Профессор, задумавшись, стоит у доски с мелом в руке, смотрит написанное им самим решение. — Таким образом, мы здесь получаем… получаем… — говорит он. Потом он берет тряпку и стирает последнюю строчку. Немного отходит от доски вбок и снова задумывается. Стирает еще одну строчку. Пишет. Подходит к столу и смотрит в тетрадку. — Попробуем другим способом, — говорит профессор. Он стирает все с доски и снова пишет. Но что-то опять не выходит. В аудитории начинаются шушукание, смешки. Для всех уже ясно, что профессор запутался в выкладках, никак не может получить нужный результат. — Здесь какая-то ошибка, которую я сейчас не могу найти… — говорит профессор. — Может быть, применить разложение в ряд, — советует кто-то несмело. — Нет, эта функция не раскладывается, — говорит профессор. Софья Ковалевская волнуется. Закусив губу, она что-то быстро, быстро пишет на бумажке. Смотрит на доску, на бумажку, снова на доску. Вдруг она решительно поднимает руку. Профессор, хотя и смотрит на аудиторию, но то ли не замечает поднятой руки Софьи, то ли не придает значения. — Мы оставим эту задачу до следующего раза… — говорит он. — Здесь поднимают руку, — замечает кто-то негромко. Все разом оборачиваются к Софье. — Ах, да… Вы что-то хотели, фрейлейн? — спрашивает профессор, рассеянно глядя на Софью. Софья встает. Силой воли она сумела овладеть собой. Голос ее звучит звонко и почти спокойно. Только руки, комкающие бумажку, выдают волнение. — Я могу показать ошибку, господин профессор, — говорит Софья. — Вы? Пожалуйста, идите к доске. Софья идет к доске и пишет правильное решение. Все поражены. Невероятно! Подсказала самому профессору. Как это могло случиться?! Вот так не женская наука — математика! ГЛАВА XVIII В Александринском театре давали «Горе от ума». Лиза упросила Наталью Егоровну отпустить ее на спектакль с Сашей. Узнав об этом, Алеша и Сергей тоже взяли билеты. В антракте все четверо направились в фойе. Они весело болтали. Сергей рассказывал что-то смешное из жизни училища, представляя все в лицах. Он был хорошим рассказчиком, и Лиза втайне гордилась им. Вдруг до них донесся ясный, громкий голос: …Ты, считающий жизнью завидною Упоение лестью бесстыдною, Волокитство, обжорство, игру, Пробудись! Есть еще наслаждение… — Пойдемте скорей! — сказала Лиза. — Это в фойе кто-то читает! В конце фойе, у окна, была толпа. Люди сгрудились вокруг худощавого светловолосого молодого человека. …Родная земля! Назови мне такую обитель, Я такого угла не видал, Где бы сеятель твой и хранитель, Где бы русский мужик не стонал! — читал он с чувством. — Это стихотворение Некрасова «Размышления у парадного подъезда», — негромко сказал Саша. Они подошли ближе. Со всех сторон спешили люди. А голос чтеца повышался, креп, в нем слышался гнев и возмущение. …Стонет он по полям, по дорогам, Стонет он по тюрьмам, по острогам, В рудниках, на железной цепи; Стонет он под овином, под стогом, Под телегой, ночуя в степи; Стонет в собственном бедном домишке, Свету божьего солнца не рад; Стонет в каждом глухом городишке, У подъезда судов и палат. Видно было, как в театре забегали служители. Вдруг откуда-то появился полицейский. Он неторопливо шел к толпе. Впереди угодливо семенил капельдинер. — Папрашу прекратить чтение! — сказал полицейский, бесцеремонно расталкивая народ и подходя вплотную к молодому человеку. — «Современник» закрыли, так дайте хоть здесь послушать! — сказал кто-то сердито. — Правды боятся! Словно не замечая полицейского, молодой человек продолжал читать: …Волга! Волга!.. Весной многоводной Ты не так заливаешь поля, Как великою скорбью народной Переполнилась наша земля. Полицейский повернулся к стоявшему сзади него капельдинеру и что-то тихо сказал. Тот побежал из фойе и почти сейчас же раздался звонок.