Часть 8 из 12 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Члены совета были слишком ошарашены и ничего не ответили Клариссе, которая вихрем вылетела из помещения.
Наконец Майкл Ю проговорил:
— Ну и слава богам.
— Ты шутишь?! — взвилась Кати Гарднер. — Это же настоящий кошмар для нас!
— Да она это так… пустая болтовня, — сказал Тревис. — Разве нет?
— Ее обидели. — Хирон вздохнул. — В конечном счете она успокоится.
Голос его, однако, звучал не очень убедительно.
Я хотел спросить, с какого это рожна Кларисса так взбесилась, но когда я посмотрел на Аннабет, она одними губами сказала: «Я тебе объясню попозже».
— Ну а теперь, члены совета, прошу вас. Перси принес кое-что, о чем, я думаю, вы должны узнать. Перси — великое пророчество.
Аннабет протянула мне пергамент. Он был сухой и ветхий на ощупь. Я принялся неумело развязывать шнурок, потом развернул свиток, стараясь не порвать его, и начал читать:
Полукровка быков старейших…
— Эй, Перси, — прервала меня Аннабет. — Там написано богов, а не быков!
— Да-да, — пробормотал я.
У полубогов есть эта слабость — они не умеют толком читать, и иногда меня это здорово достает. Чем больше я нервничаю, тем хуже читаю.
Полукровка старейших богов на свете —
Он доживет до шестнадцатилетья…
Я запнулся, глядя на следующие строки. Пальцы у меня похолодели, словно я держал лед, а не пергамент.
Мир погрузится в сон, будто пьяный,
Душу героя возьмет клинок окаянный.
Я вдруг почувствовал, что Анаклузмос в моем кармане словно бы потяжелел. Окаянный клинок? Хирон как-то говорил мне, что Анаклузмос многих людей поверг в скорбь. Возможно ли, чтобы собственный меч меня же и убил? И как это мир погрузится в беспробудный сон, если только этот сон не есть смерть?
— Перси, — вывел меня из раздумий Хирон. — Дочитай до конца.
У меня рот был словно набит песком, но я дочитал две последние строки.
И ждет его конец, когда он сделает выбор,
Спасая Олимп или обруб…
— Обрекая, — мягко поправила меня Аннабет. — Обрекать — значит предназначать для какой-либо участи.
— Знаю я, что такое «обрекать», — проворчал я.
Спасая Олимп или обрекая на гибель.
Присутствующие погрузились в молчание.
— Гибель мне не нравится, — наконец отозвался Коннор Стоулл.
— Гибель… — повторила Силена. Голос ее звучал необычно глухо. — Гибель значит «смерть», «уничтожение».
— Аннигиляция, — вступила Аннабет. — Прекращение существования. Крах.
— Ясней ясного. — Сердце у меня словно налилось свинцом. — Спасибо за объяснение.
Все смотрели на меня — с сочувствием, жалостью и, может быть, даже немного со страхом.
Хирон закрыл глаза, словно произнося молитву. В своей лошадиной ипостаси он был таким высоким, что голова его почти касалась светильников на потолке зала.
— Теперь ты понимаешь, Перси, почему мы решили хранить от тебя в тайне последнюю часть пророчества. Ты и без того нес немалый груз на своих плечах…
— Так или иначе, я в конце концов должен был умереть, даже не зная об этом? Да, теперь ясно.
Хирон с печалью глядел на меня. Ему было за три тысячи лет, он видел гибель сотен героев. И пусть ему такие вещи не нравились, но он уже привык к этому. Он, вероятно, понимал, что утешать меня бессмысленно.
— Перси, — сказала Аннабет, — ты ведь знаешь, что пророчества можно толковать по-разному. Возможно, оно не говорит о том, что ты умрешь… в буквальном смысле.
— Конечно, — ухмыльнулся я. — «И ждет его конец, когда сделает он выбор». Большой простор для толкования.
— Может быть, нам удастся предотвратить это, — вмешался вдруг Джейк Мейсон. — Там сказано: «Душу героя возьмет клинок окаянный». Может, нам удастся найти этот окаянный клинок и уничтожить его. Может, тут речь идет о косе Кроноса?
Я об этом не подумал, но какая разница, о чем шла речь — об Анаклузмосе или косе Кроноса. В любом случае, я сильно сомневался, что мы сможем не дать этому пророчеству сбыться. Клинок должен был забрать мою душу. Вообще-то я бы хотел, чтобы моя душа оставалась при мне.
— Наверно, мы должны дать Перси возможность поразмыслить над этими строками, — предложил Хирон. — Ему нужно время…
— Нет. — Я сложил пергамент с пророчеством и засунул его в карман. Мне словно вожжа под хвост попала, и я злился, хотя на кого — одним богам известно. — Не нужно мне времени! Если я умру, так тому и быть. Что толку мне об этом беспокоиться. Разве нет?
Руки Аннабет немного дрожали. Она не могла поднять на меня глаза.
— Давайте продолжать, — сказал я. — У нас немало проблем. В лагере шпион.
Майкл Ю нахмурился.
— Шпион?
Я рассказал им о том, что случилось на «Принцессе Андромеде»: что Кроносу было известно о нашей экспедиции и как он пользовался серебряным браслетом с брелоком в виде косы, чтобы выходить на связь с кем-то в лагере.
Силена снова принялась плакать, и Аннабет обняла ее за плечи.
— Ну что ж, — неуверенно начал Коннор Стоулл, — мы уже давно подозревали, что у нас завелся шпион. Так? Кто-то постоянно передавал информацию Луке… вот пару лет назад сообщили, где находится золотое руно. Это должен быть кто-то знакомый с ним близко.
Он посмотрел на Аннабет. Она, конечно, знала Луку лучше, чем кто-либо другой, но Коннор тут же отвел взгляд.
— Ну, то есть я хочу сказать, это может быть кто угодно.
— Да. — Кати Гарднер насупилась, с подозрением глядя на братьев Стоулл. Они ей не нравились с того самого дня, как разукрасили соломенную крышу домика Деметры шоколадными пасхальными зайчиками. — Например, кто-нибудь из его родни.
Тревис и Коннор принялись с ней громко пререкаться.
— Прекратите! — Силена с такой силой стукнула кулаком по столу, что ее шоколад в чашке расплескался. — Чарли погиб… а вы спорите, как малые дети! — Она опустила голову и заплакала.
Струйки горячего шоколада стекали со стола. Всем стало стыдно.
— Она права, — сказал наконец Поллукс. — Если мы будем обвинять друг друга, ничего хорошего из этого не выйдет. Мы должны смотреть в оба — не обнаружится ли у кого серебряного браслета с брелоком в виде косы. Если у Кроноса такой, то, может, и у его шпиона тоже.
— Мы должны найти этого шпиона, перед тем как начнем планировать следующую операцию, — проворчал Майкл Ю. — Хоть «Принцесса Андромеда» и взорвана, но это не остановит Кроноса навсегда.
— Это точно, — сказал Хирон. — Могу сказать больше: уже подготовлена следующая атака.
— Ты имеешь в виду ту «большую угрозу», о которой говорил Посейдон? — мрачно вопросил я.
Хирон с Аннабет переглянулись, словно решая, можно ли мне кое-что сказать. Я уже говорил вам, что ненавижу, когда они так делают?!
— Перси, — начал Хирон, — мы не хотели тебе говорить до твоего возвращения в лагерь. Тебе нужно было передохнуть, пообщаться со своими смертными друзьями…
Аннабет бросило в краску. Тут мне пришло в голову, что ей известно о моих встречах с Рейчел, и я почувствовал себя виноватым.
Потом я разозлился — с чего бы это? Мне что, запрещено дружить с кем-то за пределами лагеря? Это ведь не…
— Говорите, что случилось, — буркнул я.
Хирон взял с обеденного столика бронзовый кубок, выплеснул воду на горячую плиту, где мы обычно плавили сыр начо.[3] Над плитой поднялся пар, и во флюоресцирующем свете образовалась радуга. Хирон вытащил из кошелька золотую драхму, швырнул ее через образовавшееся облачко и пробормотал:
— О Ирида, богиня радуги, покажи нам эту угрозу.
Облачко замерцало. Я увидел знакомое изображение чадящего вулкана — горы Сент-Хеленс, на моих глазах один склон ее разорвало, и оттуда полилась лава, посыпался пепел. Я услышал голос диктора: «…более сильное, чем извержение прошлого года, и геологи предупреждают, что, возможно, гора еще заявит о себе».
О прошлогоднем извержении мне было известно все. Я сам стал его причиной. Но это было гораздо сильнее. Гора развалилась на части, обрушилась внутрь, а из дыма и лавы возникла громадная фигура, словно бы вылезла из люка, откинув в сторону крышку. Я надеялся, что Туман скроет истинное положение дел от глаз людей, потому что увиденное мной должно было вызвать панику и беспорядки по всей территории Штатов.
Размеры этого гиганта превышали все, что я когда-либо видел. Даже с моим зрением полубога я не мог точно разглядеть его очертания в пепле и пламени, но ясно было, что у него гуманоидные формы, а размеры такие, что он вполне мог бы использовать здание Крайслер-билдинга как биту для игры в бейсбол. Гора сотрясалась с невыносимым грохотом, словно этого монстра одолевал смех.