22 Капелла репетировала в бывшей церкви, некогда заброшенной, а затем, еще в советские времена, перестроенной в клуб. Прежде чем войти, Карина невольно загляделась на купола, голубые с потускневшей позолотой, на уходящие стрелами ввысь, в розовеющее небо, темные силуэты крестов. На одном из них сидела большая черная галка, задумчиво склонив голову. Помещение после ремонта получилось двухэтажным, благодаря построенным перекрытиям, и на второй этаж вела узкая деревянная лестница. Собственно, репетиционная площадка была наверху, внизу же располагались подсобки, офис и небольшой зал для хоровых спевок. Основная масса народу еще не пришла, и вестибюль выглядел пустым и сумрачным. У дверей на стуле сидел пожилой усатый мужчина в камуфляже. Увидев Олега, он улыбнулся и кивнул. – Она со мной, – бросил на ходу тот, указав на Карину. – Шеф пришел? – У себя, – с готовностью подтвердил охранник. – Пойдем-ка. – Олег потянул ее за руку к двери с табличкой «художественный руководитель». В комнате, низко склонившись над столом, сидел маленький лысый человечек с розовым, как у младенца, лицом и носом картошкой. Карина тут же узнала в нем дирижера, который руководил концертом в Большом зале, несмотря на то что тогда во фраке он показался ей гораздо более представительным и солидным. – Здорово, Михалыч, – приветствовал лысого Олег, заходя в кабинет и расстегивая куртку. – Олежка, ты? – Мужчина поднял голову и подслеповато прищурился на Карину, нашаривая на столе очки. – А это что за барышня? – Пианистка, на место Риты. Я тебе вчера говорил о ней по телефону, помнишь? – А… да-да. – Дирижер рассеянно кивнул и снова углубился в лежащий перед ним лист партитуры. – Куда ей? – поинтересовался Олег. – В зале посидеть для начала? – Да пусть идет прямо к Любаше, посмотрит, что к чему. Потом, чуть позже, солисты должны подойти. – Ясно. – Олег повесил куртку на рогатую вешалку, стоящую в самом углу, пристроил туда Каринину дубленку. Они вышли в холл. – Значит, смотри. Идешь вон туда. – Он махнул рукой в сторону обшарпанной двери с надписью «камерный зал». – Там сидишь и ждешь хормейстера. Ее зовут Любовь Константиновна. Дама, сразу предупреждаю, с норовом и выражений не выбирает. Когда начнет наезжать, особо не переживай, привыкнешь потом. Если хочешь, можешь разыграться, пока хор не собрался. – Олег повернулся и направился к лестнице. Карина растерянно смотрела, как он поднимается, не делая даже попытки оглянуться. Мгновение – и она осталась одна посреди вестибюля, постепенно наполняющегося музыкантами. Сновали мужчины и женщины со скрипичными и виолончельными футлярами в руках. Кто-то поздоровался с Кариной, кто-то больно задел ее тяжелой сумкой. Она неуверенно двинулась, куда велел Олег, и в это время ее окликнули. Позади стоял Вадим, его черная шевелюра была припорошена снегом. Он улыбался Карине во все тридцать два зуба. – Кого я вижу! – Вадим театрально развел руками. – Соседка! Послушать нас пришла? – Работать, – коротко ответила Карина. – Работать? – изумился Вадим. – Кем? – Концертмейстером. – Вот блин! Это значит, вместо Маргариты. Молодец Ляшко, подсуетился. Ну что ж, рад вас видеть, коллега! – Он шутливо раскланялся и пожал ее руку. – Бульдозер-то уже видела? Познакомились? – Какой бульдозер? – не поняла Карина. – Ну это у хорички прозвище такое – Любаша-Бульдозер. Тебе Олежка не рассказывал? – Нет. – Шибко напирать любит, вот ее так и прозвали. – Вадим засмеялся и принялся отряхивать футляр. – Ладно, не дрейфь. – Он весело подмигнул. – Ни пуха. – К черту, – машинально сказала опешившая Карина. Камерный зал оказался небольшой комнатой со стоящими у стены хоровыми станками и припертым к самому окну стареньким черным пианино. Рядом на низеньком круглом столике громоздилась огромная стопка нот. Карина протиснулась к инструменту, открыла крышку, взяла наугад первое, что попалось под руку – «Ораторию» Генделя. Едва она сыграла два первых номера, дверь распахнулась, и на пороге появилась необъятных размеров краснолицая тетка в черном кожаном плаще с пышным меховым воротником. – О! – Увидев Карину, тетка остановилась как вкопанная. – Никак сподобились найти пианистку! Слава тебе, господи! – Она размашисто перекрестилась, шумно протопала в комнату и принялась раздеваться. Под плащом ее телеса оказались еще внушительней. Могучую грудь туго обтягивало черное декольтированное платье, на массивной шее висели крупные янтарные бусы. – Будем знакомы, я – Любовь Константиновна. – Краснолицая приблизилась к фортепьяно. – Карина, – представилась та. Теперь прозвище «Бульдозер» не казалось ей странным, наоборот, оно как нельзя лучше подходило к колоритной внешности хормейстерши. – Представить себе не можешь, как я замучилась с этим идиотами, – пожаловалась Любовь Константиновна, перекладывая ноты. – Только и делаю, что ношусь от инструмента то к альтам, то к тенорам. Не поверишь, похудела за последние две недели, как Ритку в больницу забрали. – Она наконец выудила из стопки толстенный сборник и протянула его Карине. – Давай вот это. Карина взглянула на название – Бах «Страсти по Матфею». Открыла первую страницу, и в глазах почернело от обилия мелких нотных значков. И это она должна играть прямо сейчас, без репетиции? Краснолицая выжидающе смотрела на Карину, опершись мощным торсом о бок пианино. Та тихонько вздохнула, положила руки на клавиши и заиграла. Хоричка согласно кивала в такт, иногда делая знак чуть ускорить или замедлить. – Форте, здесь форте. А тут меццо пьяно. Так, да, еще тише и сдержанней. А здесь сразу вперед, живей. Они прошли страниц десять. У Карины от напряженного вглядывания в текст слегка саднило глаза. – Нормально, – одобрила краснолицая, – Ритуха играла куда хуже. – Она с любопытством оглядела ее. – Откуда тебя такую взяли? Работать будет одно удовольствие. – Меня привел Олег Ляшко. Мы с ним соседи, – сказала Карина. Вопреки прогнозам, Любовь Константиновна ей нравилась. Видно было, что она дельный, понимающий музыкант, да и голос у нее будь здоров – в некоторых местах она подпевала фортепьяно чистым и удивительно звонким сопрано. – Ну и молодец, что привел, – похвалила хормейстерша. Начали появляться хористы, комната наполнилась шумом и суетой. Сразу стало душно, и Любовь Константиновна открыла большое запыленное окно. Репетиция шла три часа с маленьким пятнадцатиминутным перерывом. К концу у Карины ломило спину, а в глазах мельтешили цветные точки. – Все, – обмахиваясь нотами, объявила Любаша. – Финиш. – Лицо ее было уже не просто красным, а свекольно-бордовым. – Пойду чай пить. Хочешь со мной? – Я потом, – пообещала Карина. Ей хотелось повидать Олега перед тем, как придут вокалисты. Она вышла из камерного зала в холл и тут же увидела его. Он стоял на лестнице и что-то вполголоса тихо говорил дирижеру. Рядом топтался Вадим, без свитера, в рубашке с расстегнутым воротом, волосы надо лбом взмокли. Карина подошла и остановилась на некотором расстоянии, так, чтобы не мешать разговору, но быть замеченной. Олег бросил беглый взгляд в ее сторону, кивнул, но беседу не прекратил. До Карины долетали обрывки фраз: «Альты не строят… надо заменить штрих… деташе не подходит, лучше спикатто…» Маленький, круглый, как колобок, дирижер кивал, сосредоточенно глядя в пол. – Ладно, – произнес он наконец и достал из кармана часы, – тайм-аут минут на двадцать. Кофе хочу. Ты все верно говоришь, только сделать это непросто. Весьма непросто. – Он устало вздохнул и, приблизив часы к самому лицу, принялся изучать циферблат. – Ерунда, – твердо сказал Олег, – сделать можно. Если захотеть. – Вот именно, захотеть. – Дирижер безнадежно махнул рукой и, посмотрев сквозь Карину, медленно побрел в конец коридора. Вадим, почти не принимавший участия в разговоре и явно скучающий, вздохнул с видимым облегчением: – Что ты заладил про свои штрихи! – Он дернул Олега за рукав. – Полперерыва протрепали, и кроме того, тебя девушка ждет. Не видишь? – Он состроил Карине уморительную гримасу. Олег аккуратно отодвинул приятеля в сторону и не спеша сошел со ступенек. – Порядок? – Он внимательно поглядел ей в лицо и едва заметно улыбнулся. – Вижу, что все в норме. Пошли, перекусим, а то потом работать еще два часа.