— Кто у него были друзья? — Кто?.. — повторила Галина Ильинична. — В последнее время Сережа дружил с одноклассниками Ромой Князевым и Дамиром Зауровым. В кино, на стадион вместе ходили. Очень любили футбол... — А не помните, были между ними какие-нибудь разногласия? — Что вы! Мальчики из таких порядочных семей. У Ромы отец — директор консервного завода, а у Дамира — родители в торговле... — и тут Галина Ильинична словно споткнулась, осеклась. — Уж не их ли вы подозреваете?! Боже упаси... — Что вы, что вы, — успокоил ее Тимофеев. — Просто для полной ясности я должен знать об окружении Сережи. — Нет, мальчики прекрасные, хорошо воспитанные. — А... недруги могли быть у Сережи? — Какие могут быть недруги в шестнадцать лет! — удивилась мать. — Ну, может быть, кого-нибудь задел, ударил, долг не вернул... — Исключено. Сережа рос тихим, домашним мальчиком. И если бы подобное что случилось — он непременно со мной поделился бы. — А все же вспомните получше... — Нет, нет... — Кто-нибудь заходил к вам шестнадцатого, или, может быть, звонил? — Тоже нет. — А семнадцатого? — Вроде, никто не звонил... — Да или нет? — Кажется, звонил Рома. Ну, да, точно — Рома. Справлялся, не приходил ли Сережа. Ведь я накануне поздно вечером звонила и ему, и Дамиру. Не видели ли они сына? И вот Рома наутро побеспокоился тоже. Спасибо. Немного помолчали, каждый думая о своем. — А какие отношения были у Сережи с отцом? — спросил наконец Владимир. — Понимаете ли, мы с мужем уже лет десять как развелись. А живет он отсюда неподалеку. Работает подсобным рабочим в гастрономе. Пьет. А когда напьется, обязательно ночью приходит к нам и барабанит в дверь. Сережа никогда не открывал: боялся скандалов, побоев. И муж постоянно грозил ему... «Неужели он?.. — мелькнула мысль у Тимофеева. — Что ж, обязательно проверю. А заодно и Сережиных дружков...» — Извините, что побеспокоил, — через пару минут стал прощаться Владимир. И уже у порога спросил: — Не возражаете, если я к вам загляну еще раз? — Конечно, — вымучила улыбку на лице Галина Ильинична. Отец Сережи, Павел Николаевич, явно пребывал в послепохмельном состоянии. Опухшее лицо, скрывающая ранние морщины жесткая щетина. И спина какая-то согбенная — то ли от работы, то ли от навалившегося горя... А может, от того и другого вместе? — Вы, конечно, догадываетесь, почему я пришел к вам? — представившись, начал Владимир. — Догадываюсь, догадываюсь, — покорно закивал Павел Николаевич. — Это вы писали? — без обиняков спросил Тимофеев и показал Павлу Николаевичу ксерокопию газетного обрывка. Тот, видимо, будучи близоруким, поднес бумажку близко к глазам. Почти по слогам прочитал потрескавшимися губами: — «Серега! Ежели еще раз не откроешь дверь, знай — убью. Отец»... Павел Николаевич зачем-то перевернул бумажку, словно хотел убедиться, не написано ли там еще чего, затем медленно опустился на облезлый табурет и зарыдал. Ключицы его заходили, как поршни. — Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста... — Владимир положил ему на плечо крепкую ладонь. — Согласитесь, это вы писали? Павел Николаевич вытащил из брюк не первой свежести платок, громко высморкался. — Да, я писал. Был грех, — произнес он потухшим голосом. — Но я не убивал сына. Не у-би-вал! — А вам пока никто этого и не ставит в вину. — Тогда чего же вы хотите? — Как эта бумажка могла оказаться в куртке убитого Сережи? — Как? — Павел Николаевич с трудом проглотил подкативший к горлу ком. — Эту записку я оставил в дверях, когда приходил и мне не открыли. — А когда вы приходили к бывшей жене? — Четырнадцатого апреля. Как сейчас помню. На опохмелку денег не хватило. А мне даже дверь не открыли. Я и написал от злости записку. Знать бы, что так получится... — В какое время вы там были? — После обеда. «Нет, не врет, — решил Тимофеев. — Надо обязательно узнать у Галины Ильиничны, кто первым вышел из дому — она или Сережа — после грозного визита отца... И кто первый увидел и подобрал эту злополучную бумажку...» — Где вы были шестнадцатого апреля? Павел Николаевич потупил взор. — Четырнадцатого, после визита к Галке, я встретил дружков. Ну, раздавили пару пузырей. Стал возвращаться, а навстречу — «Луноход»... милицейская машина. Загребли в вытрезвитель. Выпустили только семнадцатого. Я же плотник... Помог там, в милиции, рамы отремонтировать. Вернулся в свою берлогу — а тут такая новость. Как обухом по голове... Лучше бы мне не жить. Павел Николаевич схватился обеими руками за голову и беззвучно затрясся на табурете... Справка из медвытрезвителя удостоверяла правдивость рассказа отца Сережи. Однако, как выяснилось, мать, Галина Ильинична, которая четырнадцатого первая вышла в коридор, когда удалились шаги Павла Николаевича, не обнаружила ни в дверях, ни на полу никакой записки. — Ее просто не было, — удивилась она. «Как же тогда записка попала в карман убитого, через кого?.. Неужели кому-то так было нужно?» — эти вопросы не давали Тимофееву покоя. Вот она, ниточка. Может быть на сегодня — самая главная. Поцепче ухватиться за нее — и клубок раскрутится. Но для этого сначала надо его найти... Утро нового дня началось с совещания. И, как всегда, первыми словами Ахунова были: — Ну-с, так чего мы на сегодня имеем? Тимофеев подробно рассказал о своем визите к Галине Ильиничне, о жизни Сережи, о его увлечениях и друзьях. Рассказал также о посещении отца мальчика, Павла Николаевича. Показал и справку из медвытрезвителя. Марат Давлятович повертел ее и вздохнул: — Я так и думал... — и, словно оправдываясь, добавил: — Лишняя проверка никогда не мешает. Потом вопросительно посмотрел на Тимофеева. — Так как же эта странная бумажка могла попасть в карман к убитому?... — Думаю, подбросили. А вот кто... — и Тимофеев неопределенно повел плечами. Версия о возможном наезде машины и о том, что недобросовестные водители, боясь праведного суда, попытались спрятать «концы в воду», тоже не подтвердилась. Проверял ее Ахунов. Теперь нужно было встретиться и поговорить с близкими друзьями Сережи. Возможно, те что-нибудь слышали от убитого или видели. — Здесь подход нужен осторожный, деликатный, — подчеркнул Ахунов, — чтобы не спугнуть ребят, если что-то знают. Действуй, Володя. А я тут сам тоже кое-что проверю... Марат Давлятович взял ручку, сделал какую-то отметку в служебном блокноте и буднично пожелал: — Везения... «Хорошо бы», — подумал про себя Тимофеев, уходя. Вот только везения, жаль, не намечалось... ...Владимир решил встретиться с ребятами прямо в школе — вызвать в учительскую по одному и расспросить. Идти к ним домой — значит привлечь внимание любопытных соседей, а заодно дать родителям обоих мальчиков повод для волнений — скорее всего, беспочвенных. Когда Тимофеев пришел в школу, начался второй урок. Первым пригласили в учительскую Рому Князева. Князев вошел в учительскую развязно, уверенно и ни капли не удивился, что его здесь ждет милиционер, пусть и в гражданском. Будто все эти дни ждал прихода Тимофеева.