Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 5 из 53 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В ЦРУ сотрудникам дают козла? Верно, сказал Хайдль, обретая уверенность. С ума сойти, да? Это чтобы кое-чему их научить. Его приходится кормить из рук? Хайдль будто бы немного удивился. Они же милые животные, эти маленькие козлики. Умные. Козлята. Козлята? Очень умные. Козленок всегда к тебе привязывается. А потом в один прекрасный день ты получаешь приказ его застрелить. Чтобы научиться убивать? Нет. Впрочем, возможно. Но дело не в этом. И как его нужно убить? Выстрелом в голову? В голову, подтвердил он. Уверенности, похоже, у него поубавилось. Или выстрелить в какое-то другое место? Он поразмыслил, где именно может находиться другое место. Щека задергалась. Время шло. Наконец Хайдль заговорил. В живот. Почему в живот? Хайдль ответил не сразу. Поводил пальцем вверх-вниз по столу. Казалось, что голова его занята чем-то другим, но чем именно – воспоминаниями или новой идеей – понять невозможно. Хайдля всегда было сложно понять. Он постоянно перемалывал что-то в уме: тебя, весь мир, очередную историю. Чаще всего – очередную историю. Стало быть, он… он умирает. Медленно? Медленно? Да, нерешительно заговорил Хайдль. Если в живот. То медленно. Создавалось впечатление, что он не столько произносит слова, сколько пробует их на вкус. И вдруг тон его резко изменился, стал уверенным, даже властным. А ты должен смотреть. Это ведь ужасно, предположил я. Да. Ужасно! – Хайдль улыбнулся. Ужасно! Тем более что козлик, умирая, не молчит. Он издает кошмарные звуки. А запах! Дерьмо, козье дерьмо! Моча. В каком году это было? Невыносимые звуки. Как человеческое дитя в агонии. Я не знал, что и сказать. Не мог придумать ни одного уместного вопроса. Просто жуть, вздохнул Хайдль. Не могу передать, насколько… В какой период вас заставляли этим заниматься? Хайдль вскинул руки. Я и так разболтался. Даты. Понимаешь, тут вот какая штука: ты слушаешь, как умирает козлик. Можно подумать, что… Год примерно семидесятый? Семьдесят первый?
…с кого-то живьем сдирают кожу, а ты стоишь и смотришь. Если, конечно, тебе под силу такое вообразить. Или конец шестидесятых? Не имею права говорить. Где вас готовили? Расскажите. Да какая разница где? – Он вмиг напустил на себя гнев. Суть в том, что есть козлик, маленький… Козленок. Да-да, козленок, и ты слышишь, как он умирает, а к тебе то и дело заходит офицер, который отдал приказ стрелять. В Штатах? Как там козлик? – спрашивает он. Видишь ли, это проверка. В Лаосе? В Лаосе козами не разживешься. В Лаосе велась не подготовка, а оперативная работа. Итак, с тебя не спускают глаз. В Германии? Психопаты им не требуются… во всяком случае, для моей работы… им не требуются бесчувственные чурбаны. Им нужны люди, способные чувствовать и вместе с тем понимать, что эти чувства необходимо побороть. Я отчаялся задавать однотипные вопросы… оставил надежду получить хотя бы малейшие детали, которые придали бы этим россказням толику достоверности. Как и во многих других случаях, когда литературный негр отступаться не должен, я отступился. Но не сдался. В этот миг Хайдль поднял взгляд, посмотрел мне в глаза – и я поверил. Пусть лишь на один быстротечный миг, но я поверил. Чему поверил, трудно сказать, но я старался следить за мыслью Хайдля, полагая, что это куда-нибудь да приведет. Теперь ты знаешь: для них каждый человек – такой вот козлик, сказал мне Хайдль. Теперь ты знаешь, что любой будет умирать медленно, если поступит надлежащий приказ. На Филиппинах? Неохота становиться таким козликом. Он умолк, зрачки превратились в пару черных пуговиц, пришитых к лицу. И неохота становиться таким наблюдателем. 5 Рассказ про козленка удался на славу. Ну, может, не совсем на славу, но это было уже кое-что. Впрочем, когда я записал его черным по белому, он, как выразилась, ознакомившись с рукописью, Пия Карневейл, просто не выстрелил. В нем, по ее словам, отсутствовал стержень. И я понимал: редактор прав. Описанная мной ситуация казалась надуманной, хотя в устах Хайдля все звучало вполне достоверно. Многие его рассказы были именно такого рода: они прорастали сквозь дикое нагромождение моих предположений, надежд и страхов, вписываясь новыми загадками в историю его жизни, и при этом ни в какую не ложились на страницу. Они словно плыли и нипочем не опускались на землю; в них не было ни грязи, ни деталей. А в редакторском кабинете, представлявшем собой грот с машинописными стенами, с растущими повсюду сталагмитами рукописей, Пия сказала, пошевелив поднятыми кверху длинными, смуглыми пальцами: У настоящего писателя, Киф, должны быть грязные руки. Это не укладывалось у меня в голове. Стоя у окна в нашем рабочем кабинете, я смотрел на промышленные зоны и унылые проезды Мельбурнского порта. В одну сторону промчался грузовик, в другую – мотороллер. Оживленного движения здесь обычно не бывало. Город, как и положено городам, растворялся вдали, среди жилых кварталов и предместий грязного цвета. Вы шарлатан, сказал я в тот первый четверг, поздно вечером, обернувшись к Хайдлю, который сидел за столом, теперь уже своим, и решал кроссворд. Вот как? Я промолчал. Что можно было к этому добавить? Все мы шарлатаны, сказал Хайдль. Каждый знает, что притворяется кем-то другим. Почему же я должен выбиваться из общего ряда? Так он заигрывал с разрушительными силами, подначивая меня толкать его дальше. Сражаясь с ним всю неделю за какие-то детали его детства и юности, я терпел поражение за поражением, а потому решил больше не выпытывать его предысторию, о чем прямо и заявил. Да мне плевать, где вы родились, сказал я. Предсказуемо непредсказуемый, он обиделся. Резко повернул голову в мою сторону, но лишь ненамного и ненадолго.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!