становится самим собой. Больно хватает меня за руку. — Думаешь, подружка тебя спасёт? Ошибаешься, принцесса. Я ведь чётко сказал тебе… — Лин, тебе помочь? — Нина возвращается в гостиную, и Гриша тут же отпускает меня, даже отпрыгивает в сторону. Улыбается затравленно, вертится, как уж на сковородке. Вряд ли бы он так реагировал, если бы на месте Нинель был кто-то другой… Но Женька, её муж, тоже не последний человек в городе. А значит, могут поползти ненужные слухи в определённых кругах. — Пошли, — не дожидаясь моего ответа, командует Нинель, — я тебе помогу. Последнюю фразу она произносит с особой интонацией, пристально глядя на Гришу. В ответ муженёк снова затравленно улыбается. — Я тебя с этим умалишенным одну не оставлю, — зло шепчет Нинель, когда мы оказываемся на кухне, — Лин, да он же психопат, больной на голову! Это невооруженным взглядом видно! — Где дети? — устало спрашиваю я, включая чайник. — У Лерки в комнате, я им мультики включила. Ты вообще слышишь, что я говорю? — Слышу, и что ты предлагаешь? Ночевать у нас останешься? — А пусть даже и так! Скажу, что Женька в командировке, и мне страшно дома одной. А что? Вполне себе правдоподобно. Угу, очень. Учитывая, что жилой комплекс, в котором обитала подруга, охраняется лучше, чем тюрьма с особо опасными преступниками… Как я и думала, Нинкина идея вместе с решимостью ни к чему не приводят. Часа через полтора, когда чай уже выпит, а торт съеден, Гриша очень вежливо, но твёрдо намекает, что подруге пора домой. — Я вам вызову такси, — радушно предлагает благоверный, — или, хочешь, попробую служебную машину вызвать? А то время уже позднее. Нина смотрит на меня вопросительно, и я опять едва заметно киваю головой. — Хорошо, — глубоко вздыхает подруга, — и правда, Мишке спать пора. Гриша снова расплывается в дежурной улыбке. Буквально через десять минут Нинель уезжает, оставляет меня с этим монстром один на один. Но что она может сделать? Лишь подбодрить кое-как, да раны залечить… — Проверь, как там Лера, — голос мужа холоднее льда, — а потом живо в мой кабинет. И чтоб без фокусов. Да какие уж тут могут быть фокусы? Киваю молча, как сомнамбула плетусь в комнату дочери. Кажется, она уже спит, но стоит только мне слегка дотронуться до неё, и Лерка тут же открывает глаза. Огромные наивные, детские глаза фиалкового цвета, в которых сосредоточена вся тревога этого мира. Этим взглядом она рвёт мне сердце на части, напоминает, что я должна защитить её, уберечь и в первую очередь от родного отца. — Мам, не ходи туда, — шепчет Лерка надрывно, цепляясь за мою руку, — пожалуйста, останься со мной! — Не бойся, котёнок, — в тон ей отвечаю, целую в макушку, — со мной всё будет хорошо. Ты постарайся уснуть, ладно? Дочка отрицательно машет головой. Такая маленькая, а всё понимает прекрасно. Вздыхаю снова, включаю ночник и колонку с какой-то весёлой сказкой. Ещё раз целую Лерку и выхожу, чувствуя, как трясутся коленки. Но вместе со страхом приходят и другие мысли. Они вдруг копьём пронзают моё подсознание, и я понимаю, что больше так продолжаться не может. На себя может и плевать, но какое моральное право я имею калечить психику дочери? Нинель права, своим смирением я делаю только хуже. Раньше казалось, что Гриша — хороший отец, он обеспечивает Лерку всем, чем только можно и может дать ей прекрасное будущее. Но сейчас, видя затравленный взгляд своего ребёнка, я, наконец, осознаю, что благоверный — не только хреновый муж. Отец из него тоже никудышный. — Проходи, — скрипит Гриша, когда я нерешительно мнусь на пороге его кабинета, — и дверь закрой поплотнее. Подчиняюсь, делаю всё, как он велит. А в голове продолжают биться слова, сказанные Ниной накануне: «забирай дочь и беги, беги, куда глаза глядят!» — И так, — благоверный привычным движением закидывает ноги на стол, — кажется, я чётко дал понять, что у тебя есть всего два часа. Что-нибудь скажешь в своё оправдание? — Прости, — я вжимаюсь в стенку, стараюсь казаться меньше ростом, — просто Нинель… — Плевать мне на твою сраную подружку! — ожидаемо взрывается Гриша, в два счёта преодолевая расстояние между нами. Отработанным движением хватает меня за волосы, швыряет в стенку. Удар по лицу, по рёбрам, ещё один и ещё… Кажется, разбита губа, да и скула пылает огнём. Пытаюсь прикрыться, но куда там. Силы не равны и никогда не были. Вдруг всё внезапно прекращается. Приоткрываю один глаз и вижу, как Гриша с тяжёлым вздохом падает на пол. Хрипит как-то странно, закатывает глаза, теряет сознание. Что за чёрт? Откатываюсь в сторону, приподнимаюсь слегка. Так и есть — благоверный в глубокой отключке. Рядом с ним осколки тяжёлой вазы и Нинель, которую колотит мелкая дрожь. — Прости Господи…Я его убила? Глава 4 Ангелина Обычно в критических ситуациях я становлюсь похожей на ребёнка, который потерял родителей в толпе и теперь понятия не имеет, что ему делать. Но на этот раз всё по-другому. Осознав произошедшее, я резко вскакиваю на ноги, не обращая внимания на ноющую боль в теле, и быстро стараюсь оценить обстановку. Гриша по-прежнему валяется на полу, не подавая никаких признаков жизни. Нинель жмётся к стене, хватается за голову, трясётся, как лист осиновый. Да ещё и Мишка мнётся на пороге со своим: «мама, что случилось?» Картина маслом, короче. — Уведи его в гостиную, — бормочу я шепотом, киваю в сторону ребёнка. Нина послушно подходит к сыну, берёт его за руку. Оборачивается, смотрит на Гришу в ужасе, но я лишь отмахиваюсь, мол, иди, всё нормально. Заранее знаю откуда-то, что с благоверным всё в порядке. Прикладываю палец к артерии на шее, так и есть — пульс в норме. Смесь облегчения и горького разочарования накрывает меня с головой. — Жив? — шепчет вернувшаяся Нинель. — Жив, конечно, не сомневайся. — И что теперь делать? — Не знаю. Правда не знаю. Замолчав, прикасаюсь к разбитой губе, чувствую на пальцах липкую влагу. Нинель внимательно следит за моими движениями и качает головой: — Для начала надо твои ссадины обработать. Да, мысль дельная. Тянусь к полке, где хранится аптечка, как Нинка вдруг хватает меня за руку: — Стой! Ведь это твой шанс! — Шанс? — Конечно! Сбежать, пока этот урод в отключке. Первая мысль: «а ведь она права!» атакуется десятком противоположных: «куда ты пойдешь?», «на что будешь жить?», «он тебя обязательно найдёт и отнимет дочь!». Но первая — самая верная. Так ведь нас учили в школе? — Подумай, Лина! Другого шанса ведь может и не быть!