- Конечно! Потому что так и есть! Кир, я читал сочинения писателей того времени. Горький, Маяковский и еще… какой-то Бонч-Боревич, кажется. - Даже и не слышал о таких… – Удивился Кирилл. – Дашь почитать? - У меня их нет. Мне самому дали на несколько дней. – Признался художник. – Ну вот. В общем, главное ты теперь знаешь. И еще кое-что. Думаешь, коммунистическая партия запрещена из-за китайцев? Потому, что коммунисты – китайские шпионы? Ха-ха-ха! Вранье, всё вранье, от начала и до конца. Мы, марксисты, такие же патриоты, как и все. Просто наше никчемное правительство и узурпатор Павел Четвертый боятся, что история повторится. Поэтому они перекраивают наше прошлое, как хотят и пикнуть не дают тем, кто знает правду. Во Франции, например, каждый может опубликовать в открытом доступе, что думает. А у нас? Предварительное модерирование, подтверждение по паспорту… да ты только попробуй набрать в запросе «октябрьская революция», и через полчаса по твою душу явится околоточный с пятью жандармами. Ты давеча говорил, что мы идем к диктатуре. Открой глаза, дружище! Мы давно в ней по уши. - Всё настолько страшно? - Хуже. – Вениамин картинно взъерошил русые кудри. – Даже если ты не коммунист, а сочувствующий… да что там сочувствующий, если просто прочитал что-то такое, всё, готово. Ты уже вне закона. Тебя арестуют, и ты исчезаешь. Без суда и следствия. Что это, если не диктатура? Говорю тебе, Кир, нами правит кучка преступников, а мы об этом и не подозреваем! Они все сделали для того, чтобы мы считали, будто для России конституционная монархия – лучшая форма правления! - Говори тише, – прошептал Кир, хватая разошедшегося художника за рукав. - Да, точно, – спохватился Венечка, оглядываясь по сторонам. – Вот, в общем, такие дела. За один этот разговор мы с тобой можем загреметь в тюрьму. Кирилл промолчал. Услышанное требовало осмысления. - Откуда ты всё это знаешь? – наконец спросил он. Венечка расправил плечи. - Не все считают меня легкомысленным. Есть люди, которые понимают, что мой потенциал гораздо больше. - Значит, ты связан с… подпольем? – Кирилл впервые взглянул на друга с таким уважением, которого прежде заслуживал только Андрей – самый талантливый человек в их компании. - Представь себе, да. Поэтому я и сказал тебе, что… в общем, обычно после такого обратной дороги нет. Но я могу сделать вид, что ничего тебе не говорил. – Вениамин тяжело взглянул на друга из-под насупденных бровей. – Я не хочу взваливать на тебя свою ношу. Слышишь, Кир? - Слышу, слышу. – Кирилл смотрел под ноги, на серый, кое-где потрескавшийся асфальт. Из трещин осторожно высовывали острые язычки зелененькие любопытные травинки, не подозревая, что их все равно затопчут. - Слышу, – повторил он. – Спасибо, что рассказал. И спасибо, что дал шанс… Пава, ты настоящий друг. И я признаюсь тебе, как другу. Я готов идти дальше. Я для этого и пришёл. Я хочу сам прочитать эти книги, и другие, если есть. Я хочу понять, что происходит и что делать. Ты сказал, что знаешь… нужных людей. Сможешь меня им представить? - Смогу… наверное, – неохотно подтвердил Филиппов. Запал угас также быстро, как и появился. Венечка был уже не рад, что поддался на уговоры старого друга. Он опасался, что правдолюбец Кир с головой уйдет в революционный кружок. И запросто этой самой головы лишится. А попавшись, потащит за собой одного не в меру болтливого художника. Очень Венечка на себя досадовал. Но делать нечего. Слово – не воробей. - Так сможешь или «наверное»? – Требовательно спросил Кирилл. Вениамин зябко повел плечами. Солнце ушло за тучу, и сразу подул пронзительный питерский ветер. - Я попробую… ничего не обещаю, – поспешно исправился он. – Но попытаюсь. - Пава, не юли. – Кир видел его насквозь, как всегда. – Ты же меня знаешь. Не скажешь ты, я буду искать другими путями. Теперь я знаю, что искать. «Ну да, и сразу напорешься на агентов охранки. А там рано или поздно всплывет мое имя, и пиши пропало». – Невесело подумал художник. Филиппов и сам оказался в кружке по большому счету случайно. Задавал сдуру неосторожные вопросы и попал в лапы провокатора. Выручили его боевики подполья, давно следившие за этим агентом. В результате Венечка неожиданно для себя оказался в Марксистском кружке, а агент охранки – на дне Крюкова канала. Художник не хотел закончить так же, как тот агент. Но и сказать, что он, скажем, просто прихвастнул, уже нельзя. Поздно. Кир такой, он точно начнет искать самостоятельно. И тогда конец им обоим. «Ладно, раз уж начал, придется продолжать». - Договорились. Жди моего звонка, Кир. Твердость, прозвучавшая в голосе художника, убедила Кирилла лучше всяких слов. - Спасибо, Пава. Ты настоящий друг. - Ты уже говорил. Венечка посмотрел на небо. Чистую голубизну, церелиум лазурный плюс синий кобальт, стремительно затягивали низкие серые облака. День безнадежно испорчен. ДОМИНАНТА УРЗЕТ, РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. Система АК-824, астероид Бородино. ПЁТР БЕЛОУОСОВ. Хуже нет, чем слушать торжественные речи. Вдумываться в них опасно, можно получить вывих мозга. Единственный выход – стоять в строю, выкатив грудь колесом, и таращится «упредь себя». И думать о чем-то интересном, пока очередной генерал распинается на трибуне. Но уши же не заткнешь. Некоторые реплики все-таки высверливают мозг, задавая мыслям новое течение. «…Этот когда-то мертвый кусок камня, ставший ныне национальной святыней…» …А вот правда, интересно, в чью светлую голову пришла сногсшибательная идея превратить астероид в военный мемориал? Хотя, не такая уж она сногсшибательная. Терраформировать астероид – большого ума не надо. Это знает каждый первогодка, прослушавший курс «Регулярные фортификационные сооружения». Всего-то и требуется, что засунуть в центр астероида термоядерный реактор. Дальше от него запитывается гравитатор, обеспечивающий комфортное тяготение. Как разобрались с гравитацией, можно запускать на низкую орбиту плазменное солнышко. Потом астероид окружается слоем атмосферы, удерживаемой у поверхности, как гласит учебник, «строго модулированными силовыми полями высокой избирательности». Говоря человеческим языком, молекулам воздуха приказано сидеть и не рыпаться, а грузопассажирские шаттлы – пожалуйста, летайте на здоровье. Следующими запускаются терраформирующие комплексы. Они превратят камень в метровый слой почвы, а заодно населят её «необходимыми для построения устойчивого биоценоза микроорганизмами». Когда все более–менее устаканится, на астероиде выстраивается замкнутая экосистема, в основном за счет болот, населенных модифицированными водорослями, жрущими отходы плюс двуокись углерода и высвобождающими кислород обратно в атмосферу. Вот и всё. На Бородине, к примеру, кислородные болота занимают всю поверхность, за исключением самого музейного комплекса. А как иначе? Все же главный мемориал воинской славы, единственный в своем роде. Сюда стекается народ со всей империи. И всем этим людям нужно чем-то дышать. А также есть, пить и, пардон, испражняться. Одним словом, биосфере астероида приходится нелегко. Но она, надо отдать ей должное, отлично справляется. Никаких вам миазмов. В воздухе стоит тонкий аромат розовых кустов, высаженных вдоль аллей. Туристам и невдомек, что за аккуратными рощами, окружающими музейный комплекс, денно и нощно курятся огромные болота, превращая отходы в кислород, воду и почву. «…Здесь, у подножия величественных могил…» Курсант пятого, последнего курса Волжского военного училища (профиль: командование разведгруппой десантного подразделения) юнкер Пётр Белоусов едва удержался, чтобы не расхохотаться. Это ж надо, «У подножия могил»! Ну нельзя же так, в самом деле! Как вообще может быть подножие у могилы, интересно? Военные кладбища расположены в рощах, там просто тянутся ряды надгробий с вирт-эпитафией о том, чей прах тут покоится и что этот покойник сделал для родной доминанты. Астероид невелик, хоронят тут только героев. «… Призвание и почетный долг…» – О, это у нас, кажется, уже другой генерал распинается. Этот, судя по голубым с серебром погонам, из пилотов. Петя тоскливо вздохнул. Не всей грудью, а чуть-чуть, чтоб не злить сержанта. Пусть сегодня он, юнкер Белоусов, станет офицером, пока еще он числится курсантом, а значит сержант для него – господь Бог. Как Вестники для людей. Хотя, какие они боги, если сваляли такого дурака? Вот зачем было рассказывать про Древнюю Землю другим доминантам? Кто их тянул за язык? Растрезвонили об открытии по всему рукаву Ориона. И что же мы имеем в итоге? А то, что теперь людскими анклавами обзавелись все доминанты, и российскому флоту приходится иметь дело с их армиями. Причем, что интереснее всего, каждая доминанта выбрала человеческий народ по себе, как красотка наряд. Белые Вестники, понятное дело, выбрали нас, русских. Вестники – первооткрыватели Древней Земли, за что и получили законное право взять себе самых лучших. Остальным пришлось выбирать из того, что осталось. В Доминанте Света выбрали таких же идолопоклонников – индийцев. У них приличные бойцы, но в плане стратегии их штабы до наших не дотягивают. Центральному кругу приглянулись французишки. Лягушатники те еще интриганы, норовят взять обманом, а не честным боем. У них и эскадры такие – маленькие и пронырливые. Потом немцы. Говорят, титульная раса их Высших – вообще не живые. То ли какие-то мыслящие камни, то ли энергетические поля. В общем, кем бы они ни были, своим людям они промыли мозги так, что будь здоров. Эти олухи убеждены, что они – не живые существа, а биороботы, созданные для войны. У них даже вместо нормальных имен – номера и именные типы. «Тип: стрелок Ганс Пфальц, серия 5, порядковый номер 34566». Ничего себе имечко! Чего удивляться, что солдаты из них – никакие. Воображения – ноль, инициативы – ноль. Тупо берут количеством и жестокостью. Самые мерзкие твари из всех, кого можно представить. Дальше Союз Миров. Их взяли из Америки – такой континент Древней Земли. Или два континента? Тогда почему они назывались одинаково? С древней историей у Петра сложились довольно напряжённые отношения. Ну да ладно, Бог с ними, с континентами. Тем более от них уже давно ничего не осталось. А вот Союз Миров вполне себе процветает. Хотя в нём всё как-то странно: со стороны кажется, будто у них люди живут вперемешку с Высшими, отсюда и название. В их союзе Высшие входят в правительство, и даже госсекретарь из Высших, при президенте – человеке. Вроде так посмотришь: гладь–благодать. Но майор Иванов, препод по ксеносоциологии, говорит, что это сплошная бутафория. Гусь свинье не товарищ, человек Высшему не ровня. Так что очень сомнительный у них этот союз. Ну и, наконец, настоящая беда – это китайцы. Вот это действительно серьезные противники. Титульная раса Красной доминанты – какие-то общественные насекомые, ну или что-то вроде того. Они и людей себе подобрали похожих на муравьев: китайцы трудяги, каких поискать, да и солдаты отличные. И при этом редкостные зануды, убежденные, что только они всегда правы. «… лучшие из лучших, гордость наших…» Да уж, не худшие, это как пить дать. Право принять присягу на Бородине получают только отличники учебы. Ровно тысяча лучших курсантов со всей империи. Одна беда – до присяги надо как-то не сдохнуть от тоски, слушая балаболов с золотыми погонами. От нечего делать Петр принялся краем глаза осматривать площадь. Благо посмотреть есть на что. Центральная площадь, носящая имя площади Побед, служит центром всего мемориала. Вокруг неё выстроены по окружности музеи, выставочные павильоны, молитвенные сооружения разных конфессий Российской империи и, конечно же, красавец собор Мучеников-космоплавателей. Во втором ряду скромно притулились гостиничные комплексы, рестораны, общежития персонала музейного комплекса, казармы для курсантов и немногочисленного гарнизона. А уж за ними, за зеленой стеной рощи, невидимые из-за высоченных деревьев, простираются те самые кислородные болота. Петя незаметно перенес вес с одной ноги на другую. Чуткая плитка площади отозвалась едва слышным нежным звоном. Сама площадь, между прочим, тоже музейный экспонат. Она вымощена особой шестиугольной плиткой, вырезанной из брони вражеских кораблей. Говорят, в центре Парижа тоже есть нечто подобное. Высоченный столб, наподобие нашего Александрийского столпа, только перелитый из захваченных орудий противника[2]. Вот в этом столбе вся их французская суть. Слабохарактерность лягушатников. Разве русскому человеку придет в голову возносить над своей головой вражеский металл? Нет уж, месье, мистер, товарищ и всякие прочие. Раз проиграл, твое место – под ногами победителя. Только так и никак иначе. Перед трибуной замерли гвардейцы в белоснежной форме, с карабинами на караул. В глазах у гвардейцев смертная скука. Вот кому не позавидуешь! Всё это время они, не шелохнувшись, простояли по стойке смирно. Даже не моргнули ни разу. За трибуной гордо возносятся ввысь мраморные колонны портика Центрального музея Вооруженных сил. Другого такого музея, наверное, нет во всем Рукаве Ориона! Вместо того чтобы вовзводить целое здание, архитекторы взяли половину древнего линкора и к этому трехсотметровому полушарию приделали мраморный вход с колоннами и статуями. Получилось мощно, ничего не скажешь. Настоящая крепость, способная выдержать серьезную осаду. И не случайно. Внутри полно законсервированного оружия – от игольников до космолетов. Пусть оно и в запасниках, а всё равно – оружие. Венчает здание музея огромный купол, над которым развевается гордый имперский триколор. Вчера перед вечерним построением Петр успел улизнуть в музей и краем глаза полюбовался на начало экспозиции. Музей впечатлил. Шутка ли, образцы боевой техники за триста лет! От гусеничных танков в атриуме до едва не рассыпающихся в пыль космических кораблей эпохи Петра Четвертого в ангаре под куполом. Глазеть на старинное оружие всяко интереснее, чем слушать пафосную дребедень. Жаль, после окончания церемонии попасть в музей не удастся. По случаю торжеств все музеи закрыты до завтрашнего дня. Разве что можно попробовать просочиться через служебный вход… Еще до построения Белоусов высмотрел неприметную дверь справа от колоннады центрального портика. Туда уходили провода от трибуны. Наверное, для запитки усилителей, чтобы ни один курсант, не приведи Господь, не пропустил ни слова из потока банальностей, льющегося из ртов напыщенных золотопогонников. Каждый из них, очевидно, считал, что именно его слова послужат лучшим напутствием новому поколению российских офицеров. Забавно, но многочисленным туристам, столпившимся за красными лентами, речи генералов, похоже, пришлись по душе. Они охотно аплодировали и радостно кричали «ура!» в надлежащих местах. Со скуки Белоусов принялся рассматривать зевак, запрудивших площадь. Как же велика Российская империя! Кого в ней только нет. Тут тебе и и белобрысые прибалты, и бородачи из систем Кавказа, и большая группа смугловатых, раскосых азиатов – узбеков, а может быть, туркмен. Пётр про себя назвал их бухарцами, по названию крупнейшей системы Азиатского региона. Этих, похоже, недавно привезли, и они никак не могли решить, с чего начать. Небольшая часть азиатов сгрудилась у красной ленты, огораживавшей зону торжественного построения, остальные разбрелась по сторонам, образуя яркие разноцветные островки, неуверенно жмущиеся к рослым фигурам городовых. По негласным правилам, на Бородино было принято приезжать в национальных костюмах. И теперь у курсанта рябило в глазах от цветастых халатов. Азиаты азартно жестикулировали, тыкали пальцами по сторонам и возбужденно, хоть и негромко переговаривались. На трибуну поднялся припозднившийся оратор. По рядам курсантов пронесся едва слышный шепоток. Князь Николай Осипович Татищев! Генерал, легендарный полководец, Суворов нашего времени! За последние десять лет выиграл больше сражений, чем все остальные командующие флотами вместе взятые! При виде Татищева даже почетный караул оживился. Гвардейцы приосанились и разом повеселели. Белоусов во все глаза смотрел на бравого генерала. Татищев был его героем, его мечтой. Он сотни раз видел его в вирт-сферах, но вживую наблюдал впервые. Голограммы не могли передать всю энергию и обаяние этого необыкновенного человека. Татищев выглядит значительно моложе своих сорока семи лет. На вид ему чуть больше тридцати. Высокий, подтянутый, широкоплечий. У такого, поди, наверняка отбоя нет от восторженных поклонниц. А если добавить к этому благородный орлиный профиль, высокий лоб, брови вразлет над смеющимися голубыми глазами, то можно поверить в слухи о том, что сама матушка-императрица благоволит генералу. Татищев легко взбежал по ступеням на трибуну, перехватил микрофон у распорядителя. - Здравствуйте, соколики мои! – грянул над плацем зычный, молодой голос, рассыпался звонким эхом меж колонн. - Здравия желаем, Ваше высокоблагородие! – рявкнул вместе со всеми Белоусов. Куда только подевалась сонливость! Петра распирало от радостного возбуждения. Очень хотелось ни к селу, ни к городу гаркнуть «Ура!». Не одного его увлек героический генерал. Вон, даже цветастые халаты засуетились. Всем охота посмотреть на живую легенду имперского флота. Внезапно Белоусов почувствовал странное беспокойство. Все вокруг таращились на Татищева, и только Петр, не обращая внимания на зловещее шипение сержанта, крутил головой. «Что-то не так! – кричали инстинкты будущего фронтового разведчика. – Что-то происходит!» Спустя долю секунды он понял. Цветастые халаты, до этого бесцельно бродившие по площади мемориала, дружно двинулись в сторону плаца. Слишком согласованно. Как будто кто-то отдал им команду. Петр, уже совершенно не заботясь о соблюдении порядка, привстал на цыпочки, чтобы лучше видеть. Его взгляд пересекся с взглядом одного из «бухарцев». У неопрятного туриста из Средней Азии был хорошо знакомый Петру цепкий взгляд профессионала. А еще Петя успел заметить, куда смотрит «бухарец». Холодный, полный угрозы взгляд был направлен на трибуну, где раскинул руки в приветственном жесте лучший генерал Российской Империи. Белоусов заорал и, расталкивая курсантов, бросился к трибуне. Одновременно с этим произошло множество событий. Сержант, вообразив, что Белоусов – террорист, бросился ему наперерез и повалил курсанта на землю. «Бухарцы», на ходу сбрасывая халаты, открыли огонь. Под халатами у них оказалась темная легкая броня. «Откуда оружие, ведь в космопорте такой строгий досмотр?!» – Пронеслась в голове Петра неуместная мысль. На площади началась давка. Стреляли, казалось, отовсюду. «Бухарцы» отлично подготовились. Первыми полегли городовые. Они даже не успели достать оружие. Необстрелянные мальчишки–курсанты падали целыми шеренгами, так и не успев послужить Родине. Сверху, наваливаясь на Петра всей тяжестью и заламывая ему руку, шумно дышал сержант. Белоусов лежал, прижатый щекой к холодному металлу плитки. Перед глазами беспорядочно мелькали чьи-то ноги. В воздухе пронзительно пели иглы. Внезапно сержант дернулся, всхрапнул и обмяк. Белоусов вывернулся из-под него, чувствуя, как горячая кровь струится по лицу. На мгновение в поле зрения попало лицо сержанта. Полуоткрытый рот, остекленевшие глаза и кровавая каша на месте затылка. Петр огляделся. На площади хаос. По плацу мечутся курсанты и падают, словно рюхи[3] в городках. Петр обернулся к трибуне. Вниз свешивается тело распорядителя, с пальцев капает густая темная кровь. Микрофон откатился в сторону и валяется под ногами мечущихся курсантов. В громкоговорителях стучит и воет. Татищева не видно. Очевидно, он укрылся за широкими перилами из цельного бруса. Торжественный караул с их бесполезными старинными карабинами, полег полностью. Огонь не прекращается ни на секунду. Отовсюду раздаются истошные крики раненых. Атакующие стреляют не прицельно, иначе убитых было бы гораздо больше. Они просто расчищают себе дорогу, догадался Белоусов. Но зачем? Что им нужно? Ответ пришел сам собой. Кем бы ни были эти террористы, у них может быть только одна мишень: Татищев. «Нужно выводить генерала, пока они не прорвались к трибуне. Но как? Их надо как-то задержать…». Очередной курсантский ботинок пнул несчастный микрофон. Колонки взорвались воем, а микрофон отлетел в сторону Белоусова. Второй подсказки не потребовалось. Перекатившись поближе, он схватил еще хранящий тепло рук генерала микрофон. - Внимание! Музейный комплекс подвергся террористическому нападению, – стараясь говорить твердо и холодея от задуманного, произнес юноша. – Всем гражданским лицам немедленно прибыть в защищенные помещения музея техники через главный вход. То, что он сделал, было преступно. За такое расстреливают. Давят каблуком, как ядовитую тварь. Петр Белоусов полностью отдавал себе отчет в своих действиях. И не собирался потом, на заседании трибунала, отговариваться, что, дескать, ошибся, что у него был стресс. Ничего подобного. Курсант Белоусов оказался перед выбором. И принял осознанное решение. Он использовал гражданских в качестве живого щита. Он пронимал, что услышав его голос, сотни испуганных людей рванутся, сметая все на своем пути, прямо сюда. Они закружат нападающих в водовороте тел, заставят на несколько драгоценных секунд отвлечься, потерять из вида цель. А большего Белоусову и не нужно. Его несложный расчет полностью оправдался. Услышав уверенный голос, беззащитные туристы дружно бросились к музею. Толпа слепа. Толпа не рассуждает. Она ничего не видит. Ближайшие к музею зеваки видели, что ворота закрыты, понимали, что это место – ловушка, западня. Но десятки мчащихся напролом людей смели их, а вместе с ними – атакующих «бухарцев». Подхваченные людским потоком, те стреляли в упор, но их стремительная атака уже захлебнулась. Террористы потеряли главное преимущество – внезапность. А Белоусов получил шанс сделать свой ход. Пригнувшись, чтобы не стать мишенью снайпера, он бросился к трибуне и буквально взлетел наверх, оскальзываясь на покрытых кровью ступенях. Тела в шитых золотом мундирах валяются вповалку, разорванные тяжелыми иглами. На миг Петр оцепенел. Ему показалось, что и Татищев мертв, а значит, несчастные гражданские, которых Белоусов послал на заклание, гибнут напрасно. Николая Осиповича он заметил не сразу. Генерал сидел, привалившись спиной к толстым доскам парапета. Голова свесилась на грудь, левое плечо в крови. Прижавшись ухом к груди генерала, курсант с непередаваемым облечением услышал глухие удары сердца. Татищев жив, хоть и без сознания. Взвалив генерала на плечи, Петр бросился вниз. Драгоценные секунды уходили. Боевики вот-вот прорвутся к музею. Возле трибуны засели человек семь курсантов. Вооружившись карабинами почетного караула, они водили стволами из стороны в сторону, пытаясь среди мелькающих фигур высмотреть нападавших. - Курсанты, ко мне! – рявкнул Белоусов в полном соответствии с уставом. – Князь ранен! Принимаю командование на себя!