Это как? – не понял я. Это как? – повторил Хайдль. Но он отвлекся. Впечатление было такое, будто он взирает на происходящее откуда-то издалека, уже покинув этот кабинет и больше не собираясь возвращаться, поскольку принял какое-то окончательное, судьбоносное решение. Да вот так, проговорил он. Отсрочки не будет. А значит, мне надо готовиться к судебному заседанию, до которого остается две недели. Разве не три? Нет, не три. И не двадцать четыре. А ровно две. Может, чуть меньше. Так что всю неделю перед судом мне придется плотно работать с адвокатами. Ты уж извини, закончил он и взялся за телефонную трубку, чтобы позвонить не куда-нибудь, а в журнал «Вог». По завершении телефонного разговора он объявил, что назначил деловую встречу в ресторане, и ушел. Как только за ним закрылась дверь, я позвонил секретарше Джина Пейли и продиктовал срочное сообщение для ее босса: Хайдль ошибся со сроками, и на завершение книги остается всего две недели. Немногим более часа я поработал в одиночестве, потом вышел в ближайшую кофейню и на обратном пути засек Хайдля: тот стоял в переулке, где велись ремонтные работы. Прислонившись к ожидавшим укладки бетонным трубам, он погрузился в задумчивость и меня не заметил. Позднее, когда он вернулся в издательство, я спросил, как прошел деловой обед. Все было бы чудесно, если бы не телевизионщики! От них отбоя нет! Пришлось растолковать, что права на экранизацию моей книги будут выставлены на аукцион. Я позволил себе сказать, что у него вся спина серая от цементной пыли. Он завел руку за спину, а потом рассмеялся при виде пыльной ладони. Веришь, нет? Перед нашим приходом в ресторане шлифовали цементные полы, и меня усадили в непротертое кресло. Меня охватила внезапная злость: и на него – за эту ложь, за ту легкость, с какой давалось ему любое вранье, и на самого себя – за мою глупость, заставившую ввязаться в эту авантюру – создание несоздаваемой книги. А больше всего на свете мне хотелось послать Зигги Хайдля куда подальше. От Рэя мне стало известно, что контейнеры пустовали, вырвалось у меня. Грузовые контейнеры? – уточнил Хайдль. Они самые. Хайдль грустно покачал головой, словно перед ним стоял непроходимый дурак. Естественно, пустовали, подтвердил он. 3 В АОЧС грузовые контейнеры носили официальное название «Комплекты оборудования для межведомственных действий по устранению аварийных ситуаций», в обиходе – «КОМДУАСы». Широко разрекламированные прессой, они составляли ядро функциональных возможностей АОЧС. В толстой папке с газетными вырезками имелись материалы о техническом оснащении, разработанном для экстренной ликвидации самых разных катастроф. «КОМДУАСы» неизменно назывались не стальными ящиками, а системой – их можно было заказать, сколько необходимо: хоть один, хоть два, хоть десять, чтобы использовать вместе или по отдельности в случае чрезвычайных ситуаций, будь то обвал шахты или крушение авиалайнера. Размещение оборудования в стальных контейнерах обеспечивало легкость его переброски в любой регион страны наземным, морским, а в случае безотлагательных операций – и воздушным транспортом. Доставка грузовыми самолетами «Геркулес», имевшимися в распоряжении АОЧС, к местам природных катастроф – наводнений, лесных пожаров, цунами – обеспечивала развертывание оборудования и его подготовку к эксплуатации в течение тридцати минут после приземления. По крайней мере, так трубила пресса. Для эксплуатации спасательного обрудования был подготовлен целый отряд парашютистов в соответствии с нашумевшим лозунгом АОЧС: После катастрофы мы с вами быстрее всех. От признания Хайдля я впал в ступор. Если контейнеры стояли пустыми, значит, они были попросту бесполезны? – спросил я наконец. Именно так. Выходит, АОЧС не могла на них зарабатывать, правильно я понимаю? Естественно, кивнул Хайдль. Мы не располагали никакими ресурсами для проведения даже половины работ, которые, как все думали, мы выполняли. Но вы утверждали, что выполняете их, напомнил я. Хайдль рассмеялся: Даже сотая часть таких работ обошлась бы нам в миллионы долларов. Я заметил, что миллионы у них как раз были. Для других целей. Но вы-то утверждали, что как раз для этих. Говорю же тебе: от нас многого ожидали. Людям хотелось верить в наши возможности. Мне было непонятно, как он вытянул из банков такую уйму денег, если мы со Сьюзи не сумели получить даже жалкий ипотечный кредит и пошли на поклон к скользкому типу – адвокату, который потребовал два процента сверх установленной таксы. Жалкий ипотечный кредит получить нелегко, изрек Хайдль. А кредит в тридцать миллионов долларов – проще простого. Когда у меня кончаются наличные, я иду в банк и говорю, что собираюсь расширяться. Я не мог поверить, что он провернул такую аферу с пустыми ящиками. Хайдль уже представлялся мне колдуном, чародеем. Простите, забормотал я, но мне все равно неясно, каким образом это сработало. На доверии, сказал Хадль. Я не забыл, как шарил между пыльными сиденьями фургона в надежде найти застрявшую там мелочь, как таскался пешком через весь город, экономя бензин, как унижался в склизкой от жадности адвокатской конторе. И теперь, слушая Хайдля и вспоминая, куда меня самого привели честность и доверие, я не мог взять в толк, о чем он говорит. Это ничего не объясняет, возразил я, когда перед моим мысленным взором всплыла унылая обувная коробка с разделителями отчаяния и надежды, откуда помощница адвоката вытащила нашу учетную карточку, а потом взялась скрупулезно пересчитывать выложенные мной на стойку купюры и мелочь, чтобы я ни на один цент не обжулил ее босса. Не сомневайся, Киф: доверием объясняется очень многое, сказал Хайдль. Доверие – смазка для шарниров мира. Причем ненависть не исключает доверия. Так уж повелось. И, как ни удивительно, это работает. Банкиры уверовали в реальность АОЧС, в реальность «КОМДУАСов», и в конце концов они стали реальностью. Ты же веришь автомеханику, который говорит, что привел в порядок твой автомобиль; ты веришь в надежность банка; ты веришь, что сильные мира сего знают свое дело. А вдруг тебе откроется, что ни черта они не знают? А их действо – просто фарс, еще похлеще моих пустых контейнеров? Что, если они и есть… – Тут Хайдль, посмотрев на потолок и в стороны, расхохотался так, что щека задергалась, и он заговорщическим тоном договорил:…настоящие мошенники? С этими словами он откинулся на спинку кресла. Спектакль закончился, и ручейки аргументов утекли в море бессмыслицы. Невероятно, как он сумел плавно перейти от собственных преступлений к мысли о том, что истинные преступники – это обманутые им люди. Теперь я уже ни в чем не уверен; как сказано у Тэббе, любая уверенность готова сколь угодно долго ждать своего опровержения. Печатаю этот текст и время от времени сверяюсь со своими заметками. Для книги они не пригодились. Уже в ту пору я понимал, что подобным откровениям в мемуарах не место. Наверное, в них таилось слишком много правды – мир принимает ее только в ограниченных количествах, а мемуары, если они на что-то претендуют, не принимают вовсе. Мне же требовалось только откровение, а это совсем другое дело, и сводилось оно к пустым контейнерам. Этого было достаточно. 4 Я вернулся к механике обмана, повторив свой вопрос: как удалось такое провернуть? Говорю же тебе, ответил Хайдль. Допустим, я недоплатил банку «А» проценты на семь миллионов, а банку «Б» – на три миллиона. Тогда я прошу у банка «А» кредит, скажем, на двадцать миллионов. И получаю двадцать миллионов. Но при этом еще глубже увязаете в долгах? Слушай меня внимательно, Киф! Далее я выписываю инвойсы: фирме «Бритиш петролеум» – за ликвидацию возгорания на нефтевышке в Мексиканском заливе. Министерству обороны – за обучение личного состава Специальной авиационной службы по проведению глубоководных спасательных операций. И, допустим, Квинслендскому управлению национальных парков – за тушение лесных пожаров. И так далее, пока общая сумма не достигнет двадцати миллионов. Неужели все платят по счетам? Да с какой стати они будут платить? Счета до них не доходят. Потому что… Потому что?.. Потому что эти работы нами не выполнялись. То есть вы не тушили пожары? Ну парочку небольших, чтобы только попасть в газеты. И не спасали затерявшихся в океане мореплавателей? Ну почему же, одного яхтсмена спасли. Одного! И получили широчайший отклик в СМИ. Хайдль со вздохом очертил пальцем круг на своем письменном столе. Я просто по капле вставляю последний заем в наш основной счет с некоего скрытого счета, как будто это оплата по тем инвойсам. То есть не как долги, а как поступления? Он ткнул пальцем в мою сторону. Наконец-то стал соображать. И когда этот двадцатимиллионный доход становится нашим, у нас появляется возможность оплатить проценты, а то и часть основного долга. Мы были добросовестны. Я справился, не было ли у банков нареканий. Нет-нет. Они дают, но они и получают. Банки для того и существуют. Юридически мы позиционировали себя как благотворительную организацию. Чтобы смягчить требования аудита. Наша финансовая отчетность была в ажуре, если проявить доверие. Банки были готовы верить, а для доверия имелся необъятный простор. Они, как Господь Бог, любят, чтобы им молились. Я, знаешь ли, прислуживал у них в алтаре. Не гнушался преклонять колени, когда представлял им чудо заколдованного круга: выписать инвойс, сохранить копию, уничтожить оригинал, получить прибыль, направить прибыль на выплату десятимиллионных процентов, плюс четыре миллиона, списанные со счетов по ценным бумагам. Итого у АОЧС остается шесть миллионов на текущие потребности: начисление заработной платы, накладные расходы, обучение персонала. Формирование еще пары-другой контейнеров. Кстати, с нашей подготовкой, гордо заявил он, не могла сравниться никакая другая. В этом и заключался ваш план? План? – рассмеялся Хайдль. – Никакого плана не было. Но это же не могло продолжаться долго, сказал я. Ну почему же? На наш век хватает.