Кто произнесет твое имя так, Будто бы он его придумал, Будто бы он его изобрел…». Челюсть непроизвольно сжалась, пальцы сцепились, а тело окаменело. Вот же ж…бл*дь!.. Слишком яркой вспышкой промелькнула картинка из не такого уж давнего прошлого… «Решение загнать ее в угол пришло в голову как логический и единственно верный путь добиться капитуляции. Где бы я с ней пересекся? Мы жили настолько разной жизнью, что это было невозможно. Поэтому я пошел на ее территорию. Мне было необходимо избавиться от жгучей потребности испробовать ее на вкус. Я был чертовски уверен в том, что это мимолетная страсть, след которой простынет, как только мы пресытимся друг другом. Ничего иного не могло быть. Просто сейчас ни о чем больше думать не мог. Кортонуло так, что необходимо избавиться от напряжения. Ей тоже. И после давления на нужные рычаги, что позволяет круг моих высокопоставленных должников, смог стать советником генерального директора по финансовым вопросам. Смешно и прискорбно, насколько легко это сделать в нашей стране. Конечно, задерживаться не собирался, мне хватило бы и тех нескольких месяцев, что предусмотрены законом как испытательный срок. После столкновения в «Папарацци» прошло несколько дней, и я спешил «обрадовать» причину своего нахождения в этом центре. Спускаясь, предвкушающе улыбался, представляя ее лицо… Открываю дверь и с досадой застываю, когда вижу пустое помещение. Внезапно из смежной каморки доносится шелест, затем в проеме показывается голова жующей Сатэ, на ходу оповещающей: — Я здесь… Иронично ухмыляюсь, когда набитая щека заметно приспускается от неожиданного сглатывания недожеванной пищи. Девушка непроизвольно дергается, а лицо ее вытягивается от изумления. Пока она, пребывая в шоке, прирастает к месту, я двумя широкими шагами преодолеваю расстояние между нами и, убеждаясь, что мы одни, наклоняюсь к ней, с шумом втягивая девичий запах. Господи… Еле сдерживаю стон удовольствия. Сатэ действительно пахнет цитрусами и какой-то чистотой. Не свежестью, не ароматами бризов и всего подобного. А именно чистотой. Кристальной. Слепящей. Сопровождающий её повсюду. Первое время, когда она просто приносила комиссии документы в отведенную нам комнату, я не мог понять, откуда этот стойкий запах в воздухе. Пока однажды не увидел на ее рабочем месте фильтр с водой, в котором было огромное количество нарезанного лимона. Стою в жалких сантиметрах от нее и расслабляюсь, скидывая накопившееся за эти несколько дней напряжение, граничащее с болью из-за дичайшей потребности поскорее увидеть ее и убедиться — ни черта мне не показалось, мы оба нуждаемся в этом. Ловлю настороженный взгляд бестии, отмечая, что она не в состоянии пошевелиться. Но язык-то ее, как всегда, гиперактивен: — И чего это Вы там обнюхиваетесь, давясь слюнями? А потом проворно отстраняется, гордо вскинув подбородок. А в глазах — бескрайнее, зеленючее, интригующее огниво. — Кобра, — усмехаюсь, — а не борзеешь? — Борзеют собаки. Еле сдерживаюсь, чтобы по этому поводу не обозвать ее сучкой. Видимо, угадав ход моих мыслей, Сатэ предупреждающе щурится, немного повернув голову в сторону, типа, ну, давай, попробуй только. Примирительно улыбаюсь. — Тебе не кажется, что с советником генерального директора не стоит так разговаривать? Бум. Переваривая информацию, девушка вдруг делается слишком неестественно неподвижной и теряет цвет лица, заставляя меня всерьез обеспокоиться. — Сатэ? Приближаюсь и мягко касаюсь ее плеч. Девушка тут же с шумом наполняет легкие и понуро роняет голову на грудь, мелко потряхивая шевелюрой, будто отказываясь принять услышанное. — И мы…постоянно…будем…видеться?.. — слова даются ей с трудом, и теперь мне совсем не до шуток. — Более того, я беру контроль отдела на себя. Это значит, дополнительно в каждой процедуре закупок добавляешь меня в состав членов оценочной комиссии. — Зачем? — вырывается тихим обреченным шепотом, неожиданно пробравшим меня до костей. Я цепляю пальцами ее подбородок, буквально обмирая от реакции своих рецепторов на шелковистость девичьей кожи и от несчетного количества импульсов, моментально возникающих между нами. Теперь эти невозможные глаза направлены на меня. Пусть ее поза и кажется подкупающе покорной, но взор вспыхивает от зарождающейся ярости. Бесится, что наступаю на хвост, оккупировав ее территорию, не давая права выбора. — Есть ли смысл в вопросе, ответ на который тебе известен? М-м? — Неизвестен, — упрямо поджимает губы. — Хорошо, — теряя терпение, наклоняюсь ближе к ее уху в слишком интимном жесте, чтобы продолжить шепотом, будто в тайне, — чтобы сократить период твоего ярого сопротивления, Сатэ. Чтобы дать нам обоим эту необходимую разрядку. И как можно скорее. Девушка дернулась, будто ее ударили. — А если я не хочу? — копирует мою интонацию, завораживая своим красивым голосом. — Я так и понял, — издевательски усмехаюсь, прикрывая веки и вдыхая ее аромат. — Что Вы поняли?! — внезапно отталкивает от себя весьма ощутимым ударом ладоней по моей диафрагме. А потом отходит к дальней от меня стене, скрестив руки на груди и принимая демонстративную воинственную позу. Горит. Полыхает. Дышит огнем. — Я не рассчитывал на легкий путь, — ухмыляюсь, приподняв уголок рта. — Но я гарантирую исход любого выбранного тобой пути. Ухоженная длинная бровь приподнимается в немом вопросе. Слежу за ее реакцией, понимая, что, если и была до этого с мужчинами, такого откровенного напора не встречала. Да и не поверю ни за что, если скажет, что и раньше испытывала подобное влечение. Наигранно улыбается, обдавая меня холодом: — В Вашей постели, так понимаю? Вот так легко и просто? — на мгновение замолкает от возмущения. — Но я сама выбираю, с кем и где спать. Примирительно киваю с облегчением. Все же, нельзя было исключать вариант, что она до сих пор девственница. Это стало бы для меня запретным плодом. Если девушка до такого возраста хранит себя для кого-то особенного, то бишь, мужа, это слишком много значит и достойно уважения. Я не притронулся бы к ней даже под дулом пистолета. — Умная девочка. Я бесконечно рад, что ты избирательна в этом вопросе… — Более чем, — перебивает, фыркая. — …и отдаешь себе отчет в том, что так оно и будет. Когда ты открыто этого захочешь. Без лишних притворств. — А до этого момента Вы оставите меня в покое? — При одном условии. Скрипит слишком сильно сжатыми зубами, заполняя пространство волнами праведного гнева. А я наслаждаюсь. Ох, бестия, кому бы понравилось, если бы его попробовали загнать в угол? Но, Боже, как же меня заводит эта твоя борьба! — Каком? — шипит злобно. — Называешь меня по имени, хотя бы когда мы вдвоем. Растерянно хлопает ресницами, явно до этого ожидавшая каких-то пошлых требований. — Какому из… — Не нарывайся, Сатэ! — предупреждающе качаю головой. — А теперь, если хочешь, чтобы я ушел, выполняй. От ярой мятежности у нее заметно начинают дрожать губы. А я расплываюсь в довольной широкой улыбке, когда, шумно выдохнув, с интонацией «на, подавись» она произносит: — Торгом. Делает вдох и теперь тверже, с ядом: — Торгом! Выдох. И с придыханием: — Торгом… Теперь я вздрагиваю и окидываю ее тяжелым сканирующим взглядом. Невозможно не чувствовать, как нас обоих молотит. Я знал, что мое имя из ее уст будет звучать музыкой.