[29] О Великой революции, а также о причинах разногласий между партией и флотом в Новой КНР см. «Чжан Юшенг: ключник Ориона». [30] Старший сержант [31] Лейтенант [32] Фторотан (Галотан) – высокоактивное ингаляционное средство, применяемое для наркоза. Здесь: «Катализация» фторотана сокращает время наступления снотворного эффекта и снижает необходимую для наркоза дозу вещества. Глава 2 ДОМИНАНТА УРЗЕТ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. Система Санкт-Петербург. Царское Село – пригород столицы Санкт-Петербурга. ФИЛЛИПОВ и ОКУНЬ Барокко любят многие. И Венечка Филлипов в том числе. Отчего же его не любить? Барокко брызжет энергией, оно всегда полно оптимизма, чистой, незамутненной радости. Но есть такие, кто любит барокко утилитарно. Примерно так, как любят пломбир в стаканчике. Потому что вкусно и питательно. Таких «любителей» барокко Венечка Филиппов знает как облупленных. Они из числа тех, кто, увидев «Восход солнца. Впечатление»[1], презрительно оттопырит губу. И купит себе на стену репродукцию какого-нибудь набившего оскомину Брюллова или Шишкина. Нет, с такими людьми Вениамин и знаться не желает. Не любит их. А любит Веня импрессионизм. Только и исключительно. «Стоп-стоп, – скажет иной умник. – А как же барокко? Что общего между импрессионизмом и барокко?». На такие ехидные, с подковыркой, вопросы у Вениамина есть достойный ответ. Барокко, господа хорошие – это предшественник и идейный вдохновитель импрессионизма, хоть их и разделяет более столетия в истории Древней Земли. Не верите? Зря. Что есть барокко? Свет и плавная изогнутость линий. Что есть импрессионизм? Да то же самое! Свет плюс отрицание примитивных прямых и окружностей. И что вы теперь скажете? Ничего? Ну, так и идите своей дорогой. Со стороны может показаться, что у Венечки Филиппова плохой характер. Ерунда какая. Интересно, какой бы у вас стал характер, если бы ваши убеждения всячески очерняли, освистывали и принижали? То-то же. Вениамина чуть не с пробуждения бесила косность приспособленцев от искусства. Тошнило от критиков, отрабатывающих свои тридцать сребреников шельмованием прогресса. По молодости лет, пока ещё иней с бровей не сошел, Веня думал, что такая несправедливость встречается только в живописи. Но потом Веня встретил умных людей. Они открыли ему глаза. И теперь Вениамин Филиппов знает, что вся Российская Империя от края и до края замшела, закоснела, живет прошлым и не желает прогрессировать. Знает, что россияне вынуждены прозябать под пятой самодержца, в то время, как остальные человеческие народы галактики давно отряхнули со своих ног прах устаревших, прогнивших монархий. Опять же, может показаться, что Веня Филиппов записался в революционеры. И снова мимо. Венечка слишком любит живопись и слишком не любит, если уж говорить начистоту, заниматься чем-либо другим. Тем более, таким утомительным и неблагодарным делом, как революция. Он всего лишь причисляет себя к сочувствующим. Как и подобает настоящему прогрессивному художнику. Сегодня революций точно не предвиделось, и поэтому Венечка с чистой совестью устроился в укромном уголке Екатерининского парка. Здесь, под защитой декоративной изгороди, он с наслаждением, не торопясь, писал эскиз Адмиралтейства, красиво отражающегося в зеркальной глади Большого пруда. Как же так, спросят сухие педанты – Веня любит барокко, а пишет не Екатерининский дворец, не павильон Эрмитаж, а Царскосельское Адмиралтейство, которое к барочной архитектуре не причислишь при всем желании? И на этот вопрос у Венечки опять же имеется ответ: а не соблаговолите ли, любознательный сударь, пойти прочь? Дуракам объяснять – только время терять, а умный человек и сам увидит, что пейзаж с Адмиралтейством прямо создан, чтобы его написали именно в стиле импрессионизма. Яркое пятно здания станет цветовой доминантой. Вот они, сами просятся на холст: индийский желтый и индийский красный, краплак и кобальт фиолетовые. Ну и еще кое-что для воздуха. Противовесом послужит сумрачный парк, растерявший осенний багрянец и броско темнеющий голыми ветвями на замшелых стволах. Его мы схватим с помощью умбры и оливкового. Солнечный денек позволит вволю поиграть с… кто сказал «с тенями»? Нет никаких теней, все это глупости, пережитки прошлого. Делакруа, один из провозвестников импрессионизма Древней Земли, так прямо и говорил: теней нет, есть только цветовые рефлексы. Венечка Филиппов был согласен с Делакруа. Вениамин трудился не покладая рук уже минут сорок. Он устал, хотел есть, но осенью отрываться от холста никак нельзя. Это летом, когда солнце лениво ползет по небу, можно хоть три часа писать полдень. Осенняя же натура изменчива. Не успеешь оглянуться – она ускользнет. Так что бедняга терпел жуткие лишения. У него даже не нашлось времени съесть сэндвич с копченой говядинкой и горчичным соусом. Тот только зря валялся в корзинке, запаянный в пластик. Венечка едва успевал между делом хлебнуть чаю из термоса, какой уж тут сэндвич. Но что поделаешь – искусство, как известно, требует жертв. Венечка Филиппов к ним готов. - Вот ты где! – раздался за его спиной знакомый голос. Веня в раздражении обернулся. Так и есть. Кирилл Окунь, собственной персоной. Не мог найти другого времени! - А, это ты, Кир. Привет, – нарочито небрежно бросил Веня, демонстративно отворачиваясь и внимательно вглядываясь в натуру. Он даже вирт-сферу с показателями цветовой температуры объектов вывел перед собой, чтобы намекнуть, как он занят и насколько неудачно появился старый друг. Нормальный человек в такой ситуации распрощался бы и оставил художника в покое. Но сегодня судьба Венечке не благоволила. Кирилл и не подумал уходить. Потоптавшись по жухлой траве (тут все просто: неаполитанский желтый светлый), он кашлянул и с натугой произнес: - Филиппов, есть разговор. Венечка с сожалением взглянул на дразнящееся чистейшей киноварью Адмиралтейство и принялся собирать краски. Раз Кирилл назвал его по фамилии, отвертеться не удастся. - Ты чего не в клинике? – хмуро спросил он, водя перед холстом с наброском раструбом затвердителя. – У тебя же вторник – операционный день? - Поменялся, – нетерпеливо отмахнулся Кирилл. – Это важнее. - Что «важнее»? Если нужна консультация по удалению аппендикса, то это не ко мне. Вениамин уже смирился с потерей времени и перешел на обычный, небрежно-доброжелательный тон. Кирилл оживился. - Давай-ка прогуляемся, – предложил он – Только знаешь… сними вирт. - Чего? – Изумился художник. – Это еще зачем? - Сними, потом объясню. Пожалуйста. - Ну хорошо, хорошо. Венечка стянул с запястья прозрачный гибкий браслет вирта. - Давай сюда. - Все страньше и страньше. – Веня покорно передал Кириллу свой вирт. Тот снял собственный, достал из кармана демисезонного пальто небольшую коробочку, устланную изнури звукопоглощающим полимером, и аккуратно разместил в ней вирты. - Вот и отлично. Теперь нас никто не подслушает, – удовлетворенно выдохнул он, захлопнул коробочку и спрятал её обратно в карман. - Кирилл, ты наконец-то зарезал пациента? Тебя уже ищут? – натужно сострил Веня. Но Кирилла словно подменили. Он даже бровью не повел, хотя прежде с удовольствием посмеялся вместе с другом немудреной шутке. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что на тропинке нет случайных свидетелей, он склонился к Вене и драматическим шепотом произнес: - Я хотел поговорить о том, что случилось позавчера. У Андрея, – пояснил он, поймав удивленный взгляд друга. - А что случилось-то? Кроме того, что мы здорово нагрузились, – попытался уклониться от разговора художник. - Не валяй дурака! Я вторую ночь не сплю, скальпель в руках трясется! – воскликнул Кирилл. - Да ну? А вот у меня никакого похмелья. – Похвастался Венечка. - Пава, я хочу знать, что ты читал? Что там написано? – Кирилл требовательно уставился в глаза друга. – И не вздумай выкручиваться. Такого поворота Венечка не ожидал. Честно говоря, он упомянул про запрещенную литературу только из желания произвести впечатление на Наташу. Показать ей, что он, Вениамин Филиппов, человек более сложный, чем ей представляется. И что он заслуживает большего, чем «быть просто другом». Ну и пунш, само собой… Он и не предполагал, что его опрометчивые слова произведут на Кирилла такое впечатление. Пиная носками модных остроносых ботинок прелые листья, Венечка ругал себя последними словами. Болтун, шляпа! Как можно быть таким неосмотрительным? Он, конечно, полностью доверяет Киру. Друг не предаст, не обманет. Благородный царь Кир, как шутя называли его на первичных курсах. Так получилось, что все трое друзей были людьми своеобразными. Каждый – наособицу. Андрей, невероятно добрый, мягкий, как подушка и такой же простой. Сам Веня. Он с самого пробуждения чувствовал красоту буквально шкурой. Мог замереть в восхищении при виде контраста оброненной кем-то яркой обертки с лаконично-серой стеной. Тогда-то друзья и прозвали его Павой. От павлина. Именно за любовь к цвету. Кирилл же был ультрачестным от природы. Он совершенно не выносил, когда рядом случалась какая-нибудь несправедливость и всегда, всегда старался её исправить. Если и можно открыть кому страшную тайну, то именно Киру. А тайна-то есть. На самом деле есть. Венечка уже полгода, как состоял в подпольном кружке! Кружок состоял из таких же шалопаев, как и сам Венечка Филиппов: творческая интеллигенция и свободомыслящие молодые чиновники, все сплошь нетитулованные. Все они считали существующий строй пережитком прошлого, оплотом косности и несправедливости. Все они очень сочувствовали простолюдинам. Тем, кого угораздило проснуться без особых способностей и без титулов. Те, кому не светило ничего, кроме унылой примитивной работы. Правда, среди членов их марксистского кружка таких простолюдинов – пролетариев не наблюдалось. За исключением мастера-слесаря Степана Петрова, который руководил их небольшим «клубом по интересам». Через него к членам кружка попадала запрещенная литература, он приносил свежие новости и поддерживал связь с руководством подполья. Петров был строг и первым делом предупреждал новичков о бдительности. Ни слова чужакам, ни намека непроверенным людям. И вот вам, пожалуйста. Он, Венинамин, считавший себя опытным подпольщиком, так глупо, так пошло проболтался, переборщив со сладенькой бурдой, которую наивный Андрюха считает своим коронным пуншем. Хотя он и правда вкусный, зараза. Но по мозгам бьет – ужас просто. Так. И что же теперь делать? - Филиппов, я серьезно. – Кирилл по-своему истолковал задумчивость друга. – Я же не из любопытства. О-о, вот в это Веня как раз верил. «А что, если действительно привлечь Кира? Он же не какой-нибудь человек с улицы. Расскажу ему кое-что, по секрету, Петров об этом и не узнает. Да, пожалуй, так и сделаю. Кир нам пригодится». - Это опасное знание, дружище, – внушительно произнес Венечка, беря хирурга за рукав и многозначительно оглядываясь по сторонам. – Если я тебе расскажу, обратного пути не будет. Кирилл просиял. - Насчет меня можешь не бояться. – Горячо заговорил он. – Я же врач, Пава. Я привык соблюдать врачебную тайну. У меня такая работа. Венечка всё-таки еще колебался, теперь больше для вида. Кирилл же, почувствовав колебания друга, продолжил наседать с удвоенной силой. - Пойми, хирург должен знать всё, досконально. Всё, как есть. Без этого в моей профессии делать нечего. Правда для врача – всё. А я когда смотрю вокруг… вижу, что кругом вранье. Нас водят за нос. Скрывают, ловчат. Надоело, понимаешь? - Прекрасно тебя понимаю. – Солидно согласился Венечка. Обычно в их компании было наоборот: Андрей и Кирилл были серьезными, солидными мужчинами, а его, Вениамина Филиппова, считали легкомысленным юнцом, безответственным болтунишкой. Художник, дескать, артистическая натура, что с него взять. Но сейчас все было по-другому. Венечка наслаждался непривычным ощущением собственной значимости. «Это у меня хорошо получилось, с Киром, – самодовольно думал Вениамин. – Завербовал в два счета, как будто всю жизнь только этим и занимался!» Он уже и думать забыл о том, что Кирилл чуть не силой вытянул его на откровенный разговор. - Добро, Кир. Кое-что я тебе расскажу. И знаешь, что? Если почувствуешь, что для тебя это слишком опасно, я дам тебе шанс отступить. Кирилл с подозрением покосился на друга. Такого Вениамина он видел впервые и начинал опасаться: уж не разыгрывает ли его приятель чего доброго? - А если я решу, что это мне подходит? – уточнил он, внимательно наблюдая за реакцией друга. - Тогда я сведу тебя с нужными людьми. Если они посчитают тебя достойным, расскажу больше, дам кое-какую литературу. «Пава не просто хвастается! Он действительно что-то знает! – обрадовался Кирилл. – Неужели я получу, наконец, ответы?» На самом деле он пришел к Венечке как утопающий, хватающийся за соломинку. До этого он дважды пытался поговорить на запретную тему с Наташей, пускал в ход все свое красноречие, убеждал, льстил, но все без толка. В отличие от Венечки Филиппова, красавица-историк умела держать язык за зубами. -И еще одно условие, – сурово нахмурив брови, добавил Венечка. – Этого разговора не было. Ни для кого. Договорились? - Спрашиваешь! – нетерпеливо воскликнул Кирилл, протягивая другу ладонь. – По рукам, Пава! - По рукам, – тихо и со значением ответил Венечка, пожимая протянутую руку. - Так была революция или это действительно выдумка? – взволнованно спросил Кирилл. - Была, была. Ещё как была. – Венечка поднял вверх указательный палец. – На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков древнего летоисчесления в Российской империи процветало угнетение трудящихся. Как реакция на угнетение появилась первая Рабочая партия. Потом империя увязла в войне, которая называлась Первой Мировой. Война была ужасной. Все стороны несли огромные потери... ну, для тех времен, конечно. Сейчас о таких цифрах даже говорить смешно. Что такое десять – двадцать миллионов человек? Да за год в доминантах погибает в десять раз больше! А может, даже в сто. И что, это кого-то шокирует? - Пава, давай про революцию, – нетерпеливо перебил Кирилл. - А… да. В общем, из-за войны империя совсем обнищала. Голод, болезни, народ мёр пачками. И тогда коммунисты свергли царя. Как-то так. Представляешь? В тысяча девятьсот семнадцатом году Россия стала народным государством, построенным на основе теории о коммунистическом строе! - Как Китай? – уточнил Кирилл. - Вот еще! Это китайцы всё скопировали с России. Точнее с Советского Союза, как стала называться Россия. СССР – Союз Советских Социалистических Республик. - Похоже на Союз Миров, – навострил уши Кирилл. - А что ты думаешь? Может, Союз Миров тоже стибрил у СССР название, кто знает? Но это не важно, Кир! Ты представляешь, наша прародина достигла социальной справедливости тысячи лет назад, или, может, даже миллионы, ведь никто точно не знает, когда существовала Древняя Земля! Уже тогда русский народ выбрал свободу, равенство и братство! А нас кормят байками о каких-то «имперских традициях». Теперь ты понимаешь, почему нам врут про археологические сложности? Почему говорят, что в русской зоне Древней Земли какие-то слишком закрученные инверсии времени? Никаких закрученностей на самом деле нет! Вестники давно уже всё раскопали, но наши это скрывают. Потому что правда для них хуже смерти. - Звучит убедительно…