Мы уже поворачивали к дому, когда я хлопнула Тристана по плечу и показала: – Молоко! – Чтобы оправдать нашу поездку, пришлось вернуться в магазин на заправке. – Хочешь что-нибудь? – спросил брат. – У меня кончились жевательные мармеладки, – ответила я. – Ни в чём себе не отказывай! Самая трудная часть предстояла нам возле дома. В гараж на два автомобиля помещался только один из-за наваленного там всякого барахла, и Тристан парковался перед передней дверью. Мы поспешно сгрузили комбайн на подобие носилок, сооружённое из старой картонной коробки, и потащили его в гараж, то и дело останавливаясь, чтобы у меня отдохнули руки. Наконец, мы благополучно втянули комбайн внутрь и завалили всяким добром. Завтра он займёт своё законное место у меня в туалете, и комната больше не будет ужасать своей пустотой. 8 Выходные получились хуже самых плохих ожиданий. Мой друг Венделл укатил за город с родителями, и погостить у него не удалось. Правда, Тристан с помощью своего друга Адама перенёс комбайн из гаража ко мне в туалет. Я то и дело заглядывала туда полюбоваться новым приобретением, но копаться в нём не рисковала. Ведь в наказание из моей комнаты вынесли всё до последней отвёртки. И всё же мне стало немного лучше просто от сознания того, что теперь «Адмирал» здесь и только ждёт, когда я им займусь. Я плюхнулась на кровать и стала копаться в телефоне в надежде найти в сети что-нибудь ещё про кита. Он так и не шёл у меня из головы с той самой минуты, как мисс Аламилла показала нам в классе видео про Синего-55 и людей, пытавшихся пометить его с помощью чипа. Я не запомнила название сайта заповедника, но оно выпало в поисковике, стоило набрать «Синий-55». На страничке с названием «Познакомьтесь с нашими обитателями» было множество фотографий морских животных с кратким описанием каждого. Либо сотрудники сами находили их, раненых или больных, либо их приносили люди, которые нашли животных на пляже. Их держали либо в океанариумах, либо в крытых бассейнах, чтобы вылечить и вернуть в океан. Больше всего здесь было птиц или тюленей и морских львов. Одному дельфину пришлось задержаться в бассейне надолго, потому что его опасались выпускать в начале зимы в водах возле Аляски. Для некоторых заповедник стал постоянным домом. Одноглазый орёл уже не смог бы сам добывать себе пищу в дикой природе. Только ему всё равно было невдомёк, почему он больше не может улететь на свободу. Зато осиротевшие детёныши выдры прекрасно чувствовали себя и в крытом, и в открытом бассейнах. Они так давно остались без родителей, что позабыли о том, что это значит – быть выдрой. Меня больше волновали те животные, которые попали сюда уже взрослыми и могли помнить свой прежний дом. Смотрители всегда старались возвращать их в природу, как можно ближе к тем местам, где их когда-то нашли, – в надежде, что они вернутся в семью. Правда, никто не мог такого гарантировать. И выпущенные животные были предоставлены сами себе. В самом верху списка «Сотрудники» была помещена групповая фотография: несколько человек в голубых рубашках обнимали друг друга за плечи, улыбаясь в объектив. Внизу говорилось, что это команда спасателей, год назад пытавшихся пометить чипом Синего-55. Я прокрутила несколько страниц и нашла описание их неудачной попытки. Прибор, который они хотели закрепить на ките, должен был собирать не только данные о его перемещениях, но много всякого другого, вплоть до частоты пульса. И, конечно, записывать пение кита. И если бы им удалось закрепить электронный чип, они бы выкладывали полученную информацию на сайте. Теперь я действительно пожалела об их неудаче. Если бы на сайте оказались эти записи, я смогла бы ощутить его пение и ритм сердца через динамики компьютера. На фотографии громадная спина Синего-55 выгибалась дугой над волнами, рядом с маленьким катером. На носу катера располагалась металлическая платформа с трапами по бокам. На краю платформы стояла женщина в зелёной флисовой кофте и форменном кепи и держала в руках металлический шест, направленный на кита. Казалось, она вот-вот опрокинется через перила прямо в океан, если ещё немного наклонится вперёд. Подпись гласила: «Почти попала: Синий-55 ушёл на глубину, прежде чем наша сотрудница Энди Ривера успела закрепить на нём чип». Было видно, что устройство на конце шеста чуть-чуть не доставало до кита. На лице Энди Риверы застыло выражение досады. Она сумела так близко подобраться к Синему-55, а он ускользнул! Скорее всего кит интересовал её исключительно как объект научного эксперимента, но она тянулась к нему так рискованно, что, возможно, беспокоилась и о его судьбе. Если бы Синий-55 мигрировал по своему обычному пути, то скоро он мог снова оказаться в окрестностях заповедника. В последнем посте сообщалось, что учёные готовы к новой попытке чипировать его. Правда, не говорилось о том, собираются ли они предпринять что-то новое, чтобы удержать его на месте, пока они успеют к нему подобраться достаточно близко. Внизу страницы давалась ссылка на дополнительную информацию о Синем-55. В этой статье частота его пения перекладывалась на ноты для пианино. Если нажать на самую низкую ноту, то есть ту, что с левого края клавиатуры, она даст частоту 27,5 Гц. Это частота пения большинства усатых китов. Они могут петь и ниже, от 20 до 10 Гц, но на пианино нет клавиш с такими звуками. Отсчитайте вправо до клавиши номер 13, и вы получите 55 Гц, частоту Синего-55 и причину, не позволяющую ему общаться с другими китами. Меня тут же захватила идея найти способ достучаться до него. Я вытащила из ящика бумагу, чтобы записать на ней несколько нот. Я пока не знала, как это будет работать, но если бы тем людям удалось привлечь внимание кита пением, похожим на его собственное, то было бы проще чипировать. Я уже занесла ручку над бумагой, но одна мысль разрушила весь мой план. Может, он был таким же, как та самка полосатика, что выбросилась на наш берег? Только этот кит всё же нашёл способ выжить. На форуме, посвящённом Синему-55, я просмотрела все комментарии: не пришла ли такая же идея в голову ещё кому-то? Ничего похожего не было, и тогда я оставила свой комментарий: А что, если он глухой? 9 В воскресенье по дороге в усадьбу Дубы, в гости к бабушке, Тристан тронул меня за плечо и спросил: – Есть хочешь? – с такой улыбкой, будто это было ужасно смешно. Вообще-то я ужасно проголодалась. – Ага, а что? – У тебя брюхо бурчит, как лайнер на взлёте. Я прижала руки к животу, чтобы приглушить звук, и улыбнулась в ответ: – Неправда. У лайнера мотор выдаёт две сотни децибел. – Никакое брюхо на такое не способно, как бы оно ни проголодалось. Тем утром я так психовала, что не смогла позавтракать толком. Обычно я собиралась к бабушке с огромной радостью. Кроме Венделла и неё, у меня больше не было глухих друзей, с которыми можно было бы поговорить. Но в последнее время мне никак не удавалось выстроить между нами мост. Один из нас говорил что-то – и мы обе надолго замирали, с трудом подбирая, что сказать в ответ. Я привыкла к тому, что едва мы встречались с бабушкой и дедушкой, как начинали болтать не переставая, рассказывая обо всём подряд, и то и дело хохотали над нашими собственными шутками и историями, имевшими вкус только на языке жестов. Может быть, нашим мостом был дедушка, а мы поняли это только тогда, когда его не стало. Бабушка перебралась жить в усадьбу Дубы всего несколько недель назад. До этого она оставалась в доме, где всю жизнь прожила с дедушкой. Но однажды, примерно через месяц после похорон, мы пришли навестить её, а нам никто не открыл. Бабушка не отвечала на эсэмэски, и в гараже не было её машины. Нам пришлось воспользоваться запасным ключом, который был у мамы, чтобы войти в дом. Я помчалась в кабинет. На полках оставались коллекции раковин и плавников, а также её книги. На столе стояла фотография: мы с дедушкой строим замок из песка на пляже. – Бабушка, где ты? Я разглядывала фото в рамке на стене с таким ощущением, будто она дразнит меня, намекая на ответ. На фотографии кит плыл по океану, и внизу была цитата из бабушкиной любимой книги «Моби Дик»: «Мне неизвестно толком, чем всё это кончится, но что бы там ни было, я иду навстречу концу, смеясь». Мама сидела в бабушкиной спальне на её кровати, уткнувшись в телефон. – Может, она отправилась на пляж? – спросила я. – Она никогда не ездила сама в такую даль. – Мама покачала головой. – Я пишу её подругам, может, они что-то знают. С ней наверняка всё в порядке. – Но прежде чем она прижала меня к груди, я успела увидеть, что лицо у неё такое же испуганное, как и у меня. Папа не выдержал и позвонил в полицию. Оттуда перезвонили всего через час. Они обнаружили бабушку в сотне миль отсюда, на побережье Мексиканского залива. Она гуляла по пляжу, возле которого мы жили раньше. Вернувшись домой, она попыталась объяснить, что отправилась туда, потому что почувствовала себя так же, как Исмаил из «Моби Дика». Что в душе у неё воцарился промозглый, дождливый ноябрь, а значит, пора было отправляться в плавание, и как можно скорее. И они с дедушкой ездили туда много раз, так что не надо делать из мухи слона. – Но почему ты хотя бы не сказала нам, куда собралась? – сердилась мама. – Потому что ты стала бы меня отговаривать. – И это было бесспорно. Наконец маме удалось убедить её переехать в усадьбу Дубы, комплекс апартаментов для пожилых людей. Бабушка сказала, что старый дом всё равно слишком велик, чтобы одной поддерживать в нём порядок, так что она согласна. Но вид у неё был такой, будто у неё просто не хватало сил сопротивляться. Иногда проще поддаться. Родители пообещали летом отвезти её на пляж – может быть, если они не будут слишком загружены на работе. Иногда я боялась, что бабушка не дождётся лета. Её ноябрь затянулся на целых три месяца: она как будто застряла в нём, тоскуя и страдая от промозглой сырости. И с этим я ничего не могла поделать. Прежде чем я прошла в раздвижные двери усадьбы Дубы, мама обняла меня очень крепко и долго не отпускала. Потом шагнула назад, погладила по голове и показала: – Я люблю тебя. – Она говорила это каждый раз, когда мы приезжали к бабушке. Говорила только мне, а не Тристану. – Я тоже тебя люблю, мама. Мы с Тристаном и папой отравились наверх, а мама заглянула к социальному работнику поинтересоваться, появились ли у бабушки подруги. Мы приехали к бабушке почти в полдень, однако вид у неё был такой, будто она только встала. На ней всё ещё были тёплые штаны и футболка, в которых она спала. Бабушка обняла каждого из нас и пригласила войти. – А где мама? – спросила она. – Она сейчас придёт, – ответила я. – Зашла поговорить кое с кем внизу. – О своей строптивой старушке, – устало улыбнулась бабушка. – Так вот в кого наша Айрис! – Папа рассмеялся своей неловкой шутке. – Как школа? – поинтересовалась бабушка, присев рядом со мной на диван. – Всё так же, – ответила я. – Грустно это слышать. – Она махнула папе. – Может, Айрис лучше перевестись в Бриджвуд, чтобы учиться с глухими детьми? – Она показывала папе очень медленно и помогала голосом. Она была не совсем глухой, и люди лучше понимали, что она говорит. Я затаила дыхание: а вдруг папа согласится? В Бриджвуде находилась районная школа с расширенной программой для глухих – всего в двадцати минутах езды от нас. Туда ходили глухие дети из трёх соседних районов – такие, как мой друг Венделл. Однако мама твёрдо стояла на том, что мне следует учиться в Тимбер Оукс, вместе с «друзьями по соседству». И сколько я ни повторяла, что их у меня всё равно нет, это её не трогало. Она не желала отказываться от плана, зародившегося у неё после переезда. Иногда бабушка тоже говорила об этом. Может, хотя бы теперь папа с ней согласится, пока нет мамы с её возражениями о том, что я должна ходить в школу с теми детьми, с которыми общаюсь каждый день. Папу, похоже, устраивали оба варианта. И если он решит, что идея хорошая, может, он потом скажет об этом маме. Папа что-то ответил, показав пару жестов вроде «думать» и «корабль», и отмахнулся. По его губам и жестам я смогла уловить нечто вроде «Думаю, этот корабль уже уплыл». Я не понимала, при чём тут корабль – наверное, прочла неправильно. – Какой корабль? – спросила я.