– Похоже, с матерью. Кажется, она собирается уходить. Демьян, ты погоди, сейчас самое интересное начнется. – Да не начнется, если он ее на камерах видел. Затаится – и все. – Т-ш-ш! Заткнитесь. Не слышно ведь ни хрена. На несколько мгновений в комнате повисло молчание, нарушаемое лишь помехами в связи. А потом они услышали и записали то, что одновременно могло послужить и живым доказательством вины Кириллова, и началом конца… всего. – Он только что отдал команду ее убрать? – моргнул Сема, но Демьян этого уже не заметил. Он, гонимый каким-то диким, незнакомым ему прежде ужасом, уже несся к двери, выкрикивая отрывистые команды: – Сема, Родион, подключайте Князева. Скидывайте на него все, что есть. Иса, Яр, вы со мной… – рвал слова, задыхался! Скатившись с лестницы, связался с Восьмым. Объяснил ему ситуацию. – Леша, головой за неё. Головой… И понимал ведь, что дико выглядит. Но никак не мог взять под контроль, впервые в жизни не мог совладать с собой. Ученый-переученный, владеющий, кажется, всеми известными техниками укрощения духа, абсолютно бесстрашный в моменты опасности, он впервые боялся. Боялся так, что у него дрожали коленки и пальцы на руках. – Я поведу, – глядя на такое дело, заметил Яр. К счастью, никак не комментируя поведение Первого, которое, вероятно, не на шутку его удивило. Леша сбросил сообщение, что Аля опустилась в метро, где связь может прерваться, как раз когда они уже были на подъезде. Кое-как припарковали машину. Не сговариваясь, рассредоточились, сканируя пространство. Дорога вниз. Демьян сразу почувствовал, еще до того, как увидел собравшуюся толпу, что дело плохо. На секунду даже мелькнула мысль, что он опоздал. И сердце ухнуло куда-то в пятки. Толчком. Переворачивая его привычный мир. Мир, который он считал незыблемым, как законы мироздания, с ног на голову… Враз меняя все. – Что случилось? – доносились обрывки речи. – Сиганула под поезд! – А может, плохо стало, голова закружилась? – Не знаю. Если бы не тот парень, что за ней на рельсы бросился – был бы труп. За пару секунд, что он пробирался сквозь толпу зевак, Демьян столько всего услышал, что к концу движения картинка в его голове сложилась. Первым поймал взгляд Лешки. Позавидовал его самообладанию… И не глядя на нее, потому что в этом не было совершенно никакой необходимости – Демьян Алю чувствовал кожей, подхватил ее на руки и пошел прочь. Подальше от зевак. И опасности, которая все еще кружила где-то рядом. Парни тенями прикрывали его тылы. Богданов отмечал это машинально, сосредоточившись сам на другом – ее свистящем дыхании. – М-мне н-надо в б-больницу. От озноба, который ее охватил, Алькины зубы стучали. И слова различались с трудом. – Ударилась? Что болит? Демьян осторожно, насколько мог, принялся ощупывать ее тело. Упав с такой высоты, она могла себе и шею свернуть, а на адреналине того даже не заметить. – Я сегодня узнала, что беременна. Мне нужно в больницу. Понимаешь? От падения… Аля не договорила. Да он и так понял. И зубы стиснул сильней. И ее в руках – невольно. Радости пока не было. Только злость. Которую он, как и все другие чувства сегодня, практически не контролировал. – До… или после нашего с тобой разговора? – До. Хотел спросить, какого черта она тогда ничего ему не сказала! Но лишь вдохнул глубже. Еще и еще раз. Не дело было на неё орать сейчас. Лучше потом. И наорать, и… выпороть. Когда родит. И откормит… А до этого нельзя. Что ж он – изверг? Пороть беременную или кормящую мать? Брошенная машина так и стояла у самого входа в метро. С собой Демьян взял только Ису. Остальным было поручено разобраться с ситуацией по горячим следам. Не упустить исполнителя, потому что с заказчиком все уже было понятно. Седьмой сел за руль. Демьян с Алей устроился на заднем сиденье. Взял ее ободранную ладошку. Колени тоже были не в лучшем виде. Исходя из диспозиции ран, выходило, что упала она довольно удачно. Если так можно было сказать. – Иса, там где-то… в бардачке аптечка… Подай. – Я-то подам. А ты выдохни. Смотреть на тебя страшно. Демьян вскинул взгляд. Встретился со смеющимися глазами Исы и… только тогда понял, что и впрямь задыхается. Перевел дух. Забрал переданную аптечку, достал спиртовые салфетки. И в тот же миг его телефон ожил. Отвечать Демьян не торопился. Он все водил и водил этой самой салфеткой по ее трогательно маленькой ручке. И тонул в её потемневших от страха глазищах. – Все будет хорошо, слышишь? – сказал он с уверенностью, которой не испытывал совершенно. Говорил лишь потому, что понял, как ей сейчас это нужно. А не сдержавшись, все же добавил: – Дурочка! И пряча эмоции, рвущиеся из-под контроля, зарылся лицом в ее волосах и только тогда приложил трубку к уху. Звонил Князев. А потом и Алькин отец. Разговор вышел непростой. Но Демьян понимал, что это все – цветочки. И что ягодки будут потом. Впрочем, ему об этом думать было некогда. Их уже ждали в больнице. – Я что-то не так сделала? – после того, как Алю со всех сторон осмотрели, когда обработали ее раны и взяли все необходимые анализы, кажется, исколов ее всю… Демьян, который в этот момент отбил один вызов, за которым сразу же последовал следующий, сунул трубку в карман. – Не дождалась моей команды. Я… не успел позаботиться о твоей безопасности. – Твоей команды? О… – выдохнула Аля. – Я не думала, что это важно. Прости. – Прости?! – рыкнул он. – Прости? – подлетел к ней, лежащей на больничной койке. – Я же мог… С тобой могли… Привыкший контролировать каждый… абсолютный каждый аспект собственной жизни, Демьян вдруг понял, что его контролю неподвластен, пожалуй, самый важный. Он замер над ней, совершенно обескураженный. Сжимая и разжимая огромные кулаки и дыша жадно, со свистом. – Я больше так не буду, – прошептала она. Ну, совсем! Совсем ведь как ребенок. Куда ей своего? А впрочем, что уж теперь? Как-то справится. Он, с двумя. С Алькой своей и тем… кто там у них родится? Не дай бог – девка. Он же с ума сойдет. – Ты только не уходи сейчас, хорошо? Видишь, я опять за тебя цепляюсь… – Ну, а за кого тебе цепляться, как не за меня, м-м-м? – Демьян понял, что чертовски, нечеловечески просто устал. Осторожно лег к ней под бок. Обещая себе, что это на секундочку. – Я же твой… – Кто? – шепнула Аля ему в шею. – Первый, – усмехнулся. – И последний. Если меня твой отец после всего случившегося в расход не пустит. Как тебе такая новость? – Отлично. А сам-то ты как? – Что как? – Относишься к этой новости, – пробормотала невнятно Аля, старательно отводя от него взгляд, будто ей и дела не было до того, что Демьян ответит. А он, почему-то совершенно очумевший от последних событий, разомлевший от ее тепла, убаюканный монотонным жужжанием каких-то приборов, никак не мог облачить в слова то, что ему самому уже давно было понятно. – Я тебя все равно не отпущу! Ну и что, что ты меня не любишь?! Плевать! Я не могу без тебя. Не могу, слышишь?! И даже если будешь со мной из жалости – не отпущу! А если уйдешь – скажу отцу. И пусть… Пусть он тебя в расход, как ты говоришь, пускает. Богданов открыл глаза еще на середине ее речи. А к окончанию, когда Аля, совершенно обессилев, опять откинулась на подушку, даже приподнялся над ней. Вздернул бровь. Прошелся по бледному измождённому лицу взглядом. Она была такой сильной, его девочка, что он иногда забывал, что и слабость ей тоже не чужда. – Плохо тебе было, маленькая, да? – спросил и нежно-нежно, едва касаясь, тронул пальцами ее губы. – Одной? Ужасно. Я, кажется, без тебя совсем разучилась. – Ну, и хорошо. Где это видано, чтобы ты… да без меня? – Я так двадцать два года жила, – вдруг слабо улыбнулась Аля. – Так это я ждал, пока ты подрастешь. Иначе бы меня точно в расход пустили, – белозубо улыбнулся Демьян. – А так еще есть шанс. Выжить. Аля вздохнула. Зажмурилась. Повернулась на бок, так что они замерли рядышком на подушке нос к носу. – Я тебя люблю… Глава 17 Как и всякий сильный мужик, признавать собственные ошибки Алькин отец не умел. И хоть Кириллова мгновенно арестовали и предъявили обвинение – не в покушении на убийство, и даже не в шпионаже, смешно сказать – в отмывании денег, к Демьяну своего отношения Николай Васильевич не изменил. Во многом, конечно, свою роль сыграло и то, что Богданов посягнул на святое. Президентскую дочку. Ясно, что у отца на неё были свои далеко идущие планы. В которые совершенно не вписывался обычный офицер. Чьи немалые заслуги перед Родиной президенту, конечно, были известны, но и они не давали никаких индульгенций. Богданову ясно дали понять, что если он не отступит, то на его карьере военного можно смело ставить крест. А для лучшего понимания ситуации его враз отстранили от работы. Довольно долгое время оставалось непонятным, что с ними будет дальше. И если насчет себя Демьян абсолютно не парился – напугали ежа голой жопой, то за своих людей переживал. Потому что чувствовал ответственность за них – в общем, и за каждого в отдельности. Впрочем, майор на жизнь не жаловался. Потому как он бы соврал, если бы сказал, что та вдруг стала хуже. Другой, да… Совершенно новой и ему незнакомой. Абсолютно и совершенно чудесной. Хотя был момент, когда он не то что напрягся, нет. Скорее впал в глубокие раздумья. – Ты действительно полагаешь, что это чем-то хорошим закончится? Черта с два. Испоганишь девочке жизнь. Для неё открыты все двери. Любые возможности… Все! А что ты ей предлагаешь взамен? Жизнь на гроши в своей задрипанной однушке? Пеленки, зассанки… Ей двадцать два года, как думаешь, на сколько ее хватит? Вот он и думал. Справедливости ради надо заметить, что у Демьяна была вовсе не однушка, а вполне приличная трешка. Конечно, самому ему не нужно было столько комнат. Квартиру он купил, чтобы вложить деньги, которые ему в общем-то некуда да и некогда было тратить раньше… И какие-никакие другие вложения были, приносящие хоть и не слишком большой по президентским меркам, но вполне стабильный доход. Но вряд ли это что-то меняло. Факт оставался фактом. Аля привыкла к совершенно другому. И он прикидывал в уме, в какой сфере ему применить свои знания, чтобы заработать и обеспечить своей женщине достойную жизнь. И, конечно, ребенку, который в ней рос изо дня в день. Самая большая ошибка Алькиного отца заключалась в том, что тот считал, будто Демьян станет за карьеру цепляться. Тогда как Богданов, глядя на подрастающий животик и с каждым днем все сильней наливающуюся Алькину грудь, лишь только утверждался в мысли, что рисковать собой он больше не имеет права. Потому что она у него есть. И ребенок будет. Потому что с него достаточно крови, грязи, войны… Наелся он ее до предела. А теперь хотел обычных человеческих радостей. Хотел обжить, наконец, дом. Хотел к любимой женщине возвращаться. Каждый день, как все нормальные люди, а не неделями, а то и месяцами где-то пропадать… Хотел заниматься с ней любовью. При каждом удобном случае. Она заводила его невероятно. С самого первого дня. Если раньше Демьян еще мог списать эту невозможную тягу на бушующий в крови адреналин от подстерегающих их опасностей, то прожив с Алькой не один месяц, понял – ни черта. Он просто с ума сходил. По ней. А без нее еще больше. Потому что, как бы банально это ни прозвучало – секс с любимой женщиной – это что-то совершенно отдельное. Некое высшее благо, которое он, может быть, заслужил. Если бы ему кто-то раньше сказал, как он раскиснет – не поверил бы. А тут… Черт. Друзья шутили, что его потеряли. А Демьян… Ну, что сказать – он теперь действительно каждый раз торопился поскорее от них отделаться, чтобы вернуться к ней. Да, Алька стремительно ворвалась в его жизнь, перевернув ее, по большому счету, вообще с ног на голову. Но она так идеально, так просто в нее вписалась, что Богданов уже и вспомнить не мог, как вообще без нее жил. Чем? За каким чертом? Понравилась Алька и его матери. Сама по себе понравилась. Но главное, тем, что из-за молодой жены Демьян отошел от дел. Конечно, в детали он не вдавался и именно так свое решение не объяснял ей. Просто сказал матери, что хочет проводить с семьей больше времени. Уже за одно только это, за то, что он, наконец, перестал собой рисковать, мать Демьяна готова была Альке целовать руки. Ну, а скорое появление внука и вовсе возвело Алю на недосягаемый пьедестал. – Ты ей, Демьянушка, скажи, чтобы она больше отдыхала. Я, признаться, переживала, как такая молоденькая девочка будет справляться с хозяйством, но Аля – это ж чудо какое-то. Я сегодня пришла, а она шторы развешивает! Сама по лестнице скачет. И это после института! Ей нужно больше отдыхать. Ты сам, что, шторы не можешь повесить? Ей же скоро рожать… Он мог. Собственно, так и планировалось. Но его вызвали к Князеву. И разговор затянулся.