Директор молча вышел следом за доктором Стенли и еще раз демонстративно принюхался, словно в насмешку над железным человеком. – Вы не договорили, – напомнил ему главврач, когда они вышли в коридор и встали возле двери палаты. – А вы читали эту записку, Стенли? – вдруг спросил его начальник. – Нет. Я ничего не трогал в палате. – А как думаете, что там? – Представления не имею, но могу предположить, что это предсмертная записка. – Да. Я тоже думаю, это она, – кивнул директор. Ни один мускул его лица не был напряжен в отличие от шеи, на которой пульсировали толстые, как канаты, вены. – Почему? Вы смогли прочесть что-то? – Только слово «сожалею», но дело не в этом. Просто без этой записки полиция могла бы засомневаться в том, что это самоубийство. А с запиской – все замечательно. Нет ни малейших причин думать иначе. – Вы думаете иначе? – Я не думаю, Стенли, и вам не советую увлекаться этим бессмысленным занятием. Я смотрю на факты и делаю выводы. А думать – это не мое, пусть думает полиция. Из комнаты вышел тяжеловес-полицейский и попросил докторов зайти. – Кто обнаружил пациента? – Дворник, – сказал доктор Стенли, пытаясь заставить свои глазки не бегать из стороны в сторону при разговоре с этим крайне серьезным человеком с пронзительным взглядом. – Он незамедлительно поставил в известность докторов. – А кто первым вошел в комнату? – Я, – нерешительно сказал доктор Стенли. Словно задумавшись после заданного вопроса: «А почему и вправду я сюда вошел?» – Зачем? – вопросительно посмотрел мужчина, который давил на доктора своим взглядом. И, несомненно, раздавил бы его, если бы не вмешался директор. – Потому что окно со двора показалось дворнику закрытым. Мой заместитель зашел, чтобы посмотреть, не закрыто ли оно на задвижку, иначе можно было бы предположить, что в моей лечебнице произошло убийство. Офицер перевел взгляд на директора, который, подобно Атланту, легко выдержал свалившееся на его плечи небо. Он сам мог кого хочешь задавить своим пристальным, беспристрастным взглядом. После того как полицейский понял, что с данным субъектом такой метод давления не сработает, он снова обратился к доктору Стенли. – Окно было закрыто на задвижку? – Нет. Оно было просто прикрыто. Это ветер… – Понятно, что не призрак пациента. Кто из вас брал в руки записку? Оба доктора отрицательно покачали головами. – Хорошо, – немного смягчившись, сказал офицер, который уже произвел на них впечатление несокрушимого служителя доблестного отряда полиции. – Есть предположения, что там написано? – Ни малейших, – без колебаний ответил директор. Доктор Стенли решил промолчать. – В записке написано, что парня утомила жизнь и он желает свести с ней счеты. По-моему, все очевидно, господа! Самоубийство. Прошу предоставить мне отчет, письменное заявление о… – Офицер, – вдруг перебил его директор. – Вы чувствуете в воздухе запах табачного дыма? Мужчина глубоко вдохнул носом, хотя этого можно было и не делать. – Чувствую, а что? – Почему вы тогда не задали вопрос – курил ли пациент? Я, к примеру, не заметил в комнате ни пачки сигарет, ни пепельницы. Поэтому я задал себе такой вопрос, когда впервые вошел в комнату. Здесь до отвращения воняет дешевыми сигаретами. Оба офицера засмеялись. – Вы что, детективов пересмотрели, директор? Шерлоком Холмсом себя возомнили? – Вопрос и вправду хороший, молодые люди, – вдруг пробился тихий, но на этот раз более уверенный голосок доктора Стенли. – Эрих Бэль на дух не переносил сигаретного дыма. Он у него вызывал тошноту и мог спровоцировать рвоту, это неоспоримый факт! Странно, что я сам не придал значения тому, что в комнате пахнет сигаретным дымом. Я настолько к нему привык, так как все и везде в этой больнице курят, что и здесь я воспринял этот запах как должное. Улыбки сошли с лиц офицеров. И тот, который вел разговор, продемонстрировал прежнюю каменную гримасу. – У вас пациенты спокойно передвигаются по лечебнице, курят и делают, что хотят? – обратился он к старику, но на этот раз ответил ему директор: – Только под присмотром докторов и санитаров. И не все в этой больнице могут спокойно передвигаться, буйные – нет. – Значит, в эту комнату мог войти практически любой пациент? Да? – Именно так. – Версия самоубийства остается основной. Так как в деле всегда важны не доводы, а факты. – Безусловно, – серьезным голосом подтвердил директор, не выразив при этом на лице ни единой эмоции. – А факты говорят, что мужчина написал предсмертную записку, а затем выпрыгнул в окно. Неважно, кто накурил в этой комнате. Может быть, курили вы, – офицер демонстративно ткнул указательным пальцем в доктора Стенли. – Я не курю, – спокойно ответил старик. – Неважно кто. Вы меня поняли. От вас мне нужен отчет и два заявления… На этом месте директор снова перебил офицера. – Учитывая факты, офицер, Эрих Бэль написал свое предсмертное письмо пальцем, так как ручки в этой комнате я не обнаружил. Может быть, ее обнаружили вы? – внимательно посмотрел на своего собеседника мужчина, в чей храм зашли в грязной обуви, нарушая шаткий покой этих стен. Улыбка вновь появилась на лице офицера. – Ручка может быть где угодно. В комоде. В кармане брюк. Под кроватью… – Если обнаружите ручку, тогда я не стану строить из себя Шерлока Холмса, но на самые очевидные вещи, офицер, я привык обращать внимание. Это называется логическим умозаключением. Многим психиатрам и думать не надо, чтобы заключить, что если есть письмо, значит, должна быть и ручка, которой это письмо написано. На языке психиатров это прозвучало бы следующим образом – у любого пациента, страдающего душевным расстройством, всегда есть причина этого самого расстройства. И моя главная задача – выяснить эту причину, а не выглядеть в ваших глазах выскочкой или, как вы сказали, Шерлоком Холмсом, офицер. Это – профессиональное. – Понятно. – Такое заявление немного сбило с толку каменного человека. – Я не обнаружил в этой комнате ручку, – уверенно продолжал директор. – А если она внезапно окажется в кармане пациента, то я готов принять ваши доводы, офицер. Даже несмотря на невыносимый запах дешевых сигарет в этой комнате. Действительно, прийти и накурить мог кто угодно перед самоубийством Эриха Бэля. – Где труп? – задал самый логический вопрос, какой только мог прозвучать в этот момент, старший офицер. – Он в палате номер девять. На первом этаже, – ответил доктор Стенли, и все присутствующие незамедлительно покинули палату в поисках ручки. Но ручки в карманах молодого светловолосого мужчины не обнаружили. – Вы хорошо осмотрели комнату, предположив, что ручки в ней нет? – офицер обратился к директору. – Там нечего смотреть. Комната маленькая. На кровати – нет, когда открывал комод, то и в нем не было ни карандаша, ни ручки, только станок для бритья, книга «Приют грез», несколько мужских журналов и очки. Под кроватью ручки тоже нет, я посмотрел. – Я вас услышал. Благодарю за сотрудничество. Можете вернуться к своим делам. Мы с напарником еще раз осмотрим комнату, а затем наведаемся к вам. – Как скажете. И директор с доктором Стенли удалились от двух своих гостей. * * * – Теперь понятно, почему вы вели себя немного странно в этой палате… Кстати, спасибо, что… – Доктор Стенли, – вдруг неожиданно остановился директор и заглянул ему в глаза. – Зачем вы ходили к Эриху Бэлю в палату? – Я не знаю зачем, директор. Честно, не могу сказать. Просто это все случилось так спонтанно, что я просто не мог поверить в происходящее. Ведь последнее самоубийство в этой клинике, если мне не изменяет память, произошло пять лет назад. Верно? Разве вы не зашли бы из самого обыкновенного любопытства в комнату самоубийцы? – Из любопытства – нет, а чтобы удостовериться, покончил ли он жизнь самоубийством или ему кто-то в этом помог – да. Но я вам верю. Попадая в подобную ситуацию, трудно понять, как поступить правильно. – Это точно, – охотно согласился старик. – Ладно, Стенли, возвращайтесь к своим делам. Напишите им подробный отчет, прикрепите историю болезни и подготовьте два заявления, а после принесите мне на подпись. Вы свободны. И директор оставил своего заместителя у его кабинета, а сам направился навстречу двум своим старым и верным подругам – тишине и сигаре.