– Я пришла в Твой дом, чтобы сказать Тебе, Господи, как презираю Тебя: презираю за то, что уготовил мне родиться уродиной; презираю за то, что сделал мою сестру красавицей; презираю за то, что позволил ей отнять у меня любимого. Я плюю на Тебя. Последние слова были произнесены так громко, что находившиеся в церкви люди обернулись, а потом в гробовом молчании смотрели, как Тереза поднялась с колен и поплелась к выходу. Тереза представить не могла, что может быть так больно. Боль была просто невыносимой. Она не могла ни о чем думать, не могла ни есть, ни спать. Мир казался ей окутанным туманом и каким-то нереальным. Воспоминания вспыхивали в сознании Терезы подобно кадрам из фильма. Вот они с Раулем и Моник гуляют по пляжу в Ницце. – В такой чудесный день я не прочь искупаться, – сказал Рауль. – Я бы с радостью, но Тереза не умеет плавать. – Я не против, если вы искупаетесь, а я подожду вас в отеле. Тереза так радовалась, что Рауль и ее сестра поладили. А вот в небольшой гостинице неподалеку от Кань-сюр-Мера. – Омары сегодня особенно хороши, – сказал метрдотель. – Я закажу порцию, а вот нашей бедной Терезе нельзя: у нее аллергия на морепродукты. Сен-Тропе. – Я так скучаю по верховой езде. Дома я выезжал на прогулку каждое утро. Не хочешь покататься со мной, Тереза? – Я… я не езжу верхом, Рауль. – А вот я не против составить тебе компанию, – сказала Моник. – Обожаю лошадей. И они отсутствовали все утро. Судьба подбрасывала ей сотни маленьких знаков, но Тереза не заметила ни одного. Она была слепа, потому что сама этого хотела. Она не обращала внимания ни на взгляды, которыми обменивались Рауль и Моник, ни на невинные прикосновения рук, ни на шепот и смех. «Как я могла быть такой идиоткой?» По ночам, если Терезе все же удавалось заснуть, она видела сны: всегда разные, но в то же время одинаковые. Рауль и Моник в поезде, обнаженные, занимаются любовью. Поезд проходит над глубоким каньоном, мост рушится, и все пассажиры разбиваются насмерть. Обнаженные Рауль и Моник лежат в постели в гостиничном номере. Рауль кладет на прикроватный столик сигарету, комнату охватывает пламя, и Тереза просыпается от предсмертных криков влюбленных. Рауль и Моник падают со скалы… тонут в реке… погибают в авиакатастрофе… Сны всегда разные. И в то же время одинаковые. Родители Терезы пребывали в панике: видели, как чахнет их дочь, но не знали, как ей помочь. Долгое время она не могла проглотить ни куска, потом вдруг начала есть. Она ела постоянно и, казалось, никак не могла насытиться. Она быстро набрала прежний вес, но продолжала есть и полнеть, и скоро стала совсем тучной. Если родители пытались заговорить о ее состоянии, она отвечала: – Теперь со мной все в порядке. Не стоит беспокоиться. Тереза продолжала жить, словно ничего не случилось: как и прежде, спускалась в город, ходила по магазинам и делала все то, чем занималась прежде. Каждый вечер она ужинала вместе с родителями, а потом читала или шила. Она выстроила вокруг себя невидимую крепостную стену и сделала все, чтобы до нее никто не мог достучаться. «Ни один мужчина не захочет на меня даже взглянуть, никогда». Со стороны могло показаться, что у Терезы все прекрасно, но на самом деле она все глубже погружалась в пучину отчаяния и одиночества. Даже окруженная людьми, она словно сидела на единственном стуле в пустой комнате пустого дома в совершенно пустынном мире. Прошло немногим больше года с того дня, как Рауль бросил Терезу, когда ее отец собрался в Авилу. – У меня есть там дела, – объяснил он Терезе, – но будет и свободное время. Почему бы тебе не поехать со мной? Авила – премилый городок. Тебе пойдет на пользу развеяться, уехать отсюда на некоторое время. – Нет, спасибо, папа. Взглянув на жену, он вздохнул: – Что ж, ладно. В гостиную вошел управляющий: – Прошу прощения, мисс Фосс: для вас письмо. Тереза едва успела его открыть, как ее охватило дурное предчувствие, и оно не обмануло. «Тереза, моя дорогая Тереза! Бог свидетель, я не имею права называть тебя так после того, как отвратительно с тобой поступил. Но я постараюсь все исправить, даже если для этого потребуется целая жизнь. Не знаю, с чего начать. Моник сбежала, оставив меня с нашей двухмесячной дочерью на руках. Честно говоря, я испытал облегчение. Должен признаться, я жил в аду с того самого момента, как оставил тебя. Мне никогда не понять, почему я совершил то, что совершил. Я словно оказался во власти каких-то магических чар Моник, но с самого начала знал, что наш брак с ней – огромная ошибка. Ведь я всегда любил только тебя. Я знаю, что смогу обрести счастье лишь с тобой. К тому времени как ты получишь это письмо, я буду уже на пути к тебе. Я люблю тебя, и всегда любил, Тереза. Ради нашего будущего молю тебя о прощении. Я хочу…» Тереза не смогла дочитать письмо. Мысль, чтобы снова увидеть Рауля и дочь Моник, казалась неслыханной и никуда не годной. Она в истерике швырнула письмо на пол и закричала: – Мне надо уехать отсюда! Сегодня же. Сейчас! Пожалуйста… пожалуйста! Родители никак не могли ее успокоить, а отец посоветовал: – Если Рауль приедет сюда, тебе стоит хотя бы поговорить с ним. – Нет! Если я его увижу, то убью! – Тереза схватила отца за руки, слезы непрерывно катились по ее щекам, и взмолилась: – Забери меня с собой! Она была готова ехать куда угодно, лишь бы подальше от дома. Тем же вечером Тереза с отцом уехала в Авилу. Отец словно обезумел при виде страданий дочери. По натуре он не был слишком уж сострадательным, но за последний год Тереза завоевала его уважение своей силой и смелостью. Она гордо смотрела в глаза горожанам с высоко поднятой головой и никогда ни на что не жаловалась. Он же чувствовал себя рядом с ней беспомощным, не способным утешить. Он помнил, какое утешение его дочь находила в стенах церкви, поэтому, когда они прибыли в Авилу, сказал Терезе: – Местный священник отец Беррендо – мой давний друг. Вероятно, он сможет тебе помочь. Поговоришь с ним? – Нет. – Тереза больше не хотела возлагать надежды на Бога. Она в одиночестве сидела в гостиничном номере, уставившись в стену, пока отец занимался делами, и когда возвращался, он заставал дочь на том же стуле. – Прошу тебя, Тереза, поговори с отцом Беррендо. – Нет. Отец пребывал в отчаянии. Тереза не желала покидать гостиницу и отказывалась возвращаться в Эз. И тогда священник по просьбе ее отца сам пришел к Терезе. – Твой отец сказал, что раньше ты регулярно посещала церковь. Заглянув в глаза тщедушному священнику, Тереза холодно ответила: – Меня это больше не интересует. Церкви нечего мне предложить. Отец Беррендо улыбнулся: – У церкви есть что предложить любому человеку, дитя мое. Церковь дает нам надежду и силы… – Я уже сыта по горло надеждами! Хватит с меня. Святой отец взял руки девушки в свои сухонькие ладошки и увидел на ее запястьях белые шрамы от бритвы – бледные, точно давние воспоминания. – Господь не верит этому. Поговори с ним, и он сам тебе это скажет. Но Тереза просто сидела и смотрела в одну точку, и, когда священник наконец вышел из комнаты, даже не заметила этого. На следующее утро Тереза вошла под прохладные своды церкви – почти сразу же на нее снизошло такое знакомое ощущение покоя. Последний раз она была в церкви, когда прокляла Бога. Девушку охватило острое чувство стыда: ее предала собственная слабость, а вовсе не Бог, – и прошептала: