Марта кивнула и вымелась из комнаты. Аля выдохнула. Еще раз подошла к шкафу, открыла зеркало, вгляделась в металлическую пластину. – Что, Лилиан Иртон? Мы хоть и не местные, но порядок навести можем. Наверное. Страшно? А ты стисни зубы – и держись. Держись, малышка, «на свете два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может вышибить из седла», так? Отражение мрачно подрагивало всеми подбородками. Ему определенно это не нравилось. Аля звонко расхохоталась. Два раза не умирать? Один раз уже. А второй… я, часом, не бессмертная? И надо привыкать. Не Аля. Лиля. Лилиан. Графиня Иртон. А кому что не нравится – шваброй поперек хребта! И вниз спустилась веселая, уверенная в себе женщина. Не слишком опытная девушка осталась в прошлом. Слуги встретили ее обреченными взглядами. Нанятые вчера парни – наоборот. Им понравилось происходящее. Особенно разборки с негодяем-управляющим. Лилиан ухмыльнулась. То ли еще будет… – Сегодня мы убираем замок, – коротко провозгласила она. Конюхам еще один день на конюшни. Лошади в безобразном состоянии, кареты тоже. Если такое повторится – все плетей на соломе отхватите. Ясно? Тогда пошли вон! Завтрак будет позднее. Когда докажете, что не только жрать годны. Один из конюхов раскрыл рот, но Лилиан шарахнула кулаком по столу. Стол жалобно пискнул. Иногда большая масса может и пригодиться. – Молчать! Выполнять! Налево, кругом, шагом марш!!! Конюхи молча повиновались. Аля вздохнула, подумала, что слова – волшебные, обернулась – и едва не наткнулась всем туловищем на сына Эммы. Парень молчал. Но лицо у него было таким выразительным – только вякни против приказа. В бараний рог сверну! Женщина вздохнула про себя. Диагноз ясен. Проповедницы из меня не выйдет. Но с такими аргументами за плечом… Эх, дружина нужна! Своя, личная. А не десяток баранов. Это Средние века, детка. И слушать тебя будут только при наличии огневой поддержки. Или если смогут поиметь с тебя выгоду. Как это ни печально. Лилиан выдохнула и повернулась к горничным. – Так, девочки. Ручки показали? Горничные похлопали глазками, но руки для осмотра предъявили. Ручки были в полном порядке. То бишь ни одной трудовой мозоли. И это почему-то разозлило женщину. Их взяли для наведения порядка. Как мило! То есть, в современных терминах, девчонки живут на всем готовом, пьют-едят за ее счет и ни фига не делают? Аля хорошо помнила, сколько им приходилось прилагать усилий, чтобы наводить порядок в медкабинетах. Руки и у нее, и у мамы были красные, суставы опухали, кожа шелушилась и шершавилась… А тут? Даже грязь не отмылась. Хотя если стираешь, моешь полы, готовишь… ш-ш-ш-ш-и-и-и-и-и! Аля сверкнула глазами. – Значит, так. Завтрака сегодня не будет. Мэри и Илона берут все белье, которое вчера наснимали, и топают его стирать. Качественно стирать. Увижу разводы – тоже плетей отхватите. Сара, остаешься на кухне помогать Марте. Готовите пожрать человек на двадцать. Кашу с мясом. Жан, Питер, Клаус – за мной. Лиля начала с библиотеки. Первым делом были сняты все портьеры. Передвинута мебель – так, чтобы женщине было удобнее. Слуги лично сметали здоровущими тряпками всю пыль и грязь. Жан влез на жуткое сооружение, именуемое лестницей (а то ж, потолки под пять метров!!!), и нещадно разорял гнезда пауков. Аля наблюдала за всем этим, шаря по ящикам стола, и командовала. А если кто думает, что строить троих здоровущих мужиков так, чтобы они работали, – легко, это он зря думает. Не успеешь отвлечься, как один тут же начинает мечтать о чем-то высоком – например, о Мэри, второй собирается сбить с потолка всю лепнину, а третий, наоборот, работает так, словно книги – это что-то железное. Только успевай одергивать, чтобы дырку в переплетах не протер. Ничего, справлюсь. Не таких строили! Вот на практике в детском отделении облбольницы было страшно. Маленькие, орут, визжат, галдят, с ума сходят, а лечить их надо… А тут… всего три здоровых лба. Папа роту строил одним рыком. Но то отец. И там его обязаны были слушаться. Здесь же… Она женщина. И ее место все равно ниже плинтуса. Увы… Надо менять ситуацию. Анна расчесывала волосы. Что ж, все не так плохо. Милия, оказавшаяся хоть и сущей курицей, но не злобной, просто замучила ее примерками. Но стоит ли протестовать? Чтобы поймать жирную рыбку, наживка должна быть достойной… Альдоная, помоги… Дверь скрипнула. – Лонс! Ты с ума сошел?! Мужчина проскользнул внутрь, забрал расческу из рук девушки и принялся сам водить по густым волосам. – Ты знаешь, я от тебя давно ум потерял… – Я же сказала – не смей приходить, пока мой отец здесь. Лонс отложил расческу в сторону и приник губами к затылку женщины. – Анелюшка, не могу без тебя, радость моя… – Так-так-так… И давно между вами такие любезности? Голос хлестнул любовников, словно плетью. Анна взвизгнула было, но тут же зажала себе рот рукой. Лонс развернулся. В дверях стоял королевский шут. А в руках у него был арбалет. И болт целил прямо в сердце мужа Анны. – Не слышу ответа! К чести Лонса, падать на колени он не стал. – Я давно люблю Анну. Она мне жена перед богом. – Очень мило. И кто же принял ваши клятвы? – Священник в замке. – Пастор Линдер? – Нет. Пастор Семин. – Он умер этой весной, так? Анна кивнула головой. Она поняла, к чему идет дело. Что-то было в ней от отца, что-то такое… – Тогда скажи ему, что он это зря сделал. Болт тихо свистнул. И не кинься Лонс к окну – лежать бы ему трупом. Но и так стрела попала ему в правый бок, рванула одежду… в следующий миг пергамент, которым было затянуто окно, тихо хрупнул, и Лонс исчез в темноте. Анна что есть силы зажимала себе рот рукой. И шут явно это оценил. Снял с пояса фляжку, подошел к ней и протянул. – Пей. Женщина замотала головой. Но шут был непреклонен. Отпил глоток, другой… – Не яд. Крепкое вино. Выморозка. То, что тебе надо. Пей. Анна послушно сделала пару глотков. По телу прокатился жидкий огонь, она слегка закашлялась, но сдержалась. – Умница. Понимаешь, что лучше не шуметь. Анна кивнула. Она еще не знала, чего пожелает этот маленький человечек в пестром одеянии, но точно знала – ей придется выполнить все. Вообще все. Потому что скажи он лишнее слово, и она пойдет на плаху. Гардвейг шутить не будет. Недаром его называют Львом Уэльстера. Льву все равно, чье мясо рвать. – А теперь отвечай. Это кто?