— В общем, Жень. Вторая новость заключается в том, что скоро у нас родится ребёнок, — откашливается папа. – Ну, как скоро… через семь месяцев. Представляешь, твои слова на даче у Литвина оказались прямо-таки пророческими. Я силюсь улыбнуться, но получается, откровенно говоря, плохо. И дело вовсе не в том, что я не рада – просто шокирующих новостей в этот день оказалось слишком много. — Поздравляю, — наконец, выдавливаю из себя после недолгой заминки. – Ох, ребята, мне нужно переварить. Качнув головой, подсчитываю примерный месяц появления будущего брата или сестры. Зима, февраль. К тому времени желательно переехать, чтобы не стеснять новоиспечённую семью своим присутствием. Я была бы рада помогать и нянчить ребёнка, но не уверена, что это будет уместно. И что мне вообще позволят. Детские страхи, которые преследовали меня долгое время, снова возникают в мыслях. Мама живёт в другой стране, а папа скоро женится и окунётся в новую семью, где мне не будет места. Знаю, он продолжит меня любить, но ощущение, что я уже стою на обочине, никому не нужная и одинокая, никак не исчезает. — Спасибо, Жень, — улыбается Ирина. – Эта беременность была незапланированной, но мы очень счастливы. Правда, Саша, как только узнал, первым делом впал в панику – за тебя переживал. — А я-то что? – тихо ворчу. – Уже не маленькая, пап. В ближайшем будущем выскочила бы замуж и упорхнула к мужу. И если бы не Ирина и ваша незапланированная беременность, остался бы ты в этом доме один. Кажется, я успокаиваю саму себя, но плевать... Отец улыбается, Ирина воодушевляется. Это тот ответ, которого от меня ждали. — Я тебе упорхну… — шутливо фыркает родитель. – Доучись для начала, а потом и замуж можно. За Тёмку. Недовольно цокнув языком, встаю из-за стола и убираю за собой грязную посуду. В ушах так сильно шумит, что я перестаю слышать разговор отца и Ирины, посвященный тому, что Артём Литвин – это моя судьба. Я скомканно прощаюсь, желаю всем доброй ночи. Поднимаюсь на второй этаж дома, где прожила целых девятнадцать лет. Папа любил хвалиться тем, что, когда мать была на девятом месяце беременности, он в считанные недели успел выполнить объемный фронт работы, чтобы забрать меня из роддома не в малосемейную квартиру, а в купленный на последние и даже одолженные деньги дом – просторный и светлый. До развода родителей мы называли его семейной резиденцией Меркуловых. Позже – как-то язык не поворачивался, хотя двое — это тоже семья. Закрывшись у себя в комнате, опускаюсь на кровать и прислушиваюсь к долгожданной тишине. Через семь месяцев здесь будет иначе. Не хуже – нет. Просто не так спокойно и гладко, а может, и вовсе непривычно. Не знаю. Уставшая после сложного насыщенного дня, приправленного появлением Андрея, я засыпаю почти без сил, не удосужившись умыться и переодеться, а просыпаюсь по звонку будильника, не сразу вспоминая, для чего его завела. — Ты всегда так рано встаёшь? – зевая, интересуется Ирина, застав меня на кухне. — Нет. Захотелось испечь печенье. — Кому-то особенному? — Что? Я вскидываю взгляд, замечая в глазах папиной возлюбленной неподдельный интерес. Наверное, было бы неплохо найти общие точки соприкосновения. Любые, девичьи. К тому же папа был бы явно доволен. — Я бы ни за что не проснулась в шесть утра, чтобы испечь печенье, — поясняет Ирина. – Если только не кому-то очень важному для меня. — К нам в центр ходит один травмированный спортсмен, — выдаю важный секрет, который никому до этого не рассказывала. – Он мне нравится. Сильно. — М-м. Ира садится за барную стойку, внимательно за мной наблюдая. Я откуда-то знаю, что она ничего не расскажет отцу. Эта тайна – как способ сближения для нас двоих. — Не переживай, я – могила, — будто подтверждает мои мысли. – Он красивый? — Очень, — смущённо киваю и открываю духовку, чтобы достать оттуда противень с зарумянившимся песочным печеньем в виде сердечек. Наверное, никого лучше я не встречала. И вряд ли встречу. — А спортсмен что? Как ведёт себя? – интересуется Ирина. – Флиртует, подаёт сигналы? — Не совсем, — жму плечами. – Скорее всего, между нами ничего сверхъестественного не будет, потому что… Да просто. Не получится. — Он несвободен? – догадывается девушка. Открыв окно, ставлю противень на подоконник, чтобы печенье как можно скорее остыло. — Возможно, — тихо подтверждаю догадку Иры. — Что же. Сочувствую. В целом, с твоим отцом я действовала точно так же. Таскала ему сладости, выпечку. Заботилась, находилась рядом. Но с одним нюансом – он был холост. Никак не прокомментировав, иду собираться на работу. Сегодня мне предстоит добираться самостоятельно, так как отец взял выходной и проведёт его, разбирая вещи и покупая то, чего не хватает Ирине для комфортной жизни в новом доме. Я уделяю внешности чуть больше времени, чем стоило бы. Подкрашиваю ресницы, губы. Долго стою у шкафа, чтобы определиться с выбором одежды, несмотря на то, что под белым медицинским халатом её обычно не видно. Казалось бы, я точно знаю, что Андрей не придёт на электростимуляцию с самого утра, а только после обеда, но волноваться и готовиться к его приходу начинаю чётко в девять. — Жень, подстрахуешь меня? – спрашивает Анна Сергеевна спустя час после начала рабочего времени. – Нужно мотнуться ребёнку за лекарствами. Я туда и обратно. Согласно кивнув, думаю о том, что, должно быть, после обеда старшая никуда не уйдёт, а это… провал. Я уже запланировала, как заварю крупнолистовой зелёный чай и выложу в вазу домашнее печенье. Угощу Андрея, позвав в кабинет для медперсонала. Мы приятно поболтаем, поближе узнаем друг друга. На этом всё. Он ясно дал понять, что не интересуется девственницами. И, к тому же, его обручальное кольцо… оно не оставляет шансов. Я всегда презирала людей, которые лезут в семьи. Ближе к обеду становится и вовсе сложно усидеть на месте. С появлением каждого нового пациента, который переступает порог кабинета, я нервно вздрагиваю. Анна Сергеевна, как и ожидалось, не торопится больше уходить, только интересуется, не планирую ли я пообедать. Возможно. Потом, позже. Странно, что время плавно приближается к трём часам дня, а я совсем не чувствую голода. — Отнеси, пожалуйста, документы в приемную, Жень, — просит старшая. – И дождись, пока поставят печати. Я встаю возле письменного стола, Анна Сергеевна заваливает меня папками. Дверь кабинета в этот момент открывается, и я наконец-то вижу Андрея. От досады хочется едва ли не топать ногами. Почему именно сейчас? Почему не раньше? Не позже? Это настоящий закон подлости! — Здравствуйте! – лучезарно улыбается старшая и забирает у гонщика медицинскую карту. Взглянув на первую страницу, просит присесть на свободную кушетку. На второй — свою процедуру получает травмированный на поле футболист. — Добрый день, — кивает Андрей и занимает своё место. Приятная волна дрожи проходится вдоль позвоночника, когда я чувствую на себе его взгляд. Сердце сжимается, а затем начинает стучать со сбитым ритмом. То чаще, то медленнее. — Не уронишь? – грозно спрашивает меня Анна Сергеевна. Я оборачиваюсь, слегка улыбаюсь Бакурину. От зеленых глаз, открыто исследующих меня, моментально плавлюсь. Андрей скользит взглядом по моим ногам, затем неприкрыто поднимается выше и застывает на уровне шеи и губ. — Не уроню, — кое-как отвечаю старшей, пытаясь держать эмоции под контролем. Скорее всего, повторения вчерашней удачи уже не будет. И чаем гонщика я тоже не смогу угостить, как и печеньем. — Тогда иди, — похлопывает меня по плечу Анна Сергеевна. Я разворачиваюсь, направляюсь на выход. Низкий уверенный голос Андрея заставляет меня застыть почти у двери: — А можно мне Женю? – спрашивает он у старшей. Щёки горят, а тяжёлые увесистые папки так и норовят выскользнуть из рук. — Ох, никто не хочет старую больную женщину, — шутливо произносит Анна Сергеевна. – Всем подавай молоденьких девятнадцатилеток. Андрей усмехается, старшая тянет меня за локоть, подводя к столу и возвращая документы на стол. — Женя умеет делать приятно, а вас я не знаю, — невозмутимо отвечает гонщик. Теперь у меня горят не только щёки, но и уши, и лицо. Пульс частит, а эйфория топит с головой от мысли, что с минуты на минуту я буду иметь возможность снова касаться гонщика. Я не требую от судьбы большего — достаточно и этого. — Охотно верю. Она нежная и отзывчивая девочка, — подтверждает старшая и тут же обращается ко мне, кивая на Бакурина: — Вперёд. Правило номер два: любая прихоть пациентов центра должна быть исполнена. Анна Сергеевна понимает это, поэтому, забрав у меня папки, подталкивает в спину и направляет к Андрею. Глава 17 Разве могут всего двадцать минут контакта с объектом влюблённости сделать человека счастливым на все оставшиеся сутки? Оказывается, могут. И ещё как. У нас с Андреем по-прежнему мало общих тем для разговоров, а слова приходится судорожно перебирать в голове, прежде чем озвучить, но в целом между нами что-то неуловимо меняется. Тон, взгляды. И атмосфера – она больше не такая мрачная и тягучая. Бакурин впускает в наши отношения капельку света, несмотря на то, что я до конца жизни буду являться главной и основной причиной его разрушенной карьеры. И это ужасно нечестно. Вспоминаю гонщика в первый день знакомства – и мороз проходится по коже. Интересно, что было бы, если бы я тогда испугалась и сбежала? Наверное, не влюбилась бы так сильно. Более того, если бы случайно встретила Андрея в реабилитационном центре, попросила бы перевод в другой кабинет, чтобы не пересекаться и не мучить ни себя, ни его.