В деревне случилось чрезвычайное происшествие. Сын местного попа, отца Филиппа, отличался всегда благонравием и послушанием. По желанию родителей он поступил в духовную семинарию и отлично ее окончил. Ему предлагали богатый приход. Но Алеша вдруг заупрямился и пошел учиться в университет естественным наукам. Теперь, приехав на каникулы домой, он в разговоре с отцом понес вдруг такую ахинею, что, де-мол, бога нет, души нет, а человек произошел от обезьяны. С попадьей сделалось худо. А отец Филипп схватил кропило и стал брызгать сына святой водой. Всякое событие в деревне узнается быстро. Не прошло и дня, как все только и говорили о чудно́м поповиче. Отец Филипп частенько бывал в имении у генерала. Приходил он туда и с сыном. Анюте всегда казался неинтересным этот застенчивый, неуклюжий семинарист. Но теперь она хотела его видеть. Они повстречались недалеко от дома, когда Анюта шла на прогулку. Он был все такой же, немного смешной и нескладный, долговязый, с длинной жилистой шеей, большими красными руками и космами желто-русых волос вокруг бледного лица. Но Анюта заметила, что он сильно повзрослел. Далеко расставленные серые глаза его смотрели серьезно. Между бровями залегла складка. Они пошли по березовой аллее. — Что слышно в Петербурге? — спросила Анюта. — Здесь у нас такой медвежий угол. — В Петербурге правительство старается подавить все мыслящее, все живое. За то, что мы восстали против произвола и тирании, закрыли университет и триста пятьдесят студентов бросили в Петропавловскую крепость. На другой день наши на стене Петропавловки написали: «Здесь помещается Санкт-Петербургский университет». Анюта засмеялась. — Так и написали? — Конечно. — Какие храбрые! — восхищенно говорит Анюта. — Никого не арестовали? — Нет. Сумели скрыться. А Герцен выступил в «Колоколе»: «Но куда же вам деться, юноши, от которых заперли науку? В народ! К народу! — вот ваше место, изгнанники науки». — Что известно о Чернышевском? — спрашивает Анюта. — Пока ничего. Сослан на каторгу. Но мы надеемся узнать. Недавно мы получили весточку от поэта Михайлова. Он тоже в Сибири, в рудниках. Это он нам тайно переслал через верного человека. Алеша достает замусоленный листок, — видно, он побывал не в одних руках. Смело, друзья! Не теряйте Бодрость в неравном бою, Родину-мать защищайте, Честь и свободу свою! Пусть нас по тюрьмам сажают, Пусть нас пытают огнем, Пусть в рудники посылают, Пусть мы все казни пройдем! Если погибнуть придется В тюрьмах и шахтах сырых, — Дело, друзья, отзовется На поколеньях живых. Час обновленья настанет — Воли добьется народ, Добрым нас словом помянет, К нам на могилу придет… Алеша кончил читать. Они шли молча. Вокруг было столько солнца. Искрилось озеро. Сияли белые нарядные березки. И птицы весело щебетали где-то в зеленой листве деревьев. Но Анюта ничего не замечает. Ей представляется сырой глубокий рудник и поэт в кандалах, прикованный к тачке. Когда он написал эти мужественные стихи? Может быть, во время работы, тайком царапая на стенке рудника? Или ночью, на ощупь водя карандашом по клочку бумаги? Анюта стала часто встречаться с Алешей. Он приносил ей книги, прокламации, журналы, сочинения Писарева, Добролюбова. В них призывали к действию. Не сидеть сложа руки, а просвещать народ, вместе с народом бороться за лучшую жизнь. О, она, кажется, тоже нашла дело, которое может приносить какую-то пользу. Только надо много и упорно работать. Анюта садится за письменный стол и что-то пишет своим ровным, ясным почерком. Иногда она встает и прохаживается по комнате. Сама того не замечая, она ходит в такт своим мыслям — то медленно, спокойно, то вдруг быстро, почти бегом. Скрипнула дверь. Это вошла Софа. Ей удалось отпроситься у гувернантки, и она пришла посмотреть, что делает ее Анюта. Софа обожает свою сестру и старается ей во всем подражать. Анюта старше Софы на семь лет. По виду они совсем разные. Софа смуглая, с вьющимися каштановыми волосами и живыми светло-карими глазами на круглом личике. На подбородке у нее ямочка. Анюта беленькая, волосы у нее золотистые, глаза голубые, мечтательные. Только ямочка на подбородке у нее такая же, как у сестры. Софа постояла у двери, потом прошла, тихонько садится на диван. Она давно замечает, что Анюта все о чем-то думает, что-то пишет. Софу мучит любопытство, но она знает, что Анюту спрашивать нельзя. Надо ждать, когда сестра снизойдет к ней и заговорит сама. Однако Анюта даже не оборачивается. Наконец Софа не выдерживает: — Анюточка, ну что же ты все пишешь и пишешь. Я пришла к тебе… Но Анюта продолжает писать. — Ах вот ты какая… Злюка… Я отпросилась у гувернантки на одну минуту… У Софы на глазах слезы. Она вот-вот расплачется. Анюта вдруг оборачивается и как ни в чем не бывало спрашивает: — Ты жив, сурок? Когда Софа была совсем маленькой, Анюта с ней так играла. Софа пряталась. А Анюта ходила, искала и напевала свою любимую песенку: И мой всегда И мой везде И мой сурок Со мною. И вдруг скажет: «Ты жив, сурок?» Тогда Софа стремглав летит из своего укромного местечка к палочке-выручалочке. Бежит и Анюта. Кто первый стукнет палочкой и прокричит: «Жив-жив!» — тот выигрывал. — Жив-жив! — говорит Софа. Слезы ее вмиг высыхают. Она подбегает к Анюте. — Послушай, ты умеешь держать язык за зубами, чтобы никому ни под каким видом не проговориться? — спрашивает Анюта. Софа клянется, что будет молчать как рыба. Тогда Анюта с видом заговорщицы подходит к своему старенькому бюро, в котором — Софа знает — она хранит свои самые заветные секреты, и вынимает оттуда журнал, на котором крупными буквами выведено: «Эпоха». — Вот, — говорит она, — повесть Юрия Орбелова. Ты не знаешь, кто такой Орбелов? И не догадываешься? Анюта кружится с журналом по комнате и останавливается перед Софой. — Так вот знай же! Юрий Орбелов — это я! Моя повесть напечатана в «Эпохе»! Я теперь русская писательница!!! Софа, широко открыв глаза, смотрит на сестру. А Анюта рассказывает, как она написала повесть, как послала ее в журнал, как придумала псевдоним. У Софы мелькает мысль, уж не дурачит ли ее сестра. Но Анюта показывает Софе письмо, которое ей прислал Федор Михайлович Достоевский, издававший журнал «Эпоха». Он пишет, что в ее повести много «юношеской непосредственности, искренности и теплоты чувства», и советует продолжать писать. — Я получаю письма на имя Домны Никитичны, — говорит Анюта, — чтобы никто ни о чем не узнал. Особенно папа, ты ведь знаешь, как он относится к актрисам и писательницам. Домна Никитична была экономкой в Палибине.