Он медленно вставил уродливый квадратный цилиндр ствола в рот, направляя его к затылку. В такой омерзительной позе он и застыл передо мной, и лицо его расплылось в своей головокружительной бескрайности до размеров пустыни или океана. Прошло, вероятно, несколько секунд, растянувшихся на минуты, годы, десятилетия, прежде чем он легким движением вынул изо рта черный металлический ствол, блестящий от слюны. Спокойно, Киф, тихо сказал Хайдль. Вытирая пистолет бумажной салфеткой, он рассмеялся. До сих пор не знаю, над чем или над кем: надо мной, над собой или над всем миром. Нет, отрезал я. Простого отказа было недостаточно: он ощущался почти как согласие. Ни за что, сказал я. Но он услышал лишь мою неуверенность, уловил, что голос изменил мне, и я готов был поддаться тому, против чего предостерегал меня Рэй: он ведь говорил, что Хайдля нельзя впускать в свою жизнь. Ни за что, черт побери, сказал я под смех Хайдля. Но только сделал еще хуже. Мы ведь друзья, Киф? – спросил Хайдль и сам ответил: Мы – друзья. Я кивнул в надежде, что получилось уклончиво и отстраненно, однако почувствовал в себе какую-то пассивность, если не покорность. Нужно приниматься за работу, – сказал Хайдль с широкой, добродушной улыбкой, выгнув брови и шутовски надув щеки, как у физиономии над входом в Луна-парк; этот неожиданный комизм был невыносим. Киф? Да? Друзья. Естественно, ответил я, открывая жесткую папку с рукописью и неподписанным актом. Кореши? Кореши? Кореши, подтвердил Хайдль. Естественно, повторил я. Естественно, кореши, Зигги. И тут же одернул себя: зачем я это говорю? Теперь любое мое согласие делало меня слабее, а его – сильнее. Тогда помогай, сказал Хайдль. Хочешь себя убить, разве что не заикаясь, выдавил я, – убивай. Ну пожалуйста, Киф. Меня-то зачем втягивать? Да я боюсь облажаться, Киф, ответил Хайдль. Все очень просто. Боюсь, что в решающую минуту нанесу себе тяжкое увечье, разведу пачкотню и буду умирать медленной смертью. А может, и вовсе останусь жить овощем. Я же трус, Киф. Всего боюсь. Вот, держи. И на ладони протянул мне «Глок». В полной исправности, смотри. Он сунул мне под нос эту ненавистную штуковину. Показал предохранитель, расположенный на спусковом крючке: он освобождается при нажатии спускового крючка. Вот так, показал он. Своим мерзким, пухлым указательным пальцем он нажал на спусковой крючок. Раздался щелчок. Он повторил действие, инструктируя меня, как одновременно нажимать на спусковой крючок и предохранитель без резких движений. Еще раз, сказал он. Нажимаем. Щелк. И когда он второй раз протянул мне пистолет, предварительно накрыв рукоять и спусковой крючок бумажной салфеткой, чтобы не осталось отпечатков, я подтолкнул к нему акт приема-передачи. Подписывай, скомандовал я. 4 Вот спасибо, сказал он совершенно ровным тоном. Спасибо тебе, Киф. Не знай я его как облупленного, я бы, пожалуй, решил, что это искренне. Да и во взгляде Зигги сквозила такая униженная благодарность, как будто я уже его застрелил. Давай потренируемся, предложил он. Нет, произнес я, но почему-то мой отказ прозвучал как вынужденное согласие, тем более что я, еще не высказав готовности, уже держал в правой руке пистолет. Прямо сейчас. Хайдль взял в ладони мою руку и просунул мой палец в петлю спускового крючка. Вот так. Это было просто безумием, равно как и его жажда смерти. И еще большим бредом представлялось то, что своим палачом он выбрал меня. Но почему-то с каждой своей фразой я все глубже увязал в его безумии. Давай отложим, Зигги, выдавил я, лишь бы только уклониться, и передал ему пистолет. Хайдль, судя по всему, воспринял это спокойно и положил пистолет на стол, как раз между нами. Ну нет, мягко возразил он. Нужно провернуть это сегодня. Ни Долли, ни ребятишек дома нет, Рэю я дал выходной, твой квартирный хозяин, как ты сам сказал, сейчас в отъезде, так что о твоем визите никто не знает, да? Более удобного момента не представится. А если не ты, то кто же? Рэй, выпалил я и тут же пожалел, что сделал столь чудовищное предложение. Рэй исключается, сказал Хайдль. Подозрение сразу падет на него. Он будет главным фигурантом дела и не отвертится: его посадят за убийство. А я этого не хочу. И ты тоже этого не хочешь. Что плохого в том, что я обратился к тебе? Никто не знает о твоей поездке сюда, никто тебя не заподозрит. Писатель-призрак пишет о призраках. Он рассмеялся. Вот увидишь: книга станет невероятно популярной. Похоже, вся эта ситуация его веселила. Да ты и сам знаешь! Я ведь говорю с твоих слов! Он потянулся к коробке с разноцветными латексными перчатками и вытащил для меня пару синих. Надевай, бодро сказал он, давай потренируемся. Я уставился на синие перчатки. Прошу тебя, не отставал Хайдль. Это следующий этап. Акт, напомнил я. Ручка нужна? Сначала давай потренируемся в перчатках, твердил он. Я стал натягивать синие перчатки, а он подробно, как в примитивном фильме, стал объяснять, что после выстрела мне нужно будет вложить «Глок» ему в руку и оставить гильзу в том месте, которое он сам укажет мне в последний момент. А затем мне предстояло без промедления вернуться в Мельбурн, оставить, как положено, машину на парковке возле издательства и вылететь домой, в Тасманию. И никто никогда не догадается, что в тот день я был у него. Но ты уверен, что о твоем приезде никто не знает? – уточнил он. Я же сказал… А в издательстве? Джин Пейли? В издательстве я никому не говорил. А Пия Карневейл? Я никому не говорил. Вот и чудненько. Взяв со стола «Глок», Хайдль опустил голову, чтобы еще раз показать, под каким углом нужно вставить ствол ему в рот, и стал похож на коммивояжера, демонстрирующего покупателю действие электрической зубной щетки. Чудненько, чудненько, оживленно бормотал он. Теперь ты давай. Встав со стула, он опустился передо мной на колени. И в третий раз я сделал то, чего он требовал, поскольку это было проще, чем сказать «нет», и позволяло, как я считал, выиграть время. Я сжал в руке пистолет. Вот сюда. Указательным пальцем он ткнул в направлении гортани. Нет, выговорил я, совершенно потрясенный, обводя глазами кухню. Только не здесь. И вновь предполагаемый отказ прозвучал согласием. Нет-нет, мягко произнес он. Конечно, не здесь. Это было бы ужасно. Мы выберем другое место, чтобы Долли и ребятишки не увидели месиво.