– Не верите? Тут не только во мне дело. Пропал мой товарищ, из-за которого всю Калининградскую область перевернут вверх дном. А, ладно!.. – Федотов махнул рукой. – Пойдемте куда-нибудь, где лишних ушей нету. И вот что услышал Вадим Николаевич в пустынной ординаторской. Я действительно кладоискатель и начал заниматься этим делом еще в конце войны. Я потерял родителей и в пятнадцать лет убежал на фронт. Попал к разведчикам, которые меня приняли как родного сына. Правда, я хорошо знал немецкий язык и был для них находкой… Наша часть перешла с боями реку Неман, разместилась в старинном городе Тильзите, после чего началась подготовка к штурму Кенигсберга. Мне пришлось участвовать в подготовке макета города для личного состава штурмовых групп, которые в последующем на учебных полях, где в точности воспроизводилась оборонительная система гитлеровцев, проводили тактические учения с целью уменьшения потерь личного состава. Макет Кенигсберга мы делали в небольшом городке Лабиау, в старинном графском замке. Много говорили о самом городе, но только в последующем я доподлинно узнал, что представлял собой город-крепость Кенигсберг… Еще накануне Первой мировой войны, в 1913 году, Кенигсберг получил наименование крепости первого класса. Система его обороны включала два пояса – внешний и внутренний с многочисленными укреплениями долговременного и полевого типа, а также приспособленные к обороне кварталы и отдельные здания. Протяженность внешнего пояса обороны города составляла сорок пять километров и включала в себя пятнадцать фортов. Немцы называли их «ночной рубашкой» Кенигсберга. Он включал в себя также широкий и глубокий противотанковый ров длиной около пятидесяти километров, свыше четырехсот дотов, две линии траншей, проволочные заграждения и минные поля, убежища, кирпично-земляные и прочие сооружения. Толщина каменной кладки фортов достигала семи – восьми метров. Со всех сторон форты опоясывались рвами шириной в десять – пятнадцать метров, наполненными водой. Передние стенки рвов опускались отвесно, что делало невозможным их форсирование танками. Задняя стенка переходила в земляной вал. Все форты были надежно связаны между собой огневой системой, шоссейными дорогами, а некоторые и подземными ходами сообщения, по которым пролегала узкоколейка. Внутренний пояс обороны имел более пятисот дотов, а также множество укрепленных домов и наблюдательных пунктов. Все это создавало огромные трудности при штурме Кенигсберга, многие мои однополчане погибли или были ранены. Получил ранение в левую руку и я. Меня откомандировали в распоряжение вновь организованной комендатуры города. Думаю, что здесь не последнюю роль сыграло то, что я хорошо знал немецкий язык, и то, что у меня феноменальная память. Я могу увидеть документ или рисунок всего один раз и потом воспроизвести их практически один в один или с незначительными ошибками. Я самостоятельно тренировал память еще в школьные годы, хотя она никогда не подводила меня. И все это перешло ко мне от моего отца, которого все за великолепную память называли ходячей энциклопедией… В комендатуре мне выдали удостоверение сотрудника контрразведки, карточки на продовольствие и определили на проживание в доме, который располагался на углу Штайндамм и Врангель-штрассе. – Мы сегодня собрали вас сюда, чтобы обговорить ряд серьезных вопросов, – так, без предисловий, начал совещание в комендатуре секретарь обкома партии. – Содержимое сегодняшней беседы не должно выйти из стен этой комнаты. Сейчас вы должны знать только одно: в Кенигсберге создается поисковая бригада Комитета по делам культпросветучреждений при СНК РСФСР по розыскам художественных ценностей, вывезенных гитлеровцами. В последующем будет создана специальная комиссия, которую возглавит товарищ Давыдов Александр Иванович. Он будет вашим непосредственным начальником, – секретарь показал на вставшего из-за стола плотного мужчину в гражданской одежде и продолжил: – Обстановка в Кенигсберге сложная. Город в руинах, не работает водопровод, люди мерзнут в нетопленых комнатах, получают небогатый паек. Но главная беда в том, что местные жители, одурманенные гитлеровской пропагандой, с ненавистью относятся к русским и вряд ли добровольно будут помогать нам в поисках наших художественных ценностей. Ваша основная задача – войти к ним в доверие. Постоянно общаясь с людьми, вы должны будете добывать любую информацию, касающуюся всех художественных ценностей и информировать об этом только одного человека, координаты которого вам будут даны в личной беседе с вашим куратором. Не должно быть никаких записей по этому поводу. Только составление рапорта в присутствии куратора. Вечерами вам будет разрешено пользоваться архивами… Я сразу же включился в работу, которая увлекла меня. Днем участвовал в составе поисковых групп в различных мероприятиях по изысканию художественных ценностей, а вечера просиживал за изучением документов в архиве. Работать было очень сложно не только потому, что город был в руинах, а четкий план поиска художественных ценностей отсутствовал, но и, главное, из-за того, что было создано много различных комиссий, экспедиций и групп, занимающихся поисковой деятельностью, которые нередко только мешали друг другу… С середины апреля по август 1945 года в Кенигсберге работали представители МГУ во главе с Иваненко; с июня – бригада Комитета по делам искусств во главе с Сергиевской и Цирлиным; с мая по июнь – группа от института истории Академии наук СССР под руководством профессора Сказкина; с мая по июнь – комиссии из города Воронежа под руководством профессора Петрусова и представители Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева и прочие, и прочие, и прочие… Куратор под любым предлогом старался внедрить меня в эти комиссии и экспедиции, чтобы быть в курсе всего, что происходило в них. Я выполнял работу шофера, рассыльного, чернорабочего и даже писаря. Но ни одна из этих групп не добилась каких-то положительных результатов. В том числе и на след Янтарной комнаты не вышли. А ведь могли бы! Но почему-то даже начальника кенигсберского гарнизона Лаша не смогли допросить как следует. Он-то наверняка знал немало. Но ничего не сказал. Хотя с Лашем работали долго наши контрразведчики. Я знаком с протоколами его допросов, где указывалось, что Лаш всячески подчеркивал свое недовольство, капризничал, желая досадить следователям. Когда же его попробовали причислить к военным преступникам, он обиженно ответил: – Я никогда не был в России, не разорял ваши хижины и не могу быть поэтому причислен к военным преступникам. Я начальник гарнизона Кенигсберга. Это – не Россия. Генералу напомнили о том, что он командовал дивизией, солдаты которой по его приказам принесли неисчислимые бедствия жителям Луги, Волхова, Любани и других городов и селений Ленинградской области. Но он все равно молчал. Говорят, для его «раскрутки» использовали даже бывшего командующего шестой армией Фридриха Паулюса, которого попросили переговорить с Лашем о судьбе музейных ценностей, вывезенных из Минска, Киева, Вильнюса, Ростова и других городов Советского Союза. Но делового разговора у них не получилось. Лаш вел себя вызывающе, обвинив Паулюса в том, что из-за таких вот генералов Германия проиграла войну. Многое знал и гауляйтер Восточной Пруссии Кох. Шеф гражданских властей оккупированного Белостокского округа, рейхскомиссар Украины, глава всех гитлеровских органов, в том числе гестапо и полиции на этих территориях. Его называли «Отцом города Кенигсберга», «Коричневым царем Восточной Пруссии». Кох, как и Геринг, был крупным землевладельцем и домовладельцем. Только в Кенигсберге он имел четыре огромные виллы в зеленой части города и несколько дач на берегу моря. Владел крупными имениями: Гросфридрихсберг, Эрнстфилде вблизи Людвигсорта, Нойтиф на Вислинской косе и другими. Я там побывал. И не раз… Честно говоря, мечтал отыскать следы украденного янтарного чуда. Увы, здесь вопросов больше, чем ответов. Начиная с того, почему не вывезли его вовремя из Пушкина? Объективная причина есть: янтарные панели были наглухо прикреплены к стенам. И когда пробное снятие одного узкого панно показало, что мозаика отваливается от деревянной основы, решили провести работы по консервации и защите янтарного убора комнаты на месте. Что и было сделано. А вот немцы ко всему готовились заранее. Ведь еще до начала Великой Отечественной войны по приказу Гитлера в западных областях СССР шла интенсивная разведывательная работа по выявлению содержимого музеев, архивов, культовых зданий. Этой работой занимались кадровые разведчики совместно с СС и ведущими экспертами по вопросам искусства в Союзе. Ими же были составлены специальные справочники для поиска культурных ценностей во время боевых действий. Так вот, в сфере действия группы армий «Север» в справочнике находилась информация о семнадцати музеях, двенадцати архивах, шести церквях и библиотеке. И все равно произвести демонтаж Янтарной комнаты всего за тридцать шесть часов… Фантастика! Я не сомневаюсь, что Янтарная комната и часть других культурных ценностей находятся на территории Калининградской области в специальных тайниках бывших орденских замков, кирх, башен, бастионов и фортов. Почему не нашли? Бездарно упустили время! Ушли из жизни многие свидетели, очевидцы и участники перемещения культурных ценностей. Не был использован в интересах поисковой работы и такой шанс, как трехгодичное пребывание (до 1948 года) немецкого населения на территории Калининградской области и многое другое. Даже закрытость Калининградской области и запрет на пребывание в ней иностранных граждан сыграли в этом определенную роль… 2 В начале 1948 года меня вызвали через связного в Управление государственной безопасности. – Вам необходимо сосредоточиться на работе с немецким населением по сбору информации о захоронении материальных ценностей, – сказал куратор, – потому что немцы будут скоро выселены из Калининградской области. Какие-то ценности они пытаются продать или обменять, а остальные прячут, закапывают, замуровывают. Ваша задача – заранее узнать о тайниках. С вами в паре будет работать капитан Васильев. Так вот и стал моим партнером и надежным другом Артем. Надежнейший человек! Спас меня на «Даче Геринга». Это одна из вилл фашистского «бонзы» неподалеку от нынешнего совхоза «Рыбак Балтики». Было у нас предположение, что там найдется след Янтарной комнаты – уж больно Геринг на драгоценности был падок… Вилла располагалась на побережье и представляла собой полуразрушенное здание с небольшим пирсом, соединяющимся с заливом специальным каналом. Подъездная дорога гладкая – хоть яйца катай! Из виллы за нами следил, не таясь, тщедушный человечек. Один раз мы специально оставили наш безотказный «хорьх» (вот, кстати, машина – чудо немецкого «автопрома»!) за добрый километр от виллы, сами пробирались окольными путями, а наблюдатель этот тут как тут! Мы на него и внимание перестали обращать, а зря… С превеликим трудом забрались мы в подвал, наткнулись на винтовую лестницу, что вела круто вниз. Долго спускались, потом увидели скобы на стене. Колодец. Полезли вверх, открыли по дороге люк. Где-то далеко забрезжил дневной свет. И тут на стене – еще один люк, замаскированный. Даже покрашен под кирпичную кладку. Кое-как открыли, а оттуда – поток воды. Ну, меня с ног и сбило, понесло. Ухватился я за скобу, захлебываюсь, пальцы уже сами собой разжимаются. А тут Артем. Хвать меня за шиворот – да наверх. Сам он вокруг пояса веревкой обвязан. Когда он ее через скобу пропустить успел – ума не приложу! Так вот, в обнимку и карабкались вверх. Тяжело. И тут в колодец свесилась голова того наблюдателя. Хриплю ему: «Помоги!» А он улыбнулся, да и пропал… В конце концов и мы выбрались на свет божий. На следующий день разделились. Артем в развалинах копался, а я с тылу зашел и наблюдателя того изловил. Он и не сопротивлялся, когда я ему руки связывал, бубнил только что-то непонятное. – Ты кто? – А вы? – Мы из райисполкома, обследуем разрушенные здания на предмет их восстановления, – отвечаю по «легенде» и удостоверение показываю. Тот разулыбался. – Я Юзик Ковальский, – говорит, – живу тут на хуторе, а раньше дворником на вилле был. – А за нами чего следил? – Думал, вы немцы. Управляющий, холера, так над нами измывался, невесту мою Барбару загубил. А машина у него была, как у вас. Вот я и… Сразу после войны немцы здесь были. Меня били, заставляли тайную комнату показать. А я о такой и не знал. Может, это и спасло, живой остался. А те немцы все же что-то увезли тогда – картины вроде… Больше от Юзика ничего добиться не удалось. Как, впрочем, и от «Дачи Геринга». Несколько раз пытались там откачивать воду из подвала – и все без толку. Видно, открыли мы тогда ход прямиком в залив… Так вот мы с Артемом и работали. А бандиты, видно, давно за нами наблюдали. Мы ведь как поступали – клад найдем, припрячем, а потом уже днем – в Калининград его. На этот раз мы нашли старинную красивую посуду и золотые украшения. Среди них кольцо с женским портретом. Королева, наверно, какая-нибудь. Напарник его примерил вслед за мной, да и не захотел снимать: очень уж по сердцу пришлось. Уговаривал я Артема снять – ни в какую! Так и поехал к нашему схрону. А тут – как снег на голову – бандиты. Пятеро. За главную у них симпатичная дамочка с литовским акцентом. Стали они меня ножами пырять, допытываться. Молчу. А тут на беду напарник вернулся. Они его в оборот. Когда они кольцо вместе с пальцем отхватили, Артем не выдержал, согласился схрон показать. С тех пор я его не видел… 3 Прошло несколько лет. Рабочий день подходил к концу. Вадим Николаевич, сидя на диване, обдумывал планы завтрашних операций. Особую тревогу вызывало состояние молодой женщины из третьей палаты. Похоже, что камень в желчном проходе регулярно перекрывает выход желчи в двенадцатиперстную кишку. Только операция могла подтвердить правильность этого диагноза. От раздумий оторвал его телефонный звонок. Звонили из приемного отделения. Через минуту Вадим Николаевич был уже там. На диване глухо стонала женщина тридцати пяти – сорока лет. Выяснилось, что боли в животе у нее уже неделю. – Почему же раньше не вызвали скорую? – укоризненно спросил врач. – Это бесполезно, доктор, – простонала больная и заплакала. – Мне все равно не жить… – Глупости говорите! – решительно возразил Вадим Николаевич, осматривая женщину и с горечью убеждаясь, что она недалека от истины. Разлитой перитонит – очень неутешительный диагноз. Правильность догадки подтвердилась анализами и срочным врачебным консилиумом. После него Вадим Николаевич снова пообщался с пациенткой. Говорил он мягко, но решительно: – Необходима срочная операция. Нельзя больше терять времени. – Не мучьте меня и сами не мучайтесь! – обреченно прошептала женщина. – От судьбы не уйдешь… – Это вы бросьте! Шансы есть, и надо их использовать. – Шансы у меня были, пока не надела это вот проклятое кольцо! – больная с усилием сорвала с руки красивый золотой перстень. – От сестры досталось. Той его алкаши на даче за бесценок продали. На следующий день дача сгорела. Дотла. А через неделю сестра погибла в автокатастрофе. Я кольцо надела – и только чудом спаслась. Черепица с крыши мимо виска просвистела! Выкинуть бы мне его – нет, внутреннего голоса не послушалась. Теперь расплачиваюсь. – Женщина коснулась живота и жалобно застонала… Операция длилась три часа. Через сутки, не приходя в сознание, больная умерла. Хоронить ее пришлось больнице, родственников и знакомых в Калининграде у умершей не оказалось. Она и приехала-то в город совсем недавно. Соседи сказали, что был у нее какой-то мужчина да в последнее время и того не видели. Прошло полгода. Злополучное кольцо лежало в сейфе вместе с пустыми ампулами из-под наркотических препаратов. Про него благополучно забыли, а вспомнили, когда потребовалось заменить журнал учета наркотических средств. Под ним и обнаружилось кольцо. Стали решать, что с ним делать. Никто из родных или близких умершей так и не объявился. Поэтому на «пятиминутке» Вадим Николаевич предложил отдать кольцо реаниматологу Владимиру Григорьевичу. Тот близко к сердцу принял в свое время судьбу женщины, возился с ней, даже питательные смеси, которые вводились больной через зонд, из дому приносил. Но, увидев, как довольно улыбается реаниматолог, Вадим Николаевич даже пожалел о своем предложении: – Дело ваше, только помните, что чужое счастья не приносит. Эти слова занозой сидели в мыслях Владимира Григорьевича, пока он шел домой, и тут же улетучились, когда врач глянул на изящную женскую головку с глазами-бриллиантами. «Вот моя-то обрадуется!» – довольно подумал он, наливая «с устатку» стопку водки. Но жена категорически отказалась надевать чужое украшение. Так что следующую рюмку Владимир Григорьевич выпил, заливая смятенное раздражение. А «бесхозное» кольцо осталось на комоде. Впрочем, ненадолго. Уже на следующий день его там не было. Тайну исчезновения раскрыли сыновья-подростки, заявившиеся домой не пьяными, а очумелыми. Когда дурман рассеялся, они сознались, что «загнали» кольцо, чтобы попробовать наркотического зелья. Увлечение оказалось смертельным – один вскоре погиб от передозировки, а другой выбросился с девятого этажа… 4 Милиция приехала быстро – пострадавшая была в тяжелом состоянии. Если точнее, то в очень тяжелом: проникающие ранения грудной клетки с возможным повреждением внутренних органов и спинного мозга. Девушка была в сознании, но ничего существенного рассказать не могла. Напали на нее чуть ли не в центре города на хорошо освещенной улице, где в этот час довольно много прохожих. «Нетипичный случай», – думал следователь, направляясь из больницы домой к пострадавшей. Дверь ему открыл интеллигентный мужчина в очках с модной оправой. Это был муж пострадавшей Антонины Ковалевой – Алексей. – Что случилось? – тревожно спросил он. – Что-нибудь с Тоней? Но у следователя была своя методика. Будто не слыша вопроса, он вперил тяжелый взгляд в хозяина: – Где вы были сегодня с двадцати до двадцати двух часов? – Дома, – растерянно ответил Ковалев. – Как пришел с работы, так и… А в чем все-таки дело? – Кто может подтвердить ваши слова? – невозмутимо продолжил следователь.