— Тю-ю! — разочарованно протянула молодая остроносая женщина в клетчатом платке. — Чего нас смотреть? Нешто тут ярманка? — Ты, добрая барышня, хучь бы не с пустыми руками пришла глядеть, — сказала другая. — Подарила бы мне на платье. Вишь, как я обносилась. А у тебя мантилька-то, глянь, какая, — со смешком подхватила третья, дотрагиваясь до Лизиной мантильи. — Возьми мою девчонку в услужение. Изголодались мы. Погорельцы… — запричитала пожилая морщинистая женщина, проталкиваясь к Лизе. Она держала за руку девочку лет семи, грязную, оборванную. — Нам не надо, — сказала опять Лиза. — У нас есть девочка на кухне. — Да возьми хотя даром, за харчи. Истомились мы, сколь верст шли… Девочка вдруг исподлобья взглянула на Лизу и тоненько протянула: — Есть хочу. У Лизы больно защемило в груди. — Нате вот для девочки, — сказала Лиза, снимая с пальца перстенек с голубым камешком, который она очень любила. — Ахти, барышня, да ведь тебе небось за кольцо-то попадет, — сказала мать девочки. — Возьмите, возьмите! — Благодари барышню, в ножки падай! — толкнула мать девочку. — Вот тебе счастье! — В деревне с голоду пухнем. И здесь сколь времени ни работы, ни харчей, под забором ночуем, — загалдели женщины. Лиза стояла бледная, прижавшись к решетке канала. Она не знала, что сказать всем этим голодным, оборванным женщинам. Чтобы шли просить? Но кого же? Лиза вспомнила, как недавно у них в гостях один генерал сказал: «Для черни нужна дубина и плетка. И ничего больше. Иначе они выйдут из повиновения». Прав Саша — сытый голодного не разумеет. Тогда что же делать? — А раз так плохо, вам бы собраться всем вместе и потребовать, — горячо сказала Лиза. — Ишь какая вострая, — откликнулась женщина в клетчатом платке. — Энто с кого же требовать? Был у нас в деревне один такой Пашка. Он стребовал. Бубновый туз на спину. В это время к толпе женщин подъехала пролетка. Из нее выбралась дородная барыня с пальцами, унизанными кольцами. Женщины бросились к ней. Возле Лизы осталась только молоденькая девушка. Она была хорошо одета, в недорогом, но приличном пальто, в высоких суконных ботинках. Но все это пообносилось, выглядело несвежим. — Не знаете ли вы место гувернантки? — спросила она Лизу. — Я приехала из провинции. Ушла из отцовского дома. Но не могу здесь найти места. — Я слышала, сейчас устраивают коммуны. Там работают швеи, переплетчицы, переводчицы. Мне говорил брат. Как у Чернышевского. Вы читали «Что делать?» Девушка оживилась. Щеки ее порозовели от волнения. — Кто же не читал эту книгу? Я только поэтому и ушла из дома, чтобы быть самостоятельной. Как Вера Павловна. — Пойдемте сейчас ко мне. Мы спросим у брата про коммуну. Поживете пока у нас. А потом устроитесь. Лиза со своей новой знакомой, весело болтая, направились к остановке конки. _____ Глаза Сергея были так близко. Нежно поддерживая Лизу за талию, он вел ее в вальсе. Волны музыки Штрауса, легкие и стремительные, поднимают Лизу, влекут и уносят куда-то далеко, в сказочную страну. Всюду, впереди, рядом, кружатся еще пары, девушки в голубых, белых, палевых платьях. Мелькают высокие прически, банты, цветы. Вспыхнет колье на лебединой шее, сережки в ушах. Позванивают шпоры, развеваются черные фраки, золотом блеснет эполет. — Лиза, я вас люблю! На всю жизнь… — шепчут губы Сергея. Лиза слушает и не слушает, верит и не верит. Отвернувшись вполоборота, она летит в вихре танца, едва касаясь атласными туфельками пола. Светлый газовый шарф окутывает ее как облаком. — Нет девушки прекрасней вас… — слышит она снова. Ей хочется отшутиться, ответить что-то веселое, озорное, но она молчит. Ее волнуют эти слова, и эта музыка, и этот яркий, праздничный свет. Но вот танец окончен. Сергей почтительно отводит Лизу на место, рядом с креслом, где сидит Наталья Егоровна. — Ах, вот ты где скрываешься! — раздается веселый голос. — Анюта! Я и не знала, что ты тоже здесь! — обрадованно говорит Лиза. — А я тебя видела. Когда ты танцевала. У тебя было такое лицо… — повернувшись к Лизе, вполголоса говорит Анюта. — Какое? — чуть смущенно спрашивает Лиза. — Ну как бы тебе сказать… Неземное… Ты где-то витала… — И Анюта выразительно повертела рукой. — Одним словом, увлечение… — лукаво засмеялась она. — Смотри у меня! — и погрозила пальцем. По праву старшей Анюта относилась к Лизе покровительственно. — Не говори глупостей! — вспыхнула Лиза. — Просто Сергей хорошо танцует. А где Софа? — переменила она разговор. — Сидит со своими формулами. И Жанна у нас — тоже с книгами. Их никуда не вытащишь. А по-моему, танцы не помеха. Если ими не очень увлекаться, — она опять насмешливо взглянула на Лизу. — Впрочем, они тебе, кажется, не мешают даже производить серьезные социологические исследования, например на Никольском рынке. Но что скажет княгиня Марья Алексевна! — Анюта сделала строгие глаза. В кругу друзей уже знали о «геройском» поступке Лизы. Однако что было бы, если б об этом узнали в свете! Тогда не избежать скандала. Какой позор! Девушка из порядочного дома рано утром одна и где — на рынке! Хорошо, что друзья умели молчать. На хорах снова грянула музыка. — Дамы и господа, танцуем кадриль! — объявил распорядитель бала. — Кавалеры, прошу приглашать дам! К Анюте сейчас же подлетел высокий гвардеец, затянутый в мундир с аксельбантами, и низко склонился, прищелкнув каблуками. Анюта не спеша встала, грациозно положила руку на плечо партнера и, обернувшись к Лизе, состроила рожицу. — Быть можно умным человеком и думать о красе ногтей! А Лиза опять танцует с Сергеем. Да, она счастлива, как никогда. Как он ей нравится, Сергей, веселый, остроумный, внимательный и нежный. Но об этом она не признается никому на свете, даже своей лучшей подруге. Наверно, так приходит любовь. ГЛАВА XIV Только что встало солнце. Яркие лучи его растопили туман над Цюрихским озером, осветили вершины гор. Заблестели омытые утренней росой черепичные крыши домов с башенками на улицах Цюриха, зеленые кроны деревьев. Со звонницы кирхи медленно поплыли звуки колокольного перезвона. Надя Суслова быстро вскакивает с кровати. Накинув халатик, она бежит к тазу с кувшином воды, еще с вечера приготовленным на табурете. Ух! Один миг Надя съеживается под струей холодной воды. Но сейчас же словно кипяток прольется по жилам. Надя растирается полотенцем, и чувство свежести и бодрости наполняет все ее существо. Теперь позавтракать — и в университет. Вот уже три года Надя ежедневно проходит по одним и тем же улицам, мимо одних и тех же домов. Она почти всегда встречает одних и тех же людей. Ее уже знают в городе, и некоторые соседи с ней здороваются. Но все три года она видит перед собой скептические улыбки и часто за спиной слышит смешок. «Должна признать, что я возбуждаю большое нерасположение к себе почти всего местного населения, но надо мною больше смеются, чем преследуют как вредное явление, а потому мне еще можно как-то существовать. Среди этих людей, ждущих с издевательскими улыбочками комического конца всей моей затеи, я ни с кем не знакомлюсь, ищу друзей только в книгах…» — писала Надя в дневнике. Но там, в университете, все же лед постепенно начал таять. Профессора с удивлением обнаруживали в этой русской студентке острый ум, упорство, трудолюбие и огромную любовь к той науке, которой они все самозабвенно служили и которая для них была превыше всего. Спасти страдающего человека, упорно искать те пути, те лекарства, которые вырвали бы его из цепких когтей болезни. Не жалеть для этого ни труда, ни времени, ни даже своего здоровья — вот что отличало настоящего врача, служителя медицины. И все эти черты они видели в этой девушке, первой в мире студентке медицинского факультета. — Она — истинный врачеватель, — говорил теперь о Сусловой ректор университета Оттон Фридолино Фритче. — У нее сильные, умелые руки. Я сам мог бы довериться ее скальпелю, — вторил хирург Эдмунд Розе. — А ее знания в анатомии глубоки и основательны. Она поразительно трудолюбива. Остается работать в прозекторской, когда даже юноши утомлены и уходят домой, — прибавлял декан Адам Фик. И вот наступил последний год. Окончены теоретические занятия, практика в лабораториях и клиниках. Написана диссертация. Зимой 1867 года на стене у входа в университет появилась афиша: «Публичная защита диссертации на степень доктора медицины мадемуазель Надежды Сусловой имеет быть 14 декабря сего года».