— А она все не успокаивается, — гневно выдает над ухом Инна и припечатывает телефон к кровати, — может, отмутузим ее за углом, а?! Бесит! Я перевожу взгляд на экран. Там Кристина радостно визжит, на заднем плане Антон… Видео короткое, но посыл понятен без слов. Он снова с ней… — Лиз, ты чего?! Понятно же, что эта крыса опять вам поднасрать решила! — Ростова трясет меня за плечо, но я лишь губу кусаю, пытаясь погасить внутри каждую эмоцию. На сегодня их слишком много. Я уже не могу справляться. — Сейчас, — цокает Инна, брет телефон и набирает кому-то, — тебя не учили быстрее брать трубку?! — Наташ, харэ, — усмехается Кирилл. Вместе с его голосом из динамика летят другие звуки. Музыка. Смех. Визг. — У нас тут весело. Приедешь? Скрасишь мне вечерок, любимая. — Иди к черту, олень, лучше скажи, что там Кристина творит?! — нетерпеливо осведомляется Ростова, а я перестаю дышать в ожидании ответа. — И каким боком рядом с ней Антон? — Каюсь, — зевает тот в трубку, — сам ему позвонил. Русланова дичь творит, а успокоить ее может только Тоха. — В смысле дичь творит? Ростова скашивает на меня взгляд и пожимает плечами, мол, видишь, а ты переживаешь. — В прямом, Наташенька, — Кирилл тяжело вздыхает, — пьет все, что ей подсовывают, танцует на столе, сдергивает с себя одежду. Весело, в общем. — А сам ты не мог ее успокоить? Обязательно Маршала втягивать? У него так-то девушка есть, или ты забыл? — Какая ты грозная, любимая, — посмеивается Лабуков, — нет. Эта… Кх-м-м-м, девушка меня не слушает. Да и возиться с ней не барское дело, понимаешь? — Отбой, барин, — Инна скидывает вызов и упирается в меня взглядом, — вот и выяснилось, а то публикует тут провокационные сторис. Понятно, что рассчитано на то, чтобы тебя задеть. Все, приди в себя, Лиз! — Ростова откидывает телефон в сторону, а я продолжаю сидеть на кровати и смотреть на нее. — Что между тобой и Кириллом? — спрашиваю ее, чтобы не думать о том, как и где сейчас проводит время Антон. — И не переводи тему на меня и Антона. Что ты задумала? Инна нервно усмехается и не спешит раскрывать тайну, будто сомневается, стоит ли мне доверять. Я тараню ее взглядом, умоляю отвлечь меня от всех тех чувств, которые оголены до предела, и она сдается. Садится рядом, некоторое время молчит, а потом посвящает в свой секрет. 45 Маршал Поймать волну спокойствия не просто сложно. В моем случае нереально. За ребрами хрустит все, словно кто-то включил кухонный комбайн и решил перемолоть внутренние органы в фарш. Я несколько часов гоняю по городу, собирая штрафы на каждом углу, после чего торможу около спорткомплекса и тупо смотрю в лобовое, переваривая произошедшее. От недоверия Лизы ломает. Скриплю зубами, пытаясь сохранить баланс. Не получается. Эмоции разгоняются. Топит в основном злость. На себя в большей степени. В меньшей на отца, который не находит времени на разборки с женой, но успевает влезть в мои отношения с Кирьяновой. Как поступить с тем, что имею на данный момент, не представляю. Желание выбить из себя все чувства с помощью спорта гаснет, и я завожу мотор, уезжаю на окраину города, выбираюсь из тачки и курю, глядя на то, как город погружается в темноту. От приобретенного спокойствия не остается и следа. Я тупо сжимаю кулаки, ищу оправдание молчанию Кирьяновой и не нахожу. Для меня любой повод скрыть правду, как черное пятно, а потом меня накрывает… Осознание того факта, что сам не лучше. Намеренно обманывал, втирался в доверие, а позже ударил ножом в спину. Все это по второму кругу убивает. Во рту появляется противная горечь, от которой я не могу избавиться, даже с помощью жвачки. Сажусь за руль, когда ветер выбивает из меня всю спесь. Грею руки, растирая их друг о друга, врубаю печку на максимум и тянусь к телефону, чтобы позвонить Лизе. Хочу услышать ее, несмотря на то, что во мне все еще закипает злость. Вот только палец не успевает нажать на кнопку вызова. Айфон начинает вибрировать в руке. — Тох, — без приветствий орет в динамик Лабуков, — нужна твоя помощь! — перекрикивает музыку и посторонние шумы на заднем плане. — Подробностей добавь, — без особого энтузиазма отзываюсь, пока он на кого-то ворчит. — В общем, засада, Маршал, — видимо, выходит из помещения, потому что ор становится тише, а дыхание друга громче, — Крис с катушек слетела. Я ее сейчас еле от двух мудил вырвал. Подсовывали ей коктейли и хотели утянуть в ВИПку, — стискиваю переносицу пальцами и крепко зажмуриваюсь. Крис меня, конечно, в край задолбала. — Слушай, она косячит жестко, но послушает только тебя. Мне вообще насрать, если по чесноку, но не хочется, чтобы кто-то разложил ее на столе в клубе, пока она в отрубоне, — Кир зевает, а у меня волосы на всем теле дыбом становятся. Всё-таки все детство вместе прошатались. Совесть просыпается совсем не вовремя. — Мы забурились, как обычно. Забери эту дуру, а то реально уже напрягает. — Сейчас приеду, — отключаю вызов и шумно выдыхаю. Я думал, что весь треш в моей жизни миновал, но, видимо, судьба решила надо мной пошутить. Выжидаю несколько минут, пока внутренности из комка расправляются и занимают свое место, только после этого выезжаю к клубу. Добираюсь быстро, преодолеваю зону охраны и направляюсь сразу к ложе, которую обычно снимают ребята. Там полный звездец. Русланова устроила отжиг на столе, сдергивала с себя топ и крутила им в воздухе, издавая какие-то дикие вопли. Картинка яркая, чем и пользовались окружающие. Пара девчонок в углу втихаря снимали ее танец. Пришлось сразу подойти к ним, вырвать телефоны из рук и удалить к чертям свидетельство позора Кристины. — Антон, — Крис чуть не упала со стола, увидев меня, — и-и-ик… Пришел… — кидаю недоразвитую на плечо, шагаю к выходу, но эта пьяная змея умудряется соскользнуть вниз. Смеется истерично. Коленки в ссадинах. Видеть ее такой неприятно. Скриплю зубами, пока она бьет меня по рукам. Не дает ей помочь подняться с пола. Барахтается там, как слепой котенок. Я успеваю поздороваться с Грехом и Филом, после чего все же поднимаю ее на ноги. — Домой, Крис, хватит, повеселилась, — скриплю зубами, пока она улыбается и водит ноготками мне по шее. — Манатки где твои? — Там, но я никуда не пойду, — смеется, — будем с тобой веселиться, да? — Блядь, Крис, давай до дома, — отталкивает меня, когда убираю ее руку. Не хочу, чтобы меня касалась не Лиза. Мерзкие ощущения ловлю моментально. — Хорошо-хорошо, — старается идти ровно к диванчику, с которого берет сумку и что-то еще. Я отвлекаюсь на Лабука. Тот на удивление трезвый с серьезной рожей подпирает дверной проем. — Сорян, что дернул тебя, — жмет руку. — Крис, сука… — подается вперед и выдергивает у нее телефон из рук, пока та пытается что-то снять. — Увози уже эту больную! Дальше происходит настоящий ад. Я еле как скручиваю Кристину и веду к тачке. Она истерит, царапается, говорит, что я мудак. Около клуба ее зверски выворачивает прямо на охранника. Приходится заглаживать вину переводом на счет. С горем пополам отвожу Русланову домой к двум часам ночи, оправдываюсь перед ее предками и измученный сажусь в тачку. Хочется позвонить Лизе. Весь запал злости ушел. Просто хочу выслушать ее, побыть рядом. Вместо этого созваниваюсь с Кириллом. У того тоже звезды не сошлись на нормальную тусу. Колесим по городу до самого утра. Домой к матери возвращаться нет желания, да и она не звонит. В итоге вырубаюсь на пару часов прямо в машине. Просыпаюсь от того, что под одежду пробирается холод. Поднимаю голову, пытаюсь проморгаться. За бортом кружат белые мухи. Первый снег. Ежась, выныриваю из своей детки, пихаю сигарету между зубов и рассматриваю пейзаж вокруг. Скоро восемь часов. Людей немного. Кто-то на работу спешит. Кто-то на учебу. Я стою и позволяю морозу дальше атаковать мое еще не пробудившееся ото сна тело. Высматриваю через дорогу точку, где продают горячие напитки. Кофе мне сейчас не помешает. Беру телефон и карту, двигаюсь в сторону торговой точки, беру себе двойной черный. Пока глотаю, набираю Лизе. Она отвечает, когда нагло нарушаю ее покой во второй раз. — Привет, — бросаю в мусорку пустой стаканчик и подставляю лицо под бесконечно падающие снежинки, — Лиз… Прости… Я идиот… — сглатываю ком в горле, слыша, как она часто и прерывисто дышит в трубку. — Антон… — выдыхает, а у меня все внутри скручивается. — Ты прости. Я должна была рассказать о твоем отце. Просто хотела… Позже… Когда все уляжется… Улыбаюсь, словно сорвал большой куш. От ее слов тиски на грудной клетке разжимаются. Сердце наворачивает круги по всему периметру. Тепло разливается по всему телу, несмотря на то, что погода не радует. Я даже запинаюсь о бордюр, иду дальше по пешеходной дорожке, сворачиваю к машине. — Люблю тебя, Лиз, — бомблю, пока распирает от чувств. — Не представляешь, ка тебя люблю… Недоверие твое, как ножом режет, — на одном дыхании выпаливаю и слышу визг тормозов неподалеку. Успеваю повернуть голову на источник звука. Потом глухой удар. Телефон вылетает из рук. Боль жгучая в каждой клетке. Лежу на асфальте. Пытаюсь двигаться. Перед глазами все плывет. Голоса вокруг. Звуки. Все постепенно затихает. Последнее, что вижу, как снежинки кружат перед носом и тут же падают на него. 46 Милые Ушки Я без сил опускаюсь на один из стульев, которые стоят в коридоре больницы, сжимаю пальцами стаканчик с кофе. Чувствую, как на плечо ложится горячая ладонь. Жанна держится лучше, чем я. По выражению ее лица не угадаешь, что испытывает. Жалость? Боль? Радость? Сплошная маска, за которой я, увы, не могу рассмотреть истинных чувств. Сейчас попросту не способна адекватно реагировать на происходящее. Я хочу вломиться в палату к Антону, но меня не пускают. Сознание соглашается с весомыми доводами врача, а сердце, конечно же, нет. Оно на куски разрывается от боли. Глаза воспалены и не могут больше выплескивать литры слез. Я безжизненно ожидаю, когда меня пустят к Маршалу. Виктор Алексеевич ушел договариваться с главврачом, чтобы мне разрешили быть с Антоном, пока он находится в таком состоянии. У него нет переломов, лишь многочисленные ушибы и сотрясение. Только Антон не спешит приходить в сознание уже почти сутки. Мы бродим по больнице из угла в угол и надеемся на лучшее. Хорошо, что водитель иномарки вызвал скорую и полицию. Сам признал свою вину. Первый снег. Гололед. А он не поменял резину… В итоге не справился с управлением и на скорости зацепил Антона. Что было бы, если бы удар пришелся не по касательной, представлять страшно. Я крепко зажмуриваюсь, чтобы этот ужас не возникал перед глазами, потому что слова Маршала до сих пор врываются в уши. Люблю тебя, Лиз… Недоверие твое, как ножом режет… Когда память подкидывает мне их, из груди вырывается то ли всхлип, то ли странный вздох. Жанна сразу прижимает меня к себе. Сначала напрягаюсь, а потом обмякаю в ее руках, верчу стаканчик пальцами и не прикасаюсь к горячему напитку. Пытаюсь смириться с реальностью. Это уже произошло. Это не сон. Антон находится в нескольких метрах от меня, без сознания, и когда придет в себя, неизвестно. Все-таки тяну к губам стаканчик с кофе и делаю глоток. Горячая жидкость мгновенно оживляет мой уставший организм. Я вытягиваюсь по струнке, когда к нам с мамой подходит Виктор Алексеевич. Мужчина хмурится, но кивает мне на дверь в палату Антона. Сердце тут же начинает стучать, как ненормальное. Я смотрю на него, потом на маму, не имея сил подняться. Ноги будто ватой набили. — Выбил для тебя разрешение, Лиза, — Виктор Алексеевич улыбается. Скупо, как позволяет ситуация. — Иди. Я, не чувствуя своего тела, поднимаюсь, отдаю стаканчик с кофе Жанне и иду в палату. Каждый шаг отдает в груди противной вибрацией. Волнуюсь очень сильно. Когда открываю дверь, шумно тяну воздух в легкие. Антон лежит на больничной койке. Голова забинтована. На щеке яркая ссадина. У меня все внутренности сжимаются. Я прикрываю дверь тихо, чуть ли не крадусь и опускаюсь на край кровати. Невесомо, чтобы не задеть капельницу. Пальцы дрожат, когда тянусь к его раскрытой ладони. Запах медикаментов разъедает слизистую. Мне не нравится находиться в больнице. Я постоянно мучаюсь от тошноты. Если бы я рассказала ему о матери, то ничего бы этого не было. Мы бы не поссорились, и он не ездил по городу. Чувство вины накатывает внезапно. Я часто моргаю, чтобы прогнать жгучие слезы, и после даже не двигаюсь. Сижу, водя большим пальцем по ладони Маршала и молю бога, чтобы он скорее открыл глаза. Сказал что-то наглое, сгреб меня в охапку, поцеловал. Да, что угодно! Только не это… Правда, наш покой нарушают. Приходит медсестра, убирает капельницу, заставляет сесть на стул или вовсе в кресло, которое миролюбиво стоит в углу, но очень далеко от Антона. Я отказываюсь отходить от него, сижу и кусаю губы, пока не наступает ночь. Меня просто вырубает от недосыпа. Я помещаю голову на руки и засыпаю в самом неудобном положении, которое можно только выдумать. Просыпаюсь от того, что дверь в палату громко хлопает. — Сынок… — я щурюсь, пытаюсь разглядеть спросонья хрупкую женщину, которая застыла на пороге и не двигалась. — Боже, Антоша… — на тон выше взвизгивает, почти истерично. Я не успеваю понять, как она подлетает ко мне и с силой дергает. Теряя равновесие от неожиданности, я падаю на пол и кривлюсь от боли. До мозга постепенно доходит, что это мама Маршала. Не самое лучшее знакомство… — Все из-за тебя! Все. Из-за. Тебя!!! — накидывается на меня. Я еле успеваю прикрыть лицо руками. — Взялась на мою голову! Влезла в кровать к моему сыну, идиотка малолетняя! Пошла вон! Пошла вон отсюда! Кто вообще тебя сюда пустил?! От ее криков впадаю в ступор. Отворачиваюсь от ударов и благодарю медперсонал, который прибегает на крики взбалмошной женщины. Ее оттягивают от меня, выпроваживают в коридор. Ко мне подходит медсестра, спрашивает о самочувствии и тяжело вздыхает. — Тебе бы отдохнуть, девочка, — смотрит на Антона, который пребывает в одном и том же положении, — сообщат, когда он придет в себя, — я поджимаю губы и отчаянно мотаю головой, — тогда хоть спустись вниз в столовую, поешь. Не хватало, чтобы в обморок здесь грохнулась, а с этой, — кривится, слыша крики из коридора, — разберутся. Иди. Я киваю. Из палаты не выхожу, пока медсестра ставит капельницу. Когда голоса в коридоре стихают, осторожно открываю дверь и выхожу из палаты. В грудь бьет острое чувство, будто я Маршала сейчас предаю. Но приходится спуститься вниз, именно там около столовой я сталкиваюсь с Виктором Алексеевичем. Мужчина выглядит не лучше, чем я. Щетина больше. Под глазами синева, словно не спал всю ночь. Он приветствует меня кивком и, взяв за локоть пальцами, отводит в сторонку. — Мне рассказали, что произошло, — уводит взгляд на пол, а я глубоко вдыхаю. От столовой веет разными запахами. Не могу распознать, чем именно пахнет, но желудок реагирует. Жалобно урчит, удивляя Виктора Алексеевича. — Ты не ела? — Нет. Не хотелось. — Пойдем, — слегка подталкивает в сторону двери, — Антон мне спасибо не скажет за то, что позволили тебе голодной ходить. Кстати, — мужчина пропускает меня вперед, — ты за выходку Оли прости. Она не в себе сейчас.