Садиться в седло Лиле решительно не хотелось. Только-только расслабилась… Но оказалось, что все рядом. Две улицы, не больше. А еще, что печально, – графине неуместно. Поэтому пришлось ей ехать на лошадке медленным шагом – коня вел под уздцы Лейф, а за ней, печатая шаг (за такой строевой шаг ноги бы вырвать, но хоть как-то…), шли ее люди в бело-зеленых плащах. Да, Лиля с удивлением узнала, что родовые цвета графов Иртон – белый и зеленый. И искренне удивилась Лилиан. Блондинкам же к лицу! И пусть зеленый тут цвет траура. Если осторожно, очень даже можно. Нет, как только будет возможность, она себе обязательно нашьет платьев в нужных тонах. Но это потом, потом… А пока – хвала всем богам обоих миров, что хотя бы плащи стражников управляющий не загнал никому. Так и лежали в кладовке, пыль собирали. Только что от моли их полынью пересыпали. Зачем Лиля приказала взять их с собой, она и сама не знала. Но пригодилось же! Хотя местная стража, как она поняла, поступала так же. Носи, кто что хочешь. Только плащи и оружие по форме. И его выдавал магистрат. Женщина ехала по середине улицы – чтобы ничего не выплеснули из окна – и мрачно рассматривала средневековый городок. Ну, скорее крепость, чем городок, но все равно не впечатляло. Раньше как-то не было времени. Приехали – ссора. Утром – ярмарка. Таверна тоже не в центре города… так что погулять времени не выпало. А сейчас уже и не хотелось. Дома хоть и каменные, но какие-то серые, скученные, время готики еще не настало. Как и время каменных (или хотя бы деревянных) мостовых. И грязи было по щиколотку. Лиля решила, что будет только верхом ездить по улицам. Проверять, утонет она по щиколотку или по колено, желания не возникало. А еще смердело. Никто не видел ничего удивительного в том, чтобы выплеснуть на улицу содержимое ночного горшка. Мусор не бросали, он был только во дворах. А вот нечистоты… Женщину всерьез замутило. Мало тряски на лошади, так еще «все ароматы Франции». Но никто другой ничего удивительного в этом явно не находил. Лиля еще раз поклялась, что у нее в Иртоне так не будет. И вообще – как только появится возможность, она тут же сделает везде хорошие дороги. Ладно, это дело будущего. А пока надо подумать, что говорить. Личную вирманскую дружину предстояло еще отмазать. Военные нужны позарез! Но вот во что ей это встанет? И как лучше поступить? И не запустит ли она волка в овчарню? Все-таки она беззащитна. Да и Иртон тоже. Кто помешает вирманам собрать все самое ценное, запалить его с восьми концов и уплыть восвояси? А кто помешает пиратам? Работорговцам? Разбойникам? Ей-ей, от таких мыслей за голову схватишься. Хоть за свою, хоть за конскую. Это Этор с ними был вась-вась, а ей такие радости не светят. Во-первых, баба, во-вторых, графиня, в-третьих, хрена она будет людьми откупаться… Не поторопилась ли она с увольнением? Теперь уже все равно поздно. Не воскресишь. – Госпожа? Оказывается, пока Лиля размышляла, они уже доползли до точки. До здания магистрата. И Лейф почтительно (ага, а в бороду ухмыляется, зараза такая!) помог ей спешиться. Лонс уже раз двадцать попрощался с жизнью. Но у Альдоная определенно были иные планы. Или так шутила Мальдоная? Когда его схватили в хижине и куда-то повели, он думал, что его повесят. Когда его привели в охотничий домик и поставили перед королевским шутом, он подумал, что тот сам его прирежет. Ан нет. Невысокий человечек впился в него глазами: – Рассказывай. – О чем? Лонс решил не сдаваться. Все-таки он дворянин. Да и умирать – так хоть не скулящей мразью! – Как девочку соблазнял. Как склонял к блуду. Подробно, что, где, как, кто знает… Лонс сплюнул. – Да пошел ты… На человечка его попытка не произвела никакого впечатления. – Я – пойду. А вместо меня придет палач. Мне просто неохота шум поднимать. Да и грязь будет, кровь, домик придется поджечь… Мне просто неохота, поэтому я решил поговорить по-доброму. А так – ты что, думаешь, пытки выдержишь? Ну-ну… М-да. Боли Лонс боялся. И, кажется, человечек это понял. Потому что кивнул. Не Лонсу, нет. Своим мыслям. – Рассказывай. Сколько ей было лет, когда ты ее совратил? Кто кого совратил, было большим вопросом, но Лонс все-таки мужчина. Поэтому коротко бросил: – Четырнадцать. – Детей у вас не было? – Нет. – Кто знает о вашей связи? – У нас не связь. Анна моя жена перед Богом. – С Богом я договорюсь, – ухмыльнулся человечек. – Главное, чтобы люди ни о чем не проведали. Где документы? – Были у священника, – огрызнулся Лонс. – И только? Лонс даже не задумался, соврать ему или нет. Конечно, соврать. Если получится. – Анна боялась. Да и зачем нам это было нужно? Только вот человечек ему не поверил. Слишком холодными были его глазки. Слишком умными. – Неужели не подстраховался? – Хотел. Не успел. – Все-таки позвать палача? Ты заставляешь меня пожалеть, что я не сделал этого сразу. Лонс раскололся еще через десять минут допроса. Человечек внимательно выслушал, где лежат бумаги, отдал распоряжения подручным и добродушно улыбнулся Лонсу. – Записи в церковных книгах мы уничтожили. А ты… Сам понимаешь – нет человека, нет проблемы. За совращение благородной леди королевских кровей приговор один. Смерть. – Сам прирежешь? – прошипел Лонс. Но злоба прошла впустую. Как мимо стены. – Руки об тебя еще марать. И кивнул своим подручным. – Убить. Закопать так, чтобы никто не нашел. Выполнять. Лонса грубо схватили и повели из комнаты. Тогда он простился с жизнью в очередной – он уже не помнил, который – раз. Но оказалось, что все еще впереди. Подручные выволокли его из комнаты, напялили мешок на голову и опять куда-то потащили, переговариваясь между собой. – Ну что – в болото его? – Можно и в болото. Только чавкнет. – А может мы его – того? Лонс насторожился.