Недолго думая о том, что я делаю, я протянул руку и заправил ее волосы за уши. Я почувствовал, как она задрожала от прикосновения, и быстро отругал себя за этот шаг. Не трогай ее, придурок. Держи свои руки подальше. — У тебя странный голос, — объявила она затем, голубые глаза встретились с моими. — Мой голос? — я нахмурился Она медленно кивнула, затем застонала и снова обхватила лицо руками. — Твой акцент, — пояснила она, тяжело дыша. — Это не коркский акцент, — о на все еще держалась за голову, но теперь была более бдительной. — Это потому, что я не из Корка, — ответил я, не в силах удержаться от того, чтобы протянуть руку и пригладить прядь ее волос. — Я родился и вырос в Дублине, — услышал я свое объяснение, заправляя непослушный локон ей за ухо. — Я переехал в Корк с родителями, когда мне было одиннадцать. — Итак, ты Даб, — заявила она, явно удивленная этой информацией. — Джекин. Я посмеялся над термином и отбросил один из своих. — А ты Калчи. — Мои двоюродные братья живут в Дублине, — сказала она мне. — Ах, да? — Клондалкин, я думаю, — ответила она. — А как насчет тебя? — Черная скала. — Саутсайд? — ее улыбка стала шире, глаза стали более внимательными. — Ты прекрасный парень. — Я кажусь тебе прекрасным? — я поднял бровь — Я не знаю тебя достаточно, чтобы сказать. — она пожала плечами — Ну, я не такой, — добавил я, чувствуя себя неловко при мысли о том, что она вынесла упреждающее суждение обо мне. Мне должно быть все равно. Черт, обычно меня это никогда не волновало. Так почему я дулся из-за этого сейчас? — Я верю тебе, — ее тихий голос прорвался сквозь мои мысли. — Ты никогда не сможешь быть прекрасным. — И почему это? — Потому что ты ругаешься, как моряк. — Да, в этом ты, наверное, права, — я рассмеялся над ее рассуждениями Она засмеялась вместе со мной, но быстро остановилась и застонала, схватившись за виски. Сожаление вспыхнуло во мне. — Мне жаль, — сказал я ей, теперь твердым и немного тоном. — За что? — прошептала она, казалось, наклоняясь ближе, когда она прикусила нижнюю губу. — Что я причинил тебе боль, — честно ответил я. Господи, мой голос даже не звучал так, как будто он принадлежал мне. Это было напряженно … грубо. Я прочистил горло и добавил: — Это больше не повторится. — Ты обещаешь? Ну вот, она снова взялась за обещания. — Да, — сказала я, теперь уже хриплым тоном. — Я обещаю. — Боже, — простонала она, теперь морщась. — Все будут смеяться надо мной. Эти слова, это маленькое, блять, предложение пробудили к жизни какие-то странные, чертовы эмоции, которых я раньше не испытывал. — Мне так стыдно, — продолжала бормотать она, опустив глаза. — Обо мне будет говорить вся школа. — Посмотри на меня. Она этого не сделала. — Эй — я сделал паузу и приподнял ее подбородок большим и указательным пальцами. Как только я убедился, что снова привлек ее внимание, то продолжил: — Никто не скажет о тебе ни слова. — Но они все видели меня. — Никто не собирается открывать рот по этому поводу, — понимаю, что мой тон граничит с гневом, я сбавил его и попробовал снова. — Ни команда, ни тренер, ни кто-либо еще. Я им не позволю. — Ты им не позволишь? — она моргнула в замешательстве. — Да, — подтвердил я кивком. — Я им не позволю. — Ты обещаешь? — прошептала она, и крошечная улыбка тронула ее распухшие губы. — Да, — хрипло ответил я, чувствуя, что отдал бы все гребаные обещания в мире, только чтобы эта девушка почувствовала себя лучше. — Я прикрою тебя. — Нет, ты завладел моей головой, — прохрипела она. Она посмотрела на свое тело и вздохнула. — На самом деле, я думаю, что ты разрушил все во мне. Спасибо, черт возьми, за это, потому что ты прямо сейчас разрушаешь меня целиком, подумал я про себя. Господи, откуда, черт возьми, это взялось? Отбросив эту мысль, я остановился на более безопасном: — Я попрошу своих людей позвонить вашим людям, чтобы обсудить законопроект, — прокомментировал вместо этого. Это вызвало у нее улыбку, настоящую улыбку, не застенчивую или маленькую. Это была мегаваттная улыбка, честное слово. Она была просто чертовски хорошенькой. Я ненавидел это слово, «хорошенькая» — это слово для слабаков, употребляемое женщинами и пожилыми людьми, но именно такой она и была. Черт возьми, у меня было чувство, что ее красивое лицо будет запечатлено в моем сознании на очень долгое время. Но по-настоящему меня поразили эти огромные глаза, и у меня возникло безумное желание погуглить таблицы цветов глаз, чтобы понять, какой гребаный синий цвет у нее в глазах. Я сделаю это позже, решил я. Жутко или нет, мне нужно было знать. — Итак, — я попытал счастья, спросив, — это твой первый день? Она снова кивнула, улыбка слегка дрогнула. — Как у тебя дела? Легкая улыбка приподняла ее губы: — Все шло просто отлично. — Правильно, — я съежился. — Еще раз извини. — Все в порядке, — прошептала она, изучая мое лицо своими большими глазами. — И ты можешь перестать извиняться сейчас. Я верю тебе. — Ты мне веришь? — Да. Она кивнула, затем резко выдохнула. — Я верю тебе, когда ты говоришь, что это был несчастный случай, — выдавила она. — Я не думаю, что ты намеренно причинил бы кому-то боль. — Что ж, это хорошо, — понятия не имел, почему она думает иначе, но я не собирался допрашивать девушку. Не тогда, когда я наполовину покалечил ее. — Потому что я бы не стал. Она снова замолчала, отстраняясь от меня, и я обнаружил, что ломаю голову, что бы такое сказать. У меня не было объяснения, почему я хотел, чтобы она разговаривала со мной. Думаю, я мог бы свести это к необходимости держать ее в сознании. Но в глубине души я знал, что причина не в этом. Роясь в своем мозгу, чтобы найти, что сказать, я выпалил: — Тебе холодно? — А? — она посмотрела на меня с сонным выражением лица. — Холодно, — повторил я, сопротивляясь желанию провести руками вверх и вниз по ее рукам. — Тебе достаточно тепло? Должен ли я принести тебе одеяло или что-то в этом роде? — Я …, — она сделала паузу и посмотрела на свои колени. Слегка вздохнув, она снова посмотрела мне в лицо и сказала: — Я на самом деле горячая. — Абсолютно чертовски точная оценка. Крайне неуместный ответ сорвался с моих губ прежде, чем я успел отфильтровать себя. Я быстро последовал за этим, прикоснувшись к ее лбу, моя жалкая попытка проверить ее температуру, а затем торжественно кивнул: