— Антон, вернись немедленно! — не успеваю закрыть дверь. Мама врывается в комнату и осуждающе качает головой. — Нельзя так с девочкой, — машет рукой в сторону гостиной, где сидит «несчастная» Крис, которую она позвала к нам на ужин. Гребаная мать Тереза, решившая, что в праве лезть мне в душу и устанавливать там заборы с колючей проволокой! Сжимаю кулаки, пытаясь трансформировать злость в физическую боль. Хотя бы в стойкое напряжение, но у меня не выходит. Каждый нерв звенит в преддверии взрыва. Мне уже не помогает терапия в виде боев на ринге. Махычи под присмотром Аристарха нельзя назвать полноценными схватками. Это скорее имитация. Каждое движение по правилам. Без вреда для соперника и себя самого. Сначала вставляло, а после поездки с Лизой убило окончательно мою сраную самооценку. Её будоражащий запах. Чертовы бездонные глаза, в которых, кроме ненависти, плескалось еще какое-то чувство. Я видел! Чувствовал! Поглощал ее эмоции, как кислород, и тормозил себя, чтобы не натворить того, за что она меня точно никогда не простит, а стараниями «сестрички» и вовсе запишет в ряды предателей до самой смерти. Я, конечно, знаю, что Кристина отбитая на всю голову, но где-то в глубине души хранил надежду на то, что она от меня отстанет. — Может, с девочкой и нельзя, а с ней, мама, можно, — обрубаю каждым словом попытки матери сосватать меня Руслановой, указываю ей на дверь и прошу у того черта, который сидит на небе, чтобы от греха подальше убрал мою мать. Она не хлеще Крис вызывает у меня отторжение. Теперь оно четкое, не замаскированной заботой и слабостью. Я не хочу видеть манипуляции матери, но мозг то и дело фокусирует внимание на деталях, которые я не замечал долгое время. — Антоша, так нельзя. Вы дружите с детства… — Дружите… — срываюсь на безумный смех. — Ты ей это объясни, а то твоя девочка задолбала навешивать мне свою пи… общество свое. Пока мама шокировано открывает и закрывает рот, пытаясь подобрать красочные эпитеты, я отворачиваюсь от нее и запускаю пятерню в волосы. Спокойствие уходит в конец очереди, и я прикрываю глаза, крепко зажмуриваюсь и нахожу точки соприкосновения с реальностью. Безопасные участки, чтобы меня каждый раз меньше било током. — Не могу поверить, что ты так со мной разговариваешь… Черт… Внутри все переворачивается от ее тона. Жалость плещется за бортом, заливая палубу и мои ступни. Чтобы не поддаться на очередную провокацию, сжимаю челюсти и делаю то, к чему давно себя приучил. Играю роль. — Весь в отца. Знаю. Шумно втягиваю в себя воздух. Продолжаю пялиться на стену с кубками и медалями. Если повернусь, то что-нибудь разнесу. — Грубиян. Мудак и… предатель. — Не говори так, сынок… — Твоими стараниями, мам. Уходи, пока не показал, насколько могу быть хуже отца. Она что-то бормочет, а я напрягаю уши, как делал в детстве, чтобы не слушать наставления родителей. Только шум. Дверь хлопает, и я тру лицо руками. До встречи с Кирьяновой мне было плевать, кто и что про меня говорит, как интерпретирует поступки, какой грязью поливает. Сколько людей, столько и мнений. Пусть пиарят мой зад, раз до собственного дела нет. Только после сегодняшних ее слов меня скручивает в бараний рог. Противно от себя. Буквально наизнанку выворачивает от гнетущего чувства внутри. От себя тошнит. Лиза уверена в том, что я спецом забратался с Шумом. Не хотел. Так получилось. Пацан и пацан. Со своими чертями в черепной коробке, но… готов помочь тому, кто его девушке цветы носит чуть ли не каждый день. Как крыса. За спиной. Именно от этого факта меня ведет конкретно. Ломает, словно шизофреника. Не могу определить, какую личность выпускать наружу. Хочется быть эгоистом и дожать Лизу. Объяснить все. Жаль, что не поверит… Не могу быть уверенным на все сто процентов, но я бы не поверил. Мечусь по комнате, будто мне кто-то факел возле задницы держит, решаю, стоит ли ехать по адресу, который скинул Шум. Местечко прославленное. Закрытый клуб «Дракон». Сегодня пятница. Только посвященные знают, что там состоится бой, и один из бойцов Димон. У меня мозг взрывается от того, что в нем лихорадочно вертится. Я могу слить его Лизе, показать, какой ее парень на самом деле открытый и не способный на ложь. Есть вариант пойти на празднование дня рождения Ростовой и дожать свою добычу. Заставить выслушать до конца. И себя заодно вынудить рассказать правду. Шумов не успеет мне помешать. Вряд ли он сможет рано освободиться, значит… Рычу, борясь с собой. Запускаю пальцы в волосы, оттягиваю, готов вырвать их к чертям! — Антон… — голос Крис, как бритва по венам. — Там твоя мама плачет… Скриплю зубами и улыбаюсь, как псих. Мама плачет… Первое, что возникает, желание переступить через себя и идти к ней. Успокоить по привычке. — Что ты творишь?! — сестренка вскрикивает, когда резко разворачиваюсь, стискиваю пальцы на ее горле и придавливаю спиной к стене. — Антон?! — царапает ногтями мою руку, бьет по ней и открывает рот, будто превратилась в рыбку, мать ее. — Так иди и успокой, — отпускаю. Трясу кистью, будто дерьмо трогал. Придушить ее хочу. — Она того не стоит, — шипит, потирая горло. В глазах ненависть. Усмехаюсь. — А ты стоишь? Ты же никчемная, Крис, — улыбаюсь, мажу по ней оценивающим взглядом, — пустая. С тобой и поговорить не о чем, кроме филлеров. — Что… Я же ради тебя… — губы потрясываются. Кристины сжимает кулаки. Я должен добить, чтобы отвязалась от меня к херам. — Я сделала так, как ты хотел… — Да? Ничего не забыла, Русланова? — снова подаюсь вперед, а Крис сжимается, но голову задирает выше. — Что я хотел? Что я тебе говорил? Повтори-ка мне… — Это была временная блажь… — Сука, Кристина, хватит! Ты больная! — прикладываю указательный палец к ее виску. — Больная! Ты для меня, как сестра. Была. Теперь никто. Усекла? Никто. И если еще раз подойдешь к Лизе, то я за себя не ручаюсь. — стучу подушечкой пальца по ее глупой голове. — Запомни это. Разворачиваюсь, выхожу из комнаты, наспех влетаю в кроссы и сбегаю по лестнице. Сердце грохочет за ребрами. Направления два. Либо клуб. Либо день рождения Ростовой. Когда сажусь за руль, понимаю, куда меня больше всего тянет. 18 Милые ушки — Выглядишь потрясающе, — Инна довольно улыбается, пока я рассматриваю свое отражение в зеркале. Мы приехали в клуб, где ее родители сняли первый этаж, чтобы Ростова смогла, как следует, отпраздновать день рождения, и застопорились в коридоре. Еще бы! Пройти мимо огромных зеркал во всю стену очень сложно, особенно когда на тебе красуется наряд, на который в ближайшие годы самой точно не заработать. Инна настояла. Я выбрала вполне приличное платье, которое осталось у меня с выпускного. Простенькое, но мне очень идет. Ростова поставила на нем крест и даже примерить его не дала. Одолжила одно из своих, которое ей почему-то не шло и просто висело в шкафу. Сопротивляться я не стала. Испортить имениннице настроение — не моя цель. И теперь с приклеенной улыбкой я смотрела на невесомую ткань, которая струилась по моему телу, словно вторая кожа, и подчеркивала каждый изгиб. Красивое длинное платье с разрезом до середины бедра. Темный синий цвет гармонично сочетается с моими глазами, в которых отражается вселенский ужас. Неудобство обуви на шпильке казалось ничем по сравнению с тем, что происходило у меня внутри. Я не могла забыть разговор с Маршалом. Его голос, близость, запах… Они вызывали во мне странные ощущения, словно я саму себя предаю, хотя ничего по факту не делаю! Я пытаюсь жить дальше БЕЗ него! — Ты сегодня правишь балом и выглядишь на все сто, — продолжаю улыбаться Инне, которая тяжело вздыхает и кусает губы, покрытые слоем красной помады. Она, правда, красивая. Эффектная. Кричащая. Не вульгарная, а именно кричащая о своей исключительности. На ней классика. Короткое черное платьице. Ботфорты. Беспорядочные локоны на голове. Глаза, как у кошки. Ростовой невероятно идут стрелки. Я же отвоевала право выглядеть естественно. И с прической не заморачивалась, сделав высокий хвост, но все равно себя не узнавала. — Балом правит папа, Лиз, а мы, как марионетки, будем прыгать по его сценарию, и, — она усмехнулась, — если нужно, то сделаем сальто. — На шпильках? — На них самых. Пойдем, — Ростова подхватывает меня под руку и тащит к двери, за которой открывается рай и ад в одном флаконе. Просторный зал заполнен людьми. Справа от нас барная стойка. Чуть дальше сцена. Огромная танцплощадка. Столики. И места, оборудованные под ВИП-ложи. Шары. Блеск. Голоса. Смех. Сглатываю, рассматривая незнакомых мне парней и девчонок. Некоторых узнаю. Бывшие одноклассники из гимназии… Инна, ступив дальше, попадает в центр внимания, а я мнусь в стороне, пока она принимает поздравления и подарки. Смотря на обилие роскоши, понимаю, что мой подарочек кажется каплей в море. Это всего лишь сертификат в тату салону к крутому мастеру. Дима помог выбить место по приличному ценнику. Ростова же мне все уши прожужжала, что хочет устроить бунт и набить себе татуировку. И я решила поспособствовать осуществлению ее мечты. Надеюсь, что ей понравится… Пока Инна всех приветствует, я медленно отступаю к барной стойке и упираюсь в нее спиной. Музыка играет тише. Ростова тает от внимания, а я взвизгиваю, когда меня за бок нагло щипают. — Привет, новенькая! — Лабуков встает рядом со мной, несмотря на то, что я показательно отодвигаюсь от него. Мне неприятен Кирилл. Я помню, как он с парнями издевался надо мной в коридоре гимназии. — Почему скромничаешь? — спрашивает, не глядя на меня, запихивает руки в карманы брюк и прищуривается так, словно держит Инну на прицеле. Вроде скалится, как обычно, но в глазах мелькает напряжение. — Что тебе нужно? Приходится выровнять спину, когда Лабуков поворачивается. Злобная усмешка не исчезает с его губ, а лишь становится ярче. Веду плечами, чтобы скинуть с себя липкий страх. Ну не будет же он повторять те же самые фокусы? — От тебя? Ничего, — пожимает плечами. Его искренне смешат мои слова. — Это Тоха от тебя, серой мыши, тащится, а меня такие не вставляют, — цокает, возвращая взгляд к Инне. У меня щеки вспыхивают от упоминания имени предателя. Тут же вгоняю ногти в ладони, запрещая себе о нем думать. Хотя… О чем я?! После столкновение на вечеринке у Дамира Маршал у меня из головы не выходит… И сегодняшняя поездка стала еще одним якорем к возврату в воспоминания. — Тебе так нравится? — Что? — Унижать людей, — складываю руки на груди, когда Кирилл поворачивается, шагает ко мне и рассматривает с ног до головы, прикусив кончик языка зубами. Слишком долго это делает, и я начинаю нервно стучать подушечками пальцев по предплечью. Мне неловко. Я в чужом платье. Без лифчика, потому что он не предусмотрен для такого декольте. Чувствую себя голой и не вписывающейся в общую картинку. В чем-то Лабуков прав. Я, действительно, как серая мышь в сравнении с остальными богемными девчонками. — Обиделась что ли? — Кирилл улыбается. — У меня стиль общения такой, сори, — он разводит руки в стороны. — Слушай, Лиза, — придвигается плотнее, а я готова схватить стул, стоящий рядом, чтобы ударить его при необходимости, — я ради друга старался, но теперь все в прошлом, как я понимаю, поэтому предлагаю закопать топор войны, — он протягивает мне руку ладонью вверх и выжидающе смотрит в глаза. — Что скажешь? — Это извинения? — Нет. Мне не за что извиняться. Я за друга топил, а сейчас он успешно перед тобой пресмыкается, — Лабуков хмыкает, — пощадила бы. — У меня есть парень… — Ага, ну так что? — дергает пальцами. — Мир-дружба-жвачка? — Отстань от меня, — шагаю в сторону, но Кирилл меня перехватывает, притягивает к себе и кому-то кивает, — руки от меня убери, — шиплю. Бесполезно. Он не обращает внимания. У меня сердце заходится в приступе паники. Мысли хаотичны. Чужой запах вызывает отторжение и желание убежать домой в свой уютный мир. — Успокойся, Кирьянова. Мы просто потанцуем. Медляк же, — стискивает пальцами мою талию, улыбается. Упираюсь ребрами ладоней в его плечи. — И будем считать, что я перед тобой извинился. 19 Маршал Гадкий день не может завершится на хорошей ноте, потому что в «Дракон» меня не пускают. Даже упоминание имени Шума не производит должного эффекта. Я тупо крошу зубы друг о друга, понимая, что сам накосячил, когда не дал тому четкого ответа на вопрос о том, приду ли я на его бой. Сука! С досады пинаю колеса своей тачки и подставляю лицо под мелкие капли дождя. Тело горит так, словно не Шумов сейчас потеет на ринге, а я терзаю грушу и не могу успокоиться. Меня разрывает от желания набить кому-нибудь рожу, но вместо этого я лишь сжимаю кулаки и стискиваю зубы еще сильнее. Злость постепенно трансформируется в физическую боль от напряжения. Не такую, чтобы отключить все другие эмоции. После воплей Кристины мне сложно убежать от мыслей о Кирьяновой.