На простыне, которую тоже надо было бы уже месяц как постирать, расположилась рыхлая тушка размера эдак пятьдесят шестого. Или вообще шестидесятого. Весьма рыхлая и белокожая. В задравшейся грязно-розовой рубашке. И что самое ужасное – блондинка!!! Натуральная. Аля ушла в глубокий обморок. Правда, описаться она смогла и в обмороке. В третий раз девушка открыла глаза днем. Ощущения опять были мерзкими. Опять сухость во рту. Опять голова болела. Опять мутило. Про промежность лучше и не говорить. Если она и рожала, то, по ощущениям, ребенок родился бешеным дикобразом. Но требовалось хоть что-то сделать. И кто-то держал ее за руку. И говорил. «… а у Висы Хадсон овца родила двухголового ягненка. Докторус, ну которого к тебе приглашали, поехал его посмотреть и сказал, что обязательно чучело набьет и отправит в королевский музей диковинок. Он еще обещался сегодня заехать. Поглядеть на тебя. Ой, девочка моя, не умирай! Только не уходи! Я ж тебя вскормила, на руках своих вынянчила, выносила родненькую, и батюшку твоего тоже вынянчила! Ты ж у него одна, кровинушка! И у меня ты тоже одна! Как матушка твоя в землицу ушла, так и ты уйти хочешь. А он без тебя заболеет да зачахнет. А муженек твой – хоть и граф, да сволочь! Жена тут помирает, ребеночка ему родить пытаясь, а он со шлюхами в столице развлекаться изволит. А я уж тебе и водичку чудодейственную на золоте настояла, чтобы ты после родов еще краше стала. Ты только поправляйся, родненькая моя! Как же я без тебя тут оста-а-а-а-ануся… На кого ж ты меня покидаешь-то…» Речь перешла в какое-то несвязное бормотание. Аля почувствовала себя как компьютер с полетевшей материнской платой. А потом привычно заработали мозги, обрабатывая полученную информацию. Что такое «Виса Хадсон», она не знала. Но, надо полагать, человек. Если у нее (него?) есть овца. Вроде бы только люди разводят овец? Докторус… (Коллега? А почему докторус, а не доктор или док?) Собирается его сделать чучелом и отправить в королевский (какие, на фиг, короли в России?! У нас по жизни цари были!) музей диковинок. Я тебя вынянчила (нянюшка? кормилица?) и батюшку твоего тоже вынянчила… (Но Алиного-то отца точно никто не нянчил. Он вообще детдомовский!) Как матушка в землю ушла… (Алина мама явно была жива и здорова, так что отец не тосковал.) Точняк – чужое тело, другая жизнь. А муженек… ой, ё-о-о-о-о! Вот графа и сволочи нам по жизни точно не хватало. Значитца, сделал жене ребенка – и в столицу, баб там того и этого? А ты тут рожай, как тебе больше нравится? Выживешь – хорошо, нового сделаем. Помрешь – тоже хорошо. Новую найдем. Графья – они завсегда спросом пользовались. Больше ценной информации выделить не получилось. И Аля решилась. Можно бы и еще поваляться, но, судя по тихому плачу рядом, есть хотя бы один человек, который ее любит. И не стоит так огорчать несчастную. Тем более из нее можно отлично качать информацию об окружающем мире. Как ни странно, голова была ясной и без какой-либо дури. Так что Аля приоткрыла глаза и тихо прошептала: – Нянюшка… Больше и не потребовалось. Старуха (та самая, ароматная) подскочила на стуле, словно ее шилом ткнули. И улыбнулась во все оставшиеся восемь зубов. – Лилюшка моя! Родненькая! Никак ты в себя пришла?! Аля чуть опустила ресницы. – Больно. Говорить больно. Попить мне дай… – Сейчас, сейчас, родненькая, – засуетилась бабка. – Сей секунд все сделаю. Водички тебе с винцом намешаю. А то молочка, может, дать? Свеженькое, сегодняшнее… – Водички, – попросила Аля. Судя по ощущениям, она давно не ела. А молоко… Еще пронесет с него, на голодный желудок-то… Эх, простоквашки бы… Что она и сказала. Женщина ласково погладила ее по волосам. – Сей же день поставлю сквашивать! К завтрему и готова будет. А пока сделай глоточек… Опять сверкнули золото и рубины. Аля послушно отпила воды с вином. Немного. Чтобы в голову сильно не ударило. И поглядела на женщину. – Нянюшка, что со мной было? Помню плохо, как в тумане! Расскажи, а? Женщина отвела глаза. – Ты слабенькая еще совсем. Куда ж такое рассказывать! «А вот если ты промолчишь – мне намного лучше будет, правда?» – едва не завелась Аля. Но вовремя смирилась и сделала печальное лицо: – Расскажи. Пожа-а-а-а-а-алуйста… Слезу выдавить не удалось. Но и так женщина опустила глаза и тихо заговорила: – Ребеночка ты потеряла, золотко мое. Мальчик был. Неизвестно, какой реакции она ожидала от Али, но девушка только опустила ресницы. – Ясно. Еще что? – Родильная горячка у тебя началась. И ты три дня провалялась. Докторус приходил, спустил тебе дурную кровь и дал прочищающее. Не помогло. Аля сверкнула глазами. Вот, еще б кому клизмы с кровопусканиями от родильной горячки помогали! Спасибо, хоть не загнулась. – Чтоб больше ко мне этот придурок и близко не подходил! Ноги вырву! Няня аж задохнулась от такого заявления. – Детка! Да как же можно! Его твой муж аж из Лавери прислал, когда узнал, что ты в тягости. – Небось надеялся, что он меня и уморит, – проворчала Аля. Но пока обвинять не спешила. Про средневековую медицину она была наслышана. Проходила «мимо истории медицины». И, честно говоря, была о ней не лучшего мнения. Но. Заблуждались в те времена вполне искренне. Хотя какая разница, угробят тебя с искренним осознанием своей правоты и непогрешимости или без оного? – Да что ты! – тут же подтвердила няня. – Докторус Крейби – один из самых лучших врачей в Лавери. Его услугами король не брезговал. – Это проблемы короля. Отчего я потеряла ребенка? Няня пожала плечами: – Докторус Крейби сказал, что ты с лестницы упала. – Вот как? – Мы тебя нашли у лестницы. И крови было… Я уж боялась, что ты не выживешь… Няня всхлипнула и закрыла лицо передником. – Не дождетесь, – проворчала себе под нос девушка. Няня не услышала и продолжила всхлипывать. Аля внимательно разглядывала ее. Невысокая, на вид лет шестидесяти. С усталым, но приятным лицом. На голове что-то вроде… чепчика? Аля вообще-то их ни разу не видела, кроме как в фильмах, но подозревала, что это оно и есть. Такая гнусная нашлепка на половину волос. Платье из серо-коричневой ткани, явно домотканое. Без рюшек и оборок. Передник грязный. Платье – тоже. На ногах… ноги не видно. Вообще. Платье волочится по полу, подметая его. Доисторический пылесос в действии? Аля вздохнула и заговорила по возможности ласково: – Нянюшка, мне нужна твоя помощь. Я жива. И хочу быть здоровой. А для этого мне нужно многое. Пожилая женщина отняла передник от лица. Серые глаза ее сверкнули таким огнем, что Аля поняла: здесь есть один человек, которому она дорога так же, как отцу и матери в своем, родном мире. И эта женщина все для нее сделает. Вообще все. Что бы она ни попросила. А такого человека надо беречь и любить. Пригодится. Все эти мысли почти не отразились на лице девушки. Она невозмутимо улыбнулась и сказала: – Я хочу попробовать встать. И мне надо вымыться. – Да куда ж тебе вставать, ласточка?! Докторус сказал, что тебе еще десятинку[1] лежать надо! – Ничего, – пропыхтела Аля, решительно ерзая на кровати и не обращая внимания на боль внизу живота. – Справлюсь. И мне нужно помыться! – А мытье вообще вредно! Так и пастор[2] Воплер говорит. – Вот пусть он и не моется, пока не завшивеет, – не выдержала Аля. Но, увидев огорчение старой женщины, тут же изменила тон с решительного на ноюще-просительный: – Нянюшка, ну помоги мне, пожалуйста… Няня (как же ее зовут, блин!) вздохнула и покачала головой: – Лилюшка, вредно ведь… – Ня-а-а-а-аню-ю-у-у-у-у-ушка! – Хорошо. Полежи пока, пойду прикажу воды согреть. А приду – помогу тебе встать. Хорошо? Аля закивала головой.