— Ты определенно горячая. — Я же говорила тебе. — Ее большие глаза были широко раскрыты и пристально смотрели на меня. — Я действительно, действительно горячая. Бог. Черт. — Итак, — небрежно бросил я, пытаясь отвлечься от своих своенравных мыслей. — В каком ты классе? Пожалуйста, скажи «пятый год». Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, боже, сделай так, чтобы она сказала «пятый год». — Третий год. Да, и это было так. Она была на третьем курсе. И вот так я наблюдал, как мой пятиминутный сон выплывает из окна. К черту. Мою. Жизнь. — А как насчет тебя? — спросила она тогда мягким и сладким голосом. — Я на пятом курсе, — сказал я ей, отвлеченный внезапным и заметным приступом разочарования, охватившим меня. — Мне семнадцать и две трети — И две трети, — хихикнула она. — Трети важны для тебя или что-то в этом роде? — Теперь да, — пробормотал я себе под нос. Смиренно вздохнув, я посмотрел на нее и объяснил — Я должен быть на шестом курсе, но я повторил шестой класс, когда переехал в Корк. В мае мне исполнится восемнадцать. — Эй, я тоже! — Ты тоже что? — я спросил осторожно, стараясь не обольщаться, но это было трудно сделать, когда она сидела так близко. — Я повторила урок в начальной школе. — Да? — Я выпрямился, луч надежды зажегся во мне. — И сколько тебе тогда лет? Пожалуйста, будь семнадцатилетней. Пожалуйста, черт возьми, брось мне кость и скажи, что тебе семнадцать. — Мне пятнадцать. К черту мою удачу. — Я не могу представить, какие дроби для шестнадцати лет в марте. Она нахмурилась на мгновение, прежде чем добавила: — Я плохо разбираюсь в математике, и у меня болит голова. — Десять двенадцатых, — мрачно отчеканил я. Тьфу. Просто охуенно. В мае мне исполнится восемнадцать, а ей еще десять месяцев будет шестнадцать. Нет. Ни за что на свете. Этого не произойдет. Чертовски плохой план, Джонни. — У тебя есть парень? И почему, черт возьми, я должен был это спрашивать? Ты почти на два года старше этой девочки, мудак! Она слишком молода для тебя. Ты знаешь правила. Отойди нахуй. — Нет, — медленно ответила она, щеки порозовели. — А у тебя? — Нет, Шэннон, — я ухмыльнулся. — У меня нет парня. — Я не имела в виду … — Сделав паузу, она вздохнула и прикусила нижнюю губу, явно взволнованная. — Я говорила про… — Я знаю, что ты имела в виду, — добавил я, не в силах сдержать улыбку, когда заправил этот блуждающий локон ей за ухо. — Я просто поддел тебя. — О. — Ага, — поддразнил я. — О. — Ну? — она настаивала, тихим голосом. Она посмотрела на свои колени, прежде чем вернуть свое внимание к моему лицу. — Ты… — Шэннон! — раздался испуганный женский голос, отвлекая нас обоих. — Шэннон! Я перевел взгляд на высокую темноволосую женщину, спешащую к нам по коридору, с маленьким животиком. — Шэннон! — потребовала она, приближаясь к нам. — Что случилось? — Мама, — прохрипела Шэннон, переключая внимание на свою мать. — Я в порядке. Мне было очень неудобно при виде выпирающего живота ее матери, я воспринял это как просьбу убраться на хрен подальше от ее несовершеннолетней дочери. Беременные женщины заставляли меня нервничать, но не сильнее Шэннон, которая как река. Я встал и сделал движение, чтобы уйти и сразу загнанным в угол тем, что я мог описать только как невменяемая медведица. — Что ты сделал с моей дочерью? — потребовала она, тыча пальцем в мое плечо. — Ну? Ты думаешь, это было смешно? Почему, во имя всего святого, дети такие жестокие? — Что? Нет! — я выкрикнул в ответ, подняв руки в отступлении. — Это был несчастный случай. Я не хотел причинить ей боль. — Миссис Линч, — уговаривал директор, вставая между женщиной и мной. — Я уверен, что если мы все просто сядем и поговорим об этом… — Нет, — рявкнула миссис Линч хриплым от эмоций голосом. — Вы уверяли меня, что в этой школе такого не случится, и посмотрите, что случилось в ее первый день! — Она повернулась, чтобы посмотреть на Шэннон, и выражение ее лица исказилось от боли. — Шэннон, я больше не знаю, что с тобой делать, — рыдала женщина. — Я действительно не хочу, детка, мне думалось, это место будет другим для тебя. — Мам, он не хотел причинить мне боль, — заявила Шэннон, вставая на мою сторону. Ее голубые глаза на мгновение метнулись ко мне, прежде чем вернуться к матери. — Это действительно был несчастный случай. — И сколько раз ты рассказывала мне эту фразу? — устало спросила ее мать. — Тебе не нужно прикрывать его, Шэннон. Если этот мальчик доставляет тебе неприятности, тогда скажи это. — Я не доставляю неприятностей, — запротестовал я, в то же время Шэннон закричала: — Он не доставлял. — Заткнись, ты, — прошипела ее мать, сильно толкнув меня в грудь. — Моя дочь может говорить сама за себя. Стиснув зубы, действительно заткнулся. Я не собирался выигрывать словесные споры с ее матерью. — Это была полная случайность, — повторила Шэннон, вызывающе выпятив подбородок, все еще держась за голову своей маленькой ручкой. — Ты думаешь, он был бы здесь, помогая мне, если бы это было специально? Это заставило женщину задуматься. — Нет, — наконец призналась она. — Нет, я не думаю, что он бы — что, во имя всего святого, на тебе надето? Шэннон посмотрела на себя и вспыхнула алым. — Я порвала юбку, когда упала с берега, — сказала она, глубоко сглотнув. — Джонни … э-э, дал мне свою майку, чтобы все не видели мои … мои … ну, мои трусики. — Э-э, да, вот, — пробормотал я, вытаскивая клочок серой ткани из-за пояса своих шорт и протягивая его ее матери. — Я, э-э, это тоже испортил. Ее мать выхватила у меня юбку, и я сделал безопасный шаг назад. — Позволь мне прояснить, — потребовала ее мать, ее взгляд метался между Шэннон и мной. В ее бледно-голубых глазах вспыхнуло узнавание, о чем я понятия не имел, потому что сейчас я чувствовал себя невежественным. — Он сбил тебя с ног, сорвал с тебя одежду, а потом надел свою майку? Я пробормотал череду проклятий и провел рукой по волосам. Это звучало так чертовски плохо, когда она так это сказала. — Я не…